Чистильщики (СИ) - Щепетнов Евгений Владимирович

Но движения дубинки, до того такие быстрые, молниеносные, опасные, на самом деле замедлились, и Юсас вдруг с изумлением и надеждой понял – Гримал медлительнее его, Юсаса, самое меньшее раза в два! А то и в три! Демон, которого подсадил Толя - гораздо быстрее и сильнее, чем тот, что сидел в Гримале!

Или не в этом деле – Толя что-то говорил о том, что он сделал колдовство, из-за которого демон Юсаса слился с ним окончательно и бесповоротно, овладел всем его телом, стал его частью, стал Юсасом! В отличие от обычных демонов, которые просто нашептывают своим Носителям дурные мысли и заставляют их творить непотребное. Возвращая потом часть энергии в виде здоровья и силы.

А частенько и вообще ничего не возвращая. Зачем им возвращать? Убьешь этого Носителя – демон перескочит в нового! Может быть даже лучшего, чем прежний! Вот когда тот слился с телом, когда Носитель и демон стали единым целым, Альфой – вот тогда демон старается по-полной!

Дубинка просвистела рядом с головой, ветерком коснувшись взлохмаченных волос Юсаса. Он скользнул под удар, и одним движением руки взрезал кожу и мясо Гримала на сгибе локтя, распахав его практически до кости.

Брызнула кровь, Гримал заревел, схватившись за порез, но Юсас не остановился на достигнутом. Он полосовал противника так, будто сошел с ума. Но в его безумии все-таки имелся очень даже практичный смысл. Второй на очереди вышла из строя левая рука противника, которой тот совершенно не думая ни о чем другом уцепился за порез, видимо пытаясь остановить кровь, и тем подставил ее под следующий удар. Вернее – удары, потому что Юсас раскромсал ее крест-накрест, обнажив белую кость и сам сустав среди лохмотьев мяса и ткани рубахи.

Потом упал на спину позади Гримала и одним движением подсек ему ноги под коленями, рассекая сухожилия. И откатился в сторону, уберегаясь от рушащегося на него тяжелого тела.

Мир снова стал прежним – суетливым, быстрым. В нос ударил запах крови – густой, тяжелый. А еще – запах мочи. Гримал надул в штаны перед тем, как упасть и потерять сознание.

Юсас нередко замечал, что большие, сильные люди бывают удивительно слабы на боль. На свою боль. Теряют сознание, пугаются, перестают как следует соображать. Не все, конечно, но вот такие – рыхлые, большие, любители причинять боль другим – совсем нередко теряются от боли и даже падают в обморок. Вот как сейчас.

Юсас очень устал во время драки, хотя и длилась она считанные секунды. У него тряслись руки и ноги, и очень хотелось прилечь и поспать. Но перед этим – поесть. Мало у него сил, очень мало. Тело маленькое, расходует сил много. Такое же состояние было тогда, когда он убил людей в пыточной. Еле потом отъелся.

Но лежать было некогда. Пока не очнулся – вязать! Распустил рубаху на полосы, сделал из них жгуты, крепко связал руки и ноги. Руки – назад, привязав их к ногам. Так будет правильно. Ни перекатываться не сможет, ни двигаться – пусть даже и на локтях. Тем более, что у одержимого раны заживают быстро, вон – уже и кровь перестала идти. Эдак ноги-руки заживут, схватит, и задушит. Здоровенная тварь! Раза в три больше весит, чем Юсас!

Проверил запор на двери. Подергал засов – все в порядке, эту дверь вышибать только тараном. Крепко все обустроил «купец»! Интересно все-таки, он один здесь живет, или нет? Если один – почему? Где слуги? Где домашние рабы, в конце-то концов? Кто-то ведь должен ухаживать за домом?!

На окнах решетки – мощные, так просто не вышибешь. Вероятно и на втором этаже такие. Ощущение странное – будто находишься…в темнице! В тюрьме! И решетки, и мощный запор, и…запах. Странный запах. Неприятный какой-то, и столь же странный. Непонятно чем пахнет. Нечистотами? Да есть немного, но не так, как в каком-нибудь сортире. Людьми! Заключенными! Это даже не запах, это…аура какая-то, что ли? Запах безнадеги, запах страха. Нет, в доме точно кто-то есть!

Пленник застонал, проморгался, и с ужасом уставился на Юсаса, силясь что-то сказать. Сказать не получилось, он захрипел и почему-то замотал головой, будто говоря: «Я не верю! Нет!». Но Юсас его понял.

- Что, не верится, да? Такой большой, такой сильный, и все? Все закончилось?

- Я денег дам! – хрипло простонал Гримал, с трудом выталкивая слова – У меня есть деньги!

- Где? – деловито спросил Юсас, оглядываясь по сторонам – куда ты их дел? Где-то спрятал, да? Кстати, ты мне обещал отрезать ноги, язык, выколоть глаза. Как ты считаешь, имею я право сделать то же самое с тобой?

- Нет! Нет-нет!

Гримал задергался, будто пытался порвать путы, но они выдержали. В этой позе не больно-то их порвешь. Такую вязку стражники называют «птичка». Через полчаса лежания на «птичке» пленник начинаетголосить и сознаваться в чем угодно. Тяжко так лежать.

- Нет, говоришь? – Юсас удивленно поднял брови, и поморщился, потрогав все еще болевший бок. Все-таки ребро было сломано – ты отказываешь мне в моем праве свободного человека отрезать тебе твой вонючий язык? А если я отрежу тебе член? Как тогда? Ты что-то обещал мне? Любишь мальчиков?

- Не надо! Я отдам деньги! Ты меня развяжи, и я все тебе отдам! Видишь, я ранен, и ничего не смогу тебе сделать! Не бойся! Я отдам, и ты уйдешь! И оставишь меня в покое! А я – тебя! Я дам тебе сто золотых! Обещаю! Я все тебе отдам!

Юсас смотрел на этого вонючего, мерзкого типа и вспоминал. Все вспоминал – его отвратительный, глумливый голос, безнадегу, которая сжигала душу, слезы, которые жгли глаза. Голод, холод, жару…все вспомнил. И рука будто сама по себе протянулась, сжимая нож, и лезвие медленно погрузилось в бедро пленника – до самой кости, скребанув по ней игольчато-острым клинком.

- Ааа…ааа! – завопил, задергался Гримал, и клинок, остававшийся в ране расширил ее, выпуская наружу фонтанчик крови, брызнувшей на пол – На надоооо!

- В доме еще кто-то есть? – Юсас спросил так обыденно, как спросил бы у торговца пирожками цену на пирожок с мясом. Обычный такой вопрос.

- Неэээт! – всхлипнул Гримал, и когда Юсас пошевелил ножом, поворачивая его вдоль оси туда-сюда, поправился, выкрикнув – Даа! В подвале! Они – в подвале!

Юсас не стал спрашивать – кто «они». Он только проверил путы на пленнике – крепко ли держатся – вытер о его плечо клинок ножа, и пошел туда, куда указал Гримал. Осторожно пошел, опасаясь подвоха вроде магической ловушки, или стреляющей ступени. Высунется из ступеньки пара копий, и останешься на ней с торчащим в заднице острием. Совсем никакое удовольствие.

Дорога в подвал не заняла много времени. Из кухни, по лестнице, в обычный подвал, какие есть в каждом купеческом доме, да и не в купеческом – тоже. Где-то ведь надо хранить продукты, да и лишнее барахло куда-то надо сложить.

Здесь никакого барахла не было. Если не считать барахлом десяток мальчиков и девочек, сидящих и стоящих за решеткой, перегораживающей вход в подвал.

Самодельная темница была разделена на две половины – женскую и мужскую. В каждой находились по пять детей, возрастом примерно от семи до двенадцати лет. Точнее сказать было нельзя – в подвале слишком темно. Юсас прихватил с собой масляный фонарь, который пришлось долго зажигать – пока нашел кресало, пока разжег – но фитиль был почти сожжен и заменить его Гримал так и не удосужился. Язычок пламени метался, колеблемый сквозняком, и давал света не больше, чем нужно было для того, чтобы рассмотреть ступени лестницы, и не навернуться с нее, ломая шею. Чтобы рассмотреть в подробностях тюремную камеру такого света было явно недостаточно.

Все, что видно – светлые фигурки за толстыми прутьями на фоне темной стены. Да общие очертания этих самых фигур – по крайней мере можно было рассмотреть, кто есть мальчик, а кто девочка. Все обнажены – нитрусов, ни рубах, и это при том, что в подвале довольно-таки прохладно. Ну так Юсасу показалось – прохладно. Его вдруг стало немного трясти.

И еще была странность – все молчали. Дети не плакали, не стонали, ничего не говорили. Они стояли и сидели, прижавшись к стене, и смотрели на Юсаса вытаращенными как от ужаса глазами, явно ожидая чего-то плохого. Даже не плохого, а совсем ужасного! Такого запредельно ужасного, что от предвкушения стынет кровь в жилах и каменеет тело.