Руны судьбы - Дмитрий Скирюк

Кусты ежевики и жимолости с треском расступились и качнули голыми ветвями, выпуская на поляну двух людей и взмыленную лошадь. Замерли опять. Тот человек, что был пониже ростом, стащил с головы потрёпанную чёрную шляпу фламандского лоцмана, утёр ею пот и истово перекрестился. Огляделся по сторонам, плюнул в сердцах так же истово, как только что крестился, пристроил шляпу обратно на затылок и так застыл, с подозрением водя носом туда-сюда, как будто бы принюхивался. Он выглядел, как выглядят обычно неотёсанные местные крестьяне из лесовиков, но на охотника не походил, скорее, смахивал на дровосека или углежога, был плохо стрижен и основательно небрит, как будто был в пути дней пять, а может быть, неделю. На его кафтане, на штанах и даже на потёртом войлоке дырявой шляпы там и сям во множестве торчали ломкие трухлявые осенние репьи.

Второй человек стоял молча, не произнося ни слова, и только машинально успокаивал ладонью лошадь. Та вздрагивала и испуганно косила глазом на кусты. Вид у неё был такой, словно бы она не пробиралась только что по лесу, а долго удирала от погони бешеным галопом. Хвост и гриву лошади тоже в изобилии украсили репьи, она переступала с ноги на ногу, роняла клочья пены с трясущихся губ и нервозно грызла удила. Пообочь от седла примостились две туго набитые чересседельные сумки и стальной кавалерийский арбалет на две стрелы.

Хозяин лошади — подтянутый высокий горбоносый мужчина лет под сорок, с волосами, связанными на затылке в «конский хвост» и старым шрамом на глазу, пожалуй, был единственным из этой троицы, кто выглядел спокойным. Он был в штанах, в зелёной куртке, без плаща, в высоких сапогах для верховой езды. Его глухой нагрудник толстой кожи вполне мог послужить в бою подобием кирасы, тем паче, что у пояса длинноволосого висел прямой недлинный меч в потёртых ножнах с бронзовой накладкой. Временами человек задумчиво кивал каким-то своим мыслям, а порой и вовсе улыбался, словно всё шло так, как и предполагалось. Сторонний наблюдатель, глядя на него, в жизни бы не заподозрил, что два путника и лошадь влипли в неприятности. Но крестьянин в шляпе и в репьях не смотрел в его сторону и потому стоял, насупившись, и с хрустом скрёб ладонью подбородок.

— Тьфу, зараза! Что за незадача! — наконец воскликнул он, ударил шляпой оземь, витиевато выругался, подобрал её, расправил и надел опять. — Третий раз сюда сворачиваем, чтоб его...

— Третий раз? — строгим голосом переспросил его верховой. — Уверен? Ты же говорил, что знаешь здешние места.

— А то! — тот снова сплюнул и перекрестился. — Конечно, знаю, как не знать! А только точно говорю: по кругу ходим. Да нешто вы сами-то полянку не узнали, господин хороший? Вон наши, стало быть, следы, а вон кострище, господин хороший, камнем выложено, на другой-то стороне. Ага. Вы не смотрите, что снег-то выпал. Снег, он тоже на земле лежит... Эхма, видно и взаправду нас какая-то поганка кругом водит, может, ведьма, а может, и ведьмак.

Длинноволосый ничего на это не сказал, стянул перчатку, вытер мокрое лицо. Спешился, прошёл к кострищу, попинал его ногой. Из-под недавно выпавшего снега зачернели старые головни. Он присел, поворошил их и задумчиво огляделся по сторонам.

— Надо дров набрать, — сказал он. — Смеркается уже, не стоит уходить, раз уж опять сюда пришли. Эй, — обернулся он, — чего там встал? Иди сюда. Сходи за хворостом, а я покамест лошадь распрягу.

Внезапно и как будто сразу отовсюду потянуло ветерком, в вершинах сосен зашумело, с них, как перхоть с головы, посыпался снежок. Крестьянин вздрогнул, огляделся быстро и как будто даже воровато и втянул голову в плечи.

— Воля ваша, господин хороший, — неуверенно проговорил он, — а тока я здесь на ночь боле не останусь. Хватит, натерпелся страху в те разы. Домой пойду. уж не серчайте. Не могу.

Длинноволосый оглянулся на него и смерил взглядом, от которого крестьянин сжался ещё больше, хотя казалось, что это уже невозможно.

— Ты что же, — медленно сказал он, — хочешь меня бросить? Ты же плату взял.

Крестьянин снова зыркнул по обеим сторонам, стянул и нервно скомкал шляпу и принялся обрывать с неё репьи. Пожал плечами.

— Да деньги, оно, конечно, вещь хорошая, — неохотно согласился он, не поднимая глаз. — А тока я не слышал, чтоб на том свете они хоть кому-то пригождались. Если вам охота ночевать — ночуйте, а меня не невольте. Я человек маленький — сказал, что провожу до места, значит, провожу. А тока сами знаете небось, и люди вам наверное говорили, мол, худые они, места-то здешние, недобрые места. Сами вспомните, как провожатого себе искали, как все отказались, а я вызвался, потому, как жёнка у меня под осень делается хворая, и семеро по лавкам, а вы денег посулили и не обманули. Другой бы на моём-то месте бросил бы вас тут, да и слинял тишком, ведь сами знаете небось, как оно бывает. А я всё честно говорю, да и до места вас почти довёл. А ежели не получилось, что совсем до места, извиняйте: не моя вина.

Он снова огляделся, тяжело вздохнул и полез за кошелём.

— Давно здесь не ходил, — задумчиво сказал он, зубами дёргая завязки кошелька. — Лет десять, почитай, а то и все пятнадцать. Дед мой на рудник порою хаживал — в забоях старых шарить, не старый был ещё, меня с собою брал. Отца солдаты порубили, дед работать уж не мог, а я тогда и вовсе был мальцом. Тем и пробавлялись. Где старую кирку отыщешь, где лопату, где-то — каганец. Порой найдёшь рудничных, тех, которые не вылезли, так и деньгами разживёшься, или чем другим. Ага. А руднику тому уже и в те времена в годах счёту не было, одни столетья. Уже тогда было не по себе, а нынче так и вовсе... Вот...

Длинноволосый, казалось, слушал с интересом.

— А что здесь добывали? — вдруг спросил он.

— Олово. Хотя, людишки говорили, будто серебро водилось тоже. Может, байки, может, правда, тока мне не попадалось, а дед молчал. Ага. — Завязки наконец-то поддались. — Ну, значит, что я говорю-то, господин хороший: обещался я вас довести до рудника, да не довёл, такая вот подначка вышла. По честному выходит — деньги полагается назад. Но тока я так думаю, что без меня бы вы и сюда-то не добрались, а стало быть, кое-что с вас всё же причитается. Так что я вам половину возверну, а половину, стало быть, себе оставлю. Как вы на это смотрите, а? Так по честному будет, а, господин хороший?

Тот рассеянно махнул рукой.

— Не надо. Забирай всё. Так где, ты говоришь, этот рудник?

— А? Ну, как знаете, — тот торопливо спрятал кошелёк и одёрнул на себе кафтан. — А к руднику туда, — он показал рукой, — вон, вдоль заросшей тропки. Но тока вы к ему не выйдете, потому как водит кто-то нас. Помяните моё слово, ежели всерьёз остаться думаете, — ночка выдастся ещё похуже тех. Ага. Вы на ночь лучше круг поставьте, да молитву прочитайте раза три, да меч держите наготове. Как оно говорится-то: на бога надейся, да и сам не плошай. А лучше было б вам со мной уйти. Ага.