Стужа - Рой Якобсен

Гест остался на месте. Сидел в ельнике, смотрел на усадьбу, а вечером увидел самого хёвдинга, Эйнара сына Эйндриди, тот вышел из большого дома и стал седлать вороного жеребца. Немного погодя дверь отворилась, и во двор выбежал мальчик. Эйнар посадил его в седло и повел коня в сторону лесосеки, смеясь и о чем-то разговаривая с мальчиком, тем самым, что играл у его ног в пиршественном зале, когда там были Гест с Тейтром. Гест хотел молча заступить им дорогу, но Эйнар уже остановился.

— Выходи из зарослей и назови свое имя. Иначе я прикажу схватить тебя и убить.

Гест услышал шорох за спиной — четверо мужчин стояли на склоне, пристально глядя на него. Он вышел на тропу, опустился на колени перед хёвдингом.

— Я не Бог, — бросил Эйнар и велел ему встать. — Но кто ты?

Гест ответил, что был здесь три года назад, вместе с Тейтром и Эйстейном сыном Эйда. Эйнар сказал, что никогда раньше не видел его, и хотел было продолжить путь. Гест возражать не стал, сказал, это, мол, вполне возможно, а сказал он так потому, что в голове начал принимать очертания некий план, и добавил: чтобы идти дальше, ему требуется совсем немного — приют на две-три ночи да чуток еды, тем временем он разузнает, есть ли в городе исландцы и по-прежнему ли Эйстейн находится при ярле.

Эйнар запрокинул голову и негромко рассмеялся.

Тут только Гест заметил, что у мальчика, сидящего в седле, вдавлен висок, а один глаз слепо глядит куда-то вбок, и по наитию сказал, что с ним обстоит ненамного лучше, чем с этим мальчиком на коне.

— Коли с тобой обстоит так же, как с Хьяльти, — разом нахмурившись, проговорил Эйнар, — моя помощь тебе не требуется.

Хёвдинг прошел несколько шагов вверх по склону, сказал что-то одному из четверых стражей, тот кивнул и направился к Гесту, а Эйнар, ведя вороного в поводу, зашагал дальше по тропе и исчез из виду. Гест снял с себя оружие, положил на землю. Но Эйнаров человек велел ему все поднять.

— Эйнар говорит, что ничего для тебя сделать не может. Однако сарай, где ты прежде ночевал, будет открыт сегодня ночью и завтра. Только будь осторожнее, чем раньше.

Гест наклонил голову.

— Еще Эйнар говорит, что Эйстейн нынешним летом уплыл в Исландию, но тебе надобно разыскать Рани сына Тородда из Скагафьярдара. Он друг Эйстейна, тоже служит у ярла и поможет тебе.

Направляясь в сарай, Гест уже понимал, что за горы не пойдет. Он отыщет Ари и вернет его в Сандей, это было единственное, что имело хоть какой-то смысл в море тумана — для Ари, Стейнунн, Халльберы и для него самого; вдобавок уж где-где, а в Сандее Онунд станет искать его в последнюю очередь. Но вдруг Ингибьёрг рассердится, что Ари вернулся? Может, мне стоит воротиться в Исландию? — думал он. Прикидывал так и этак — итог получался неутешительный: наградой людям, которые ему помогали, были одни только тяготы и смертельная опасность. И еще кое-что сбивало с толку: Тейтр пощадил его, а Ингибьёрг полюбила, и обоим он нужен был таким, как есть, а вот этого Гест не понимал, потому что не воспринимал себя как доброго человека, доброго в толковании Кнута священника, он вообще не привык оценивать себя в целом, только-только начал учиться, и как раз это смущало его. Кто ты? — спрашивал отец, и теперь в этом вопросе сквозил страх.

Откуда ни возьмись, вдруг появился трэль — меж тем настала полночь, — тот самый трэль, с ключами, с тем же вкусным хлебом и копченой рыбой.

Правда, он больше не боялся, спокойно сел на пороге и стал смотреть, как Гест подкрепляется. Гест спросил, не желает ли он угоститься. Трэль с улыбкой покачал головой.

— Как тебя звать? — полюбопытствовал Гест.

— Пришлым кличут.

— Ты что же, нездешний? — удивился Гест.

Трэль засмеялся, помотал головой.

— Намекаешь, что тебя зовут по-другому?

Трэль снова засмеялся и тряхнул головой: мол, давай спрашивай дальше.

— Ты знаешь, кто я?

Тот кивнул.

— Можешь объяснить мне, зачем ярл собрал во фьорде столько кораблей, хотя дело идет к зиме?

— Нет. Ты сам знаешь.

— Как это понимать?

— Знаешь. Война.

Гест с досадой посмотрел на него, хотел попросить подробных объяснений, но трэль вскочил на ноги, отбежал в сторону, остановился, бросил на него опасливый взгляд.

— Ты посланец! — крикнул он.

— Какой такой посланец? — раздраженно буркнул Гест и тоже поднялся. Трэль отбежал еще на несколько шагов, но остановился, поскольку Гест вдогонку не устремился, только покачал головой и попробовал изобразить улыбку. — Ночью я тут в безопасности? — спросил он, протягивая трэлю туес.

— Да. Спи спокойно. Посланец, — повторил трэль, выхватил у него туес и побежал вниз по склону, будто за ним гнались демоны.

Гест спал. Спал крепко, спокойно под красной луной, которая походила на Бога, а рядом сидел Кнут священник, бормотал сквозь зубы:

— Filius meus es tu, ego hodie genui te — Ты Сын Мой, Я ныне родил Тебя.[57] Так молвил Господь в тот день, когда вызволил Христа из ада кромешного. Мне бы надо сказать по-другому, но ты ведь и так все понимаешь, верно?

— Нет! — вскричал Гест. — Я не из числа твоих грешников! — Швырнув эти дерзкие слова в лицо настырного клирика, он испытал большую радость. Лицо это было сперва зеленое, потом красное, потом вообще никакое, но сокол воспарит к небу в одном краю и полетит за море с письмом в клюве — Кнут называл веру теплым ветром с юга, это был глас Белого Христа и Его послание. Тут Гест открыл глаза, сытый, полный сил, отдохнувший.

Он берет свое оружие и отправляется в путь. Идет в ту сторону, куда ему должно идти, к броду через Таулу, где встречает трех купцов-русичей с тяжело нагруженными лошадьми, один из них говорит по-норвежски, рассказывает, что они собираются продать в городе кожи и солод, а затем обеспечить себе места на торговом судне, которое до наступления зимы уйдет в Данию.

Вместе с ними Гест вступает в Нидарос.

Но едва они окунулись в кислые запахи города, как угодили в шумную людскую толпу, огромное сборище под уныло-серым осенним дождем, теснившееся вокруг двух женщин, которые, судя по всему, дрались не на жизнь, а на смерть, одна, лежа навзничь в грязи, истошно вопила, другая сидела на ней верхом и колотила ее курицей, только пух да перья летели.

— Убей ее! — орала толпа. — Убей!

Гест в изумлении смотрел на эту картину. Он знал обеих женщин по трактиру, где ярловы дружинники пили пиво. Молодая обыкновенно была сговорчива и брала за это плату; старшая — лупившая ее растерзанной курицей — славилась своими целительными руками, умением ворожить и тонким пониманием человеческой души, к тому же она была христианкой.

Тут он заметил на заднем плане шестерых всадников на могучих вендских конях — ярла и пятерых его дружинников. Гест хотел было выбить курицу из рук драчуньи, но в тот же миг предводитель ярловых дружинников — устрашающая фигура в железном шлеме и серебрёной кольчуге под меховой курткой — дал шпоры коню, обнажил меч и въехал прямо в толпу, раздавая направо и налево удары плоской стороной оружия. Толпа кинулась врассыпную, как стадо перепуганных овец, а дружинник схватил женщину с курицей за волосы, протащил по улице, швырнул в грязную лужу и рявкнул толпе:

— Женщина тоже Божия тварь!

Старуха поднялась на ноги и пошла на него, пронзительно вереща и по-прежнему сжимая в руке свое оружие — растерзанную курицу. Толпа радостно заулюлюкала. Всадник поворотил ставшую на дыбы лошадь, молниеносно нагнулся и, с размаху двинув старуху в челюсть, свалил ее наземь, потом медленно обвел взглядом зевак и приказал им вернуться к работе — сей же час.

— Или убирайтесь домой, в свои халупы. Забаве конец, а ярл запретил в городе сборища. Прочь отсюда, живо!

Не дожидаясь, когда неразбериха уляжется, он без спешки подъехал к ярлу, тот кивнул и слегка усмехнулся, затем поворотил коня, и все шестеро ускакали прочь.

Гест приметил крест на щите Эйрика, хладирского ярла, который некогда принял в Дании крещение, но по-прежнему не оставлял Тора и Одина без должного прибежища здесь, в Трандхейме, в собственной своей твердыне, ярла, который вот только что явил еще один пример того, в чем он понимал толк лучше любого другого, — убедительной демонстрации власти.

Узнал Гест и двух ярловых спутников. Один был Эйольв Дадаскальд из Сварфадардаля, что в Северной Исландии, сочинитель «Бандадрапы». Второй же — единственный среди них безоружный, с непокрытой головой, как и ярл, на протяжении всей этой сцены он неподвижно сидел на коне, сгорбившись, как скромный гость или забитый слуга, хотя могучая стать не позволяла причислить его к этой категории, — второй был Рунольв.

Гест распрощался с русичами и пошел дальше, к мысу. Стемнело, но, собираясь свернуть к реке, он увидел на месте церкви Олава обугленные развалины, черные балки торчали из глинистой земли. Вокруг валялись обломки досок, какие-то тряпки, мокрая солома и объедки, как на свалке.