Живая плоть - Рут Ренделл

Клара не пригласила его, но походя заметила, заканчивая разговор, что они скоро увидятся. Виктору понравилось это небрежное принятие его как друга, в нем не было ничего формального, не было необходимости говорить, какой приятной была прошлая суббота, каким хорошим было его вино, как они предвкушали новую встречу. Это было прошлое, оно осталось позади. И Виктор сказал себе, что доволен, что его непригласили. Если бы он поехал туда в ближайшие выходные, то празднование дня рождения могло значительно осложниться. В дружбе должны быть перерывы, подумал он, должны быть передышки. Но когда он услышал короткие гудки, то все еще стоял в темном коридоре, держа трубку в руке, а потом зашептал в микрофон то, чего не смог сказать ей, когда она еще была на линии: «Доброй ночи, Клара. Доброй ночи, дорогая Клара».

Этих слов Виктор еще не произносил ни разу в жизни. Он взял карандаш с верха телефонной коробки и написал рядом с телефонным номером Дэвида: «Клара».

В продовольственном отделе универмага «Харродз» Виктор смотрел на деликатесы, на сыр, холодное мясо, рыбу и салаты. Он изучал торты и фрукты, их ценники и так и не смог сделать выбор, потерявшись в этом богатстве красок и изобилии продуктов. Но он вернется сюда в ближайшую субботу и купит все, что захочет, и отлично отпразднует свой день рождения. Снова возьмет напрокат машину. Жаль, что нельзя взять напрокат холодильник.

От фотографа пришли отпечатки с указанием, что это не финальные варианты, а лишь просто образцы. Виктор подумал, что даже в таком состоянии фотографии для него вполне хороши. Он не знал, что выглядит так молодо. Как ни странно, годы, проведенные в тюрьме, мало сказались на его внешности, хотя до этого дня он был уверен в обратном. С фотографии на него смотрело серьезное, красивое, несколько скрытное лицо. Губы были чувственными, и только взгляд глаз, суровый и мрачный, мог сказать, что человеку на портрете уже далеко за тридцать. На одной из фотографий он был снят в профиль, на двух других – анфас. Он никак не мог решить: подарить Дэвиду с Кларой фотографии в рамках или просто в кремовой папке с неровными краями, полученной от фотографа? Виктор мысленно задал этот вопрос Кларе, но, как обычно, она не ответила.

Холодильник был у Мюриель. Огромный, с просторной морозильной камерой, необходимый для тех, кто ведет такую жизнь, как она. Но Виктору не хотелось спрашивать ее, можно ли оставить продукты, которые он купит в «Харродз», у нее в холодильнике на две недели. Она, скорее всего, не разрешит. Кроме того, у него возникла странная мысль, что раз он использует ее дом как своего рода банк, между ними больше не должно быть родственных отношений. Он решил, что с этого дня Мюриель потеряла племянника, а он больше не считает ее тетей. И в этом виновата только она и ее агрессивное отношение к нему.

В каком-то смысле дом Мюриель и впрямь походил на банк, выставляющий у главного входа банкоматы (таких не было, когда он попал в тюрьму). Теперь все гораздо проще – вставляешь пластиковую карточку, набираешь секретный код и получаешь свои деньги. В случае, когда он имел дело с домом Мюриель, ему нужно было добыть ключ и определенную толику смелости. Сейчас деньги ему были не так уж нужны: посчитав наличность, Виктор решил, что их вполне хватит до конца будущей недели. Он гулял по Эктон-Хай-стрит и остановился посмотреть на холодильники в витрине демонстрационного зала. Когда у него будет своя квартира, холодильник ему определенно понадобится, но сейчас его некуда было поставить: инвалидное кресло заняло почти все свободное место.

Возвращаясь, Виктор проходил мимо джапповского магазина. Посреди витрины, за подносом с викторианскими ювелирными изделиями, стоял отцовский письменный стол. Подвешенный ценник был повернут так, чтобы его не было видно с улицы: такой уловкой пользуются торговцы антикварными и подержанными вещами. Но в данном случае, если Виктор постарается, он сможет его разглядеть. Он наклонился так, что его голова чуть не касалась колен, но все же умудрился рассмотреть ценник: 359 фунтов 99 пенсов. А старьевщик заплатил ему за все 410! Значит, Джапп еще тогда знал, что стол антикварный. А если стол стоит так много, сколько могут стоить остальные вещи? Может быть, цена его мебели ближе к четырем тысячам фунтов, чем к четыремстам?

Глядя на стол и на пару материнских бронзовых подсвечников, стоящих на нем, Виктор понял, что теперь уже ничего с этим сделать не сможет. Но все-таки вошел в магазин. Звякнул колокольчик. На видном месте, в нескольких футах от входной двери, стоял коричневый бархатный диван, на его подлокотник кто-то посадил чучело павлина, чьи лапы скрывали следы от сигаретных окурков, оставленных отцом. На звонок из глубины магазина вышел не Джапп и даже не его помощник, а Кевин.

– Он изрядно наживается на мне, так ведь? – сказал Виктор. – Просит за письменный стол почти столько же, сколько заплатил мне за все.

– Конечно. Это грабеж среди бела дня, – с готовностью согласился Кевин. – Что ж, он занимается торговлей подержанными вещами не ради здоровья. Кстати, о здоровье. Ты не поверишь, но он отказался от мятных конфет. Окончательно, провалиться мне на месте.

Виктора это не интересовало. В магазине Джаппа поместилась вся мебель из дома родителей, за исключением нескольких вещей, видимо, решил Виктор, уже проданных или перевезенных на Сальюсбери-роуд. Он расхаживал, глядя на ценники: 150 фунтов за обеденный стол с шестью стульями, 25 – за двуспальную кровать родителей (сцену стольких любовных наслаждений и требований еще под видом вскриков страдания), 10 фунтов за атласное изголовье, 75 – за книжный шкаф и 125 – за посудный шкаф со стеклянной дверцей.

– Хочешь кофе? – спросил Кевин, снова выходя из глубины магазина. – Прошу.

Виктор последовал за ним, поднырнув под закрепленную петлей портьеру. На электроплитке начинала закипать кастрюля, белая пена поднималась и стекала по стенкам, пока Кевин к ней не подскочил.

– Нет смысла плакать о пролитом молоке, – заметил он, выключая плитку.

Комната была обставлена как кухня, если не считать кресел и железного стола с мраморной столешницей, какие иногда можно встретить в барах.

– Вы живете здесь? – спросил Виктор.

– Шутишь? – Кевин протянул ему кружку с горячим молоком, водой и половиной чайной ложечки молотого кофе. – Сахара? Он устраивает твоей тетушке праздник, если сможешь в это поверить. Не знаю, что случилось в последнее время со старым Джо, но он чуть за ней не таскается.

– Она совсем не выходит из дома.

– Ну, это такое выражение. «Таскаться» – что это означает? Все – от покупки цыпочке банки пива до траханья напропалую. Ему нужно как-то отвлекаться от мыслей о мятных конфетах.

– Значит, он живет здесь, так ведь? – стоял на своем Виктор.

– Никто здесь не живет, – начал терпеливо объяснять Кевин. – Мы с женой живем в Масуэлл-Хилл, а у старого Джо квартира над магазином на Сальюсбери-роуд. Удовлетворен? Тогда для чего нам здесь стулья и холодильник? Потому что в этой торговле иногда время тянется как резина, а в магазине ни одного покупателя. Понятно?

– Можно положить в твой холодильник кое-что на время? До вечера субботы.

– А что с твоим?

Виктор объяснил, что у него нет холодильника. Кевин поверил с трудом. Очевидно, ему просто не приходило в голову, что могут быть люди – обычные, живущие вблизи него, не туземцы, не менониты, – не имеющие холодильников.

– Поверишь ли? – сказал он, по-новому глядя на Виктора, и заговорил о холодильнике, которым пользуется вместе с дочерью Джаппа, самом большом и популярном на британском рынке, большого объема, снабженном морозилкой, мороженицей и отделением для льда. Наконец Виктор смог добиться от него, что магазин будет открыт до шести в субботу и он, Кевин, «неофициально» откроет его до полудня в воскресенье.

– Строго говоря, против закона, но весьма благоприятно для обслуживания туристов, – заметил он.

Виктор был готов указать, что Джапп ему кое-что должен, так как чуть ли не украл его мебель, но убеждать Кевина не требовалось. Здесь в холодильнике они держали только молоко и с полдюжины банок пива. Виктор мог им воспользоваться.

– Тогда около двенадцати в субботу, – сообщил Виктор.

Что, если Джапп захочет женитьсяна его тете? Случались и более странные вещи. В конце концов, у него должно быть такое намерение, вряд ли он интересуется Мюриель ради секса или общения. Дело, должно быть, в ее деньгах. Виктор закрыл входную дверь дома миссис Гриффитс и попал в теплую, затхлую тишину, принесшую ему покой после долгого дня. На столе он обнаружил бандероль, адрес был написан рукой Клары. Разумеется, это был свитер, и вместе с ним номер местной еженедельной газеты. Виктор надеялся и на письмо, но вложена была открытка. На ней был карандашный набросок статуи, стоящей на площади, и несколько домов. Виктору пришло в голову, что это нарисовала Клара, на обороте было написано: «Версаль. Рауль Дюфи. Я подумала, что свитер может тебе понадобиться, если мы какое-то время не увидимся. С любовью, Клара».