Свой ключ от чужой двери - Инна Бачинская

Мы сидели за столом в крошечной кухне, как в старые добрые времена. Омлет был великолепен! Ярко-желтый, с корочкой расплавленного сыра, посыпанный сверху петрушкой, он был жизнеутверждающим и заставлял поверить, что все будет хорошо. Я подумал, что утоленный голод может быть прекрасным лекарством от ностальгии и депрессии. Поголодать пару дней, а потом… врубить! Нужно будет развить эту мысль в своем дневнике.

Сонечка была печальна, бледна. На меня не смотрела. Сказала, что завтра улетает в Грецию на две недели. Сделала себе подарок. Учебный год, правда, еще не закончился, но зато сейчас намного дешевле. А к выпускным она вернется. И так некстати заболела… Всю зиму держалась, а весной… вот те на!

– Авитаминоз, – вынес я приговор. – До завтра я тебя поставлю на ноги. А в Греции ешь побольше и купайся в море. Правда, вода еще холодная. И загорай.

– Я уже думала сдать билет, – сказала Сонечка.

– Ни в коем случае. Если бы я знал раньше, я бы полетел с тобой! – сказал я и вспомнил, что дал подписку о невыезде. Черт! Мне казалось, что ничего в жизни я не хотел так сильно, как оказаться с Сонечкой на каком-нибудь безлюдном острове в Адриатике. Я представил себе залитые солнцем меловые горы, поросшие густым терновником, бело-зеленое море и бесконечный песчаный пляж… Когда-то я был с родителями в Дубровнике… – В следующий раз! – бодро сказал я.

Она слабо улыбнулась.

– Можно в августе, перед началом занятий. Хочешь?

Она не ответила, лишь пожала плечами и вздохнула.

– Знаешь, я хочу вернуться на кафедру, – сказал я.

– Возвращайся, – ответила она. – Студенты сейчас другие.

– Поколение, выбравшее пепси. – Я вспомнил незнакомку в парке. – Да уж…

Она приняла мой ответ за осуждение и бросилась на их защиту.

– Они свободнее, чем были мы в их возрасте. Попадаются чудо какие дети. Умные, талантливые. Сейчас возможностей выразить себя намного больше. Они не боятся отстаивать свое мнение. Возвращайся! – Заговорив о студентах, Сонечка оживилась.

– А как бывшие коллеги? Как профессор Баран?

– В январе перенес инфаркт, собирается в июне на раскопки. Лечащий врач предупредил, что он может умереть прямо в поле. А Николай Евменович ответил, что не с его счастьем и что он еще постриптизит.

– А Рита Марковна?

– У нее вторая внучка родилась две недели назад. А Инна Васильевна разводится…

Мы съели омлет, допили коньяк – я заподозрил, что это, возможно, еще мой, десятилетней выдержки. Женское жилище отличается от мужского. Коньячная бутылка не вписывалась в антураж Сонечкиной квартиры. Я почувствовал, как слипаются глаза – сказывалась бессонная ночь. Сонечка, заметив, что я сейчас усну, сказала, что я могу лечь в спальне. А ты, хотел спросить я, но решил, что еще не время. Мне было тепло около Сонечки, мне было интересно с ней, но, как к женщине, меня к ней не тянуло. Я подумал, что лучше бы мне прилечь на диване…

В спальне царил беспорядок. На полу стоял раскрытый чемодан с разными женскими мелочами, на кровати были разложены платья, на круглую китайскую вазу была надета ажурная белая шляпка с полями-клеш, расшитая разноцветными бусинами. Ого! Сонечка не на шутку готовится к отпуску. Что-то похожее на ревность сладко шевельнулось у меня в душе. Я никогда не видел ее в шляпке. Зимой она носила мужскую ушанку.

Она сгребла свои вещи с кровати, и я рухнул на их место, успев пробормотать:

– Я отвезу тебя в аэропорт. – После чего провалился как в колодец… Кажется, мне удалось еще добавить: – И встречу!

Но, возможно, это было уже во сне. Последнее, что я запомнил, была Сонечка, стоявшая у двери и смотревшая на меня. И было что-то в ее взгляде, что ударило меня в самое сердце – горечь, сожаление, насмешка. Мне даже показалось, что губы ее шевельнулись, произнеся какое-то слово… Но, возможно, мне это просто приснилось…

Я проспал почти до вечера. Видимо, сказался эмоциональный стресс и общая измотанность. Когда я открыл глаза, за окном уже серели вечерние сумерки. Было очень тихо – так бывает в нежилой квартире. Рядом со мной спала Сонечка, неслышно дыша, и я стал расматривать ее лицо, бледное, с тонкими чертами, с мелкими трогательными морщинками в уголках глаз. На секунду мне показалось, что она умерла, и страх остро кольнул меня в сердце. Нет, она дышала, конечно. «А у меня в результате последних событий развивается паранойя», – подумал я. Сонечкины легкие платиновые волосы разметались по подушке. Я смотрел на нее, и все у меня внутри сжималось от непонятной жалости.

Осторожно, боясь потревожить ее, я сполз с кровати и отправился в кухню. Голова моя была налита свинцом, страшно хотелось пить. Я поставил на огонь чайник, осмотрелся. Да… Обстановочка, как говорил Саша Черный.

Пока грелся чайник, я вымыл посуду, потом решительно потянул на себя дверцу холодильника. Чайник давно закипел, а я так увлекся, что не мог остановиться. Минут через сорок нутро холодильника сияло чистотой. Около двери выстроились полиэтиленовые пакеты с мусором, пустыми банками и бутылками из-под молока. Недолго думая, я вынес их на лестничную площадку и, поплутав немного, нашел по запаху мусоропровод. И под занавес протер пол, удивляясь сам себе. Ни я, ни Лия не занимались уборкой. К нам приходила женщина, которая когда-то работала в институте гардеробщицей.

После этого, сидя в преображенной кухне, я долго пил чай, испытывая чувство глубокого морального удовлетворения.

А Сонечка все спала. Я посмотрел новости по телевизору. Она все спала. Около двух ночи, не зажигая света, я улегся рядом. Потрогал ее лоб, он был холодным.

Я лежал около Сонечки, улыбаясь.

«Наверное, мне удалось то, что никому еще не удавалось – я вошел в одну и ту же реку дважды, – думал я. – В обманные светлые воды…»

С этими мыслями я уснул.

На другой день я проснулся рано. Около восьми. Сонечка уже возилась с чемоданом, я занялся завтраком. Мне казалось, что мы – супружеская пара со стажем. В начале десятого я позвал ее завтракать. К моему разочарованию, Сонечка даже не заметила перемен к лучшему в кухне. Она была рассеянна и молчалива. На мои судорожные потуги развеселить ее отвечала лишь слабой улыбкой.

Я настоял на том, чтобы отвезти ее в аэропорт, и отправился за машиной, брошенной на стоянке около «Дикого Запада». Сонечка вернулась к своему чемодану. Я схватил с тумбочки в коридоре ключи – вдруг ей захочется подремать перед дорогой… Выглядела она неважно.

«Дикий Запад» в дневном свете выглядел затрапезно и скучно. Бывший лиловый ковбой полинял и едва угадывался над входом. События той ночи – Эдик, драка, Ведьма с огнетушителем, – все это отодвинулось в тень, потеряло краски и было несущественно. Уплатив служителю, я поехал на базар купить цветы, потом в кондитерский за шоколадными пирожными, которые Сонечка, как я помнил, любила когда-то. Купил я ей также и детектив в яркой обложке в дорогу.

Было начало двенадцатого, когда я, взлетев через три ступеньки на ее четвертый этаж, позвонил в дверь. Никто мне не открыл, и я, полный нетерпения, достал из кармана ключи. Тишина встретила меня, ни звука не доносилось ниоткуда. В гостиной Сонечки не было, на кухне тоже было пусто. Я бросился в спальню и застыл на пороге с букетом тюльпанов и коробочкой пирожных в руках…

Страшный беспорядок бросился мне в глаза, подушки и горы одежды на полу, комод, зияющий пустотами вывернутых ящиков, рассыпанные бигуди, заколки, щетки для волос. Задернутая синяя штора создавала неприятный глухой полумрак, который добавлял безнадежности всей картине. Тонкие лучи солнца проникали через неплотно прилегающую ткань, и спальня была перерезана их острыми блестящими остриями.

Все еще держа в руках цветы и пирожные, я подошел к кровати и стянул простыню, под которой угадывались очертания человеческого тела… Глаза Сонечки смотрели в потолок. Бледная тонкая рука свешивалась почти до пола. Я не был поражен или испуган. Внутри меня расплывалась, захватывая меня всего, звенящая, бессмысленная, мертвая пустота. Я нагнулся, взял ее руку, теплую еще, положил на край постели. Стоял и смотрел…

У меня мелькнула невнятная мысль, что моя эйфория по поводу начала новой жизни, мои надежды и планы на будущее подтолкнули события, спровоцировали Сонечкину смерть. Мысль, которую я все не мог додумать до конца. Людей вокруг меня убивали, как мух… Почему? Судьба воспротивилась моей попытке вернуться назад, исправить, переиграть события десятилетней давности. Я чувствовал себя униженным, проклятым, застрявшим в тисках неизвестных сил, избравших меня своим косвенным орудием. От меня ничего больше не зависело. Мысли эти кружились в голове, и мне казалось, что я схожу с ума…

Я добрел до кухни, открутил кран и стал жадно пить отдающую хлоркой и ржавчиной воду.

Не знаю, сколько я просидел на диване, чувствуя, как наливается тяжестью затылок, как с каждым ударом ухает в пропасть сердце. Кажется, я даже уснул ненадолго. Инстинкт самосохранения выключил сознание, спасая меня. Придя в себя, я вспомнил о Сонечке. Мысли ворочались вязко и нехотя. Я потянулся к телефону на журнальном столике. Услышав в трубке знакомые модуляции, я произнес: «Мария…», впервые назвав ее по имени. Больше звонить мне было некому.