Сыск во время чумы - Далия Трускиновская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда они вышли с Устинова двора, Никодимка завершал изображение креста.
– День-другой сюда никто не сунется, а там придумаем, как быть, – сказал Архаров.
Они быстрым шагом пошли в сторону Варварки.
Никодимка, не оставляя ведра с краской и мочальной кисти, поспешил следом.
Его присутствие за спиной у Архарова и Левушки было вскоре обнаружено, дармоеда изругали, но он снова пустился причитать, что остался-де без хозяйки и пропадет, хотя сам по себе – детинка справный.
Так он и прибыл в особняк Еропкина, а там, проскользнув во двор, тут же свел знакомство с женской прислугой. Красавчика заметили – иначе и быть не могло, и к тому часу, как Архаров, Левушка и еще трое преображенцев выезжали к Пречистенским воротам, Никодимка уже знал, что с голоду не помрет.
* * *В Донском монастыре готовились к отпеванию и погребению владыки Амвросия. Там было не до офицеров, которым вынь да положь никому не известного дьячка. Кого из братии ни спроси – ни один и понятия не имел об Устине Петрове, хотя Архаров неоднократно описывал приметы. Однако обнаружился мальчик, который был при том, как митрополита отыскали в церкви на хорах и выволакивали наружу.
Архаров сел, поставил его перед собой и стал допрашивать. Мальчик расплакался. Он не пошел следом за теми людьми, он забился в угол, но вот что застряло в памяти – так это человек, наглухо закутанный в черное. Он кричал, звал, показывал, за ним бежали, и он был в гуще толпы, когда митрополита волокли из церкви на двор.
– Инок, что ли? – допытывался Архаров. – Церковный, с бородой?
Но вот как раз бороды парнишка не заметил.
– А коли встретишь – признаешь?
Ответа на этот прямой вопрос Архаров не добился.
Правда, одно мальчик вспомнил доподлинно – при нем испуганные монахи толковали, что тело митрополичьего келейника было найдено отнюдь не там, где следовало бы ожидать, на на дворе, по которому пронеслись, как буря, бунтовщики, и не поблизости от кельи, в которой митрополит поспешно переоблачался в простую рясу, надеясь, что его не признают. Архаров начал разбираться – и оказалось, что тело лежало на задворках, там, куда буяны не заглядывали. И где-то поблизости вроде тело митрополичьего кучера обнаружилось. А потом позвали мортусов – и они прибрали всех покойников в ту яму, где хоронят скончавшихся от чумы.
– Сундук, – только и сказал Архаров. – Злодеи знали, что он их выдаст.
– В храме полумрак, бурый кафтан сошел за черный, – добавил Левушка.
Ничего более выяснить не удалось.
– Нужен Шварц, – решил Архаров. – Он умеет розыск вести, где-то его обучали… не в Тайной ли канцлярии?
Вот это как раз не было древней историей – указ покойного государя Петра Федоровича о роспуске Тайной канцелярии был обнародован в 1762 году, когда Архаров уже получил свой первый чин и понимал смысл этого события. Несколько месяцев спустя указ был подтвержден взошедшей на престол государыней Екатериной Алексеевной, и тогда уже Россия окончтельно избавилась от страшного пароля «слово и дело государево!», по которому любого можно было хватать, тащить и допрашивать с пристрастием.
Вскоре было решено создать Тайную экспедицию, но до поры до времени в ней большой нужды не было, а бывшие сотрудники Тайной канцелярии получили другие места – иные, поскольку заботы этой конторы по указу передавались в ведение Сената, отныне числились за Сенатом, иные оказались раскиданы по другим ведомствам.
– Умеет, как же! Кабы умел – не попал бы в мародерскую ловушку! – возразил Левушка.
Архаров хмыкнул – Левушка был прав, но что-то у них двоих это дело не ладилось. Вместо сундука вон труп с ножом в груди отыскали, а что с него взять?
Подумав, Архаров решил доложить о ходе розыска графу Орлову. Пусть видит – сделано все, что возможно, однако следствие зашло в тупик. Убийца, скорее всего, втихомолку изъял из Донского монастыря сундук – и теперь затаился в ожидании, когда кончится моровое поветрие и из Москвы можно будет податься прочь, в захолустье. Коли бы сундук был в монастыре – Устин Петров уж был бы замечен там, ведь после нашествия бунтовщиков там опять примечали всех посторонних. Надо полагать, они с Митькой тот сундук сразу исхитрились перетащить к себе – потому Устин более и в церковь не ходил, и в дом никого не впускал. А потом он вместе с сундуком и исчез…
В дурном настроении преображенцы поскакали обратно.
По дороге, уже у самой Остоженки, они были перехвачены партией, спешащей в сторону Кремля – там вышла стычка у солдат Великолуцкого полка, вызваных Еропкиным, с какими-то людьми. Преображенцы присоединились, прибыли на место, но там уже было тихо – даже ни единого залпа сделать не пришлось.
Фабричные за эти несколько дней поняли, что гвардейцы взялись за Москву основательно и будут появляться всякий раз, как кому-то придет охота побузить.
Вернувшись на Остоженку окончательно, Архаров объявил, что после всей суматохи хочет лишь жрать и спать. Но поспать не удалось – подойдя к своему тюфяку, он обнаружил у изголовья платок – простой полотняный платок, завязанный узелком и благоухающий уже привычным уксусом. Очень удивившись, он развязал тяжеловатый узелок, и на тюфяк упали три большие монеты.
Архаров долго глядел на них, не решаясь взять в руки, потому что боялся поверить собственным глазам. Наконец он крикнул Левушку.
Тот подбежал и тоже уставился на загадочный подарок.
– Поди, узнай, кто сюда приходил, – велел Архаров.
– Послушай, того же не может быть, такой реприманд… – прошептал Левушка.
– Ну, реприманд! Не с луны ж они свалились! – вдруг разозлился Архаров.
– А точно ли те самые?
– Погляди.
Левушка взял рубли и убедился – все три были меченые.
– По… погоди, Николаша… Прежде всего надобно найти того, кто их тебе подбросил!
– А я тебе о чем толкую?!.
Левушка побежал по особняку и всех переполошил. Полчаса спустя сделалось ясно: одни прибегали, другие убегали, кого-то присылал граф Орлов, кого-то присылал сенатор Волков, носились также подчиненные Еропкина, все лица для прислуги – новые, и в этой суматохе по особняку мог незамеченным пройти слон – тот самый, которого в теплую пору по улицам напоказ водят.
– Ахти мне, был чужой, был! – вспомнил один из лакеев. – И как раз про его милость господина капитан-поручика спрашивал – где расположиться изволили!
– Тащи сюда! – потребовал Архаров.
Притащили Никодимку. Его уже приставили колоть дрова – ранние холода заставили начать топить печи не в срок, опять же – особняк был новый, хотя и успел за лето просохнуть, но дров требовал немало.
– Ты, что ли, сожитель? – удивился Архаров. – Гнать его в три шеи!
И чуть было не брякнул, что Никодимка – из дома, который посетила чума, но вовремя воздержался – в особняке бы началась немалая паника. Когда столько народу живут скученно, друг к дружке жмутся, одно слово о чуме может произвести целый бунт, особливо среди офицеров.
– Ваши милости, Николаи Петровичи, я же пригожусь! – и Никодимка опять запричитал, что детинка он справный, за всем присмотрит, комар носу не подточит!
– А коли ты такой толковый, объясни, сделай милость, откуда вот это взялось! – Архаров показал ему платок и монеты. – Кто это мне тут милостыньку подал?!
– Так это, должно, Марфа! – совершенно не удивившись, отвечал Никодимка.
– Как – Марфа? Она в Даниловом монастыре помирает! – возмутился Левушка.
– Так это она сейчас помирать изволит, а вчера была в добром здравии и Глашку посылала… Выходит, к вам посылала! Я-то не докумекал, а она втихомолку девчонку снарядила, про ваши милости ей приказала, девчонка побежала, а тут и несчастье…
– Молчи, Христа ради! – взревел Архаров.
– Дармоед прав! – воскликнул Левушка. – Как раз у Марфы и могли сойтись все три рубля! Бог ее ведает, чем она, кроме девок, промышляет!
– Молчи, – приказал Архаров. – Уведи сожителя, не то я его… ты знаешь!..
Левушка вытолкал Никодимку из гостиной, которую отдали под офицерский бивак.
– С чего ты взял, будто Марфа к нам Глашку послала, да еще с деньгами? – спросил он тихонько.
– А к кому же? – удивился Никодимка. – Она давеча все вас вспоминала. Ядреные, говорит, кавалеры Николаи Петровичи…
– А деньги откуда взяла?
– А того не ведаю.
– К вам кто-то приходил?
– Нет, ваша милость, не было гостей.
– Может, Марфа сама выходила? Припасов купить? – подсказал Левушка.
– Выходила ли Марфа? Так она меня к дочке спосылала, я к дочке бегал, узнать, все ли в добром здравии, а она, может, и выходила, она – отчаянная голова, это ее Иван Иванович так выучил, и пистолет он же подарил, – затараторил Никодимка.
И тут вышел Архаров.
– Коли Марфа, то надобно ее расспросить, – сказал он.
– Побойся Бога, Архаров, как ты ее расспрашивать станешь?! Она же зачумленная лежит, бредит!