Замок Отранто и другие истории - Уолпол Хорас (Гораций)

По китайским обычаям, принц не имел права жениться на женщине, бывшей замужем, поэтому Ми Ли надлежало найти новую претендентку, ничем не уступавшую мисс Боб. Последнюю он забыл сразу, как только понял, что женится на другой, и в тот же час всей душой воспылал к той, которую не ведал. Из-за всей этой неопределенности ему пригрезилось во сне, «что он найдет суженую, чей отец утратил свои владения, которыми никогда не владел, там, где сооружен мост, под которым нет реки, где в пустующей могиле никого никогда не захоронят, где руины выглядят больше, чем были прежде, где есть подземелье, в котором бегают собаки с рубиновыми и изумрудными глазами, и где такой великолепный сад с китайскими фазанами, что затмит любой из обширных садов отца-императора». Пророчество представлялось таким невыполнимым, что принц поверил ему больше, чем первому, выказав тем самым свою необычайную набожность. Он как раз решил возобновить поиски и узнал у ирландского лорда-наместника о некоем англичанине г-не Бэнксе [2], который собирался объехать весь свет в поисках неизвестно чего; его высочество понял, что лучшего проводника ему не сыскать, и отбыл в Англию.

Там он разузнал, что мудрый Бэнкс находится в Бодлианской библиотеке Оксфорда, где раскапывает записи о человеке, побывавшем на Луне (которая, по мнению г-на Бэнкса, находилась где-то в западном океане – там, где Луна заходит), в надежде, что, открыв планету еще раз, он сможет именем его величества объявить оную собственностью короны, при условии, что ее не станут облагать налогами и тем самым не лишатся, как всех прочих королевских владений в той части света.

Ми Ли нанял почтовую карету до Оксфорда, однако та местами прогнила и по дороге на Хенли развалилась. Повстречавшийся нищий посоветовал принцу обратиться к генералу Конвею – любезнейшему господину, который непременно одолжит собственную повозку. Принц отправился дальше инкогнито и по совету нищего прибыл к дому генерала, где ему доложили, что господа в парке и что его туда проводят. Миновав древнюю березовую рощу, он очутился в саду [3] с китайскими фазанами, который являл собой несравнимо более отрадное зрелище, нежели все владения его отца, вместе взятые.

– О, всемогущая Хи! – восторженно вскрикнул принц. – Наконец-то сбываются мои мечты!

Садовник, знавший по-китайски названия некоторых растений, поразился неожиданно знакомым звукам, однако виду не подал. Не найдя в саду свою госпожу, слуга развернулся и повел отважного принца через густой и мрачный лес к темной пещере. Долго шли они по подземному склепу и только завидели вдалеке свет, как их догнали маленькие спаниели. Принц оглянулся и увидел, что глаза собак [4] переливались изумрудами и рубинами. Ничуть не удивившись, в отличие от своего родоначальника Фо-Хи, принц впал в еще пущий восторг и воскликнул:

– Я почти у цели! Скоро увижу свою невесту! О великая Хи, твоему мастерству нет равных!

Выйдя на свет, невозмутимый [5] садовник подвел принца к груде декоративных [6] развалин, под которыми им открылась просторная галерея, и предложил его высочеству передохнуть. В ответ принц, как ненормальный, пустился в пляс, выкрикивая: «Я близко! Я близко! Великая Хи, я почти у цели!» Садовник был поражен и даже усомнился, правильно ли поступает, рискуя привести к господам умалишенного. Впрочем, не поняв ни слова из восклицаний принца и догадавшись, что перед ним иностранец, садовник решил: раз тот танцует – значит, француз. Так или иначе, видя, что шустрый незнакомец вовсе не устал с дороги, мудрый садовник спустился с ним в долину меж двух гор, снизу до верху поросших кедром, елью и сосной – собственноручно посаженными генералом Конвеем, о чем не преминул заметить провожатый. Однако принц, несмотря на то, что за три дня в Ирландии выучился английскому лучше, нежели все французы, вместе взятые, выучиваются за три года, пропустил это замечание мимо ушей, чем до глубины души оскорбил садовника, и чуть ли не бегом продолжал нестись вперед. Вскоре его прыжки и восклицания возобновились с новой силой, ибо на краю долины он увидел величественный мост из камней, напоминающих те, что титаны запускали в голову Юпитеру. Под тем мостом не было ни капли воды [7].

– Ну где же, где же моя невеста? – верещал Ми Ли. – Не иначе как совсем рядом!

На возгласы вышла хозяйка дома, который стоял на краю утеса, нависавшего над бурной рекой.

– Моя госпожа отправилась в Форд-хаус, – крикнула добрая женщина [8]. Она была глуховата и приняла вопли принца за вопрос. Садовник понимал, что объяснять недоразумение не имеет смысла и что, окажись несчастный джентльмен и вправду безумцем, господин генерал, как никто другой, сумеет разобраться с ним подобающим образом.

Свернув налево, он повел принца вдоль берега реки – та блестела сквозь бурые гряды земли, а на другой ее стороне дикий кустарник обвивал меловой утес, который нависал над рекой и живописно выделялся на фоне девственной зелени полей и лугов с кукурузными посевами. Совершенно безучастный к завораживающему пейзажу вокруг, принц вприпрыжку несся вперед, увлекая за собой едва поспевающего садовника, пока не остановился перед одиноким надгробием [9], окруженным кипарисами, тисами и плакучими ивами. Сей монумент – впору отважному и доблестному Леандру – был установлен в память о некоем безрассудном юноше, погибшем в борьбе с течением. Ми Ли внезапно перестал скакать, припомнил все английские слова, какие знал, и взволнованно спросил садовника, чья перед ним могила.

– Ничья… – начал было садовник.

Но принц прервал его:

– И в ней никогда никого не захоронят?!

«Ну точно, – подумал садовник, – теперь в его безумии сомневаться не приходится». Завидя приближающихся господ, он поспешил их предупредить, однако принц, будучи гораздо моложе, да еще и подгоняемый страстью, при виде благородной семьи – и в особенности молодой девицы с ними – припустил что есть мочи. Добежав, едва дыша, до леди Эйлсбери и схватив за руку мисс Кэмпбелл, он вскричал:

– Кто эта? Кто эта?

Леди Эйлсбери ахнула, юная девица взвизгнула, генерал, оскорбившись, но сохранив достоинство, бросился между ними и, будь у принца шиворот, схватил бы того за воротник. Однако Ми Ли, отбиваясь одной рукой, а другой указывая на свой трофей, продолжал вопрошать с разгоряченным и умоляющим видом: «Кто эта? Кто эта?»

Тогда генерал, поняв по выговору, что перед ним иностранец, и готовый скорее рассмеяться, нежели рассердиться, ответил с насмешливой учтивостью, что «эта» – мисс Каролина Кэмпбелл, дочь лорда Уильяма Кэмпбелла, покойного губернатора его величества в Каролине.

– О, Хи! Теперь я вспомнил твои первоначальные слова! – вскричал Ми Ли.

Вот так эта мисс стала китайской принцессой.

Примечания к сказке V

[1] Особа с таким именем на самом деле существовала.

[2] Джентльмен, открывший Таити вместе с доктором Соландером.

[3] Принадлежавшем леди Эйлсбери.

[4] В Парк-плейс действительно есть ход, прорубленный в меловом холме: в самом его центре слабый свет снаружи отражается в собачьих глазах именно таким образом.

[5] Садовник Коупленд – человек весьма серьезный.

[6] Вследствие чего они кажутся больше.

[7] Мост из неотесанных камней в Парк-плейс сложил генерал Конвей для продолжения дороги из Хенли и свободного сообщения между своими владениями по обе ее стороны. См. последнюю страницу 4-го тома «Историй о картинах».

[8] Пожилая женщина, которая присматривала за домом, построенным генералом Конвеем для пускания пыли в глаза. Форд-хаус – ферма на самой границе его земель.

[9] Мнимое надгробие, поставленное для красоты в живописном месте у реки; сверху его украшает небольшая пирамидка.

Сказка VI

История настоящей любви

В самый разгар борьбы между партиями гвельфов и гибеллинов на территорию Висконти, правителей Милана, проник отряд венецианцев. Они похитили юного Орондата – в ту пору совсем еще грудничка, – семья которого, хоть и брала свое начало от знатного Каниса Скалигера, лорда Вероны, в те времена пребывала в опале. Похитители продали прекрасного Орондата богатой вдове из благородной династии Гримальди. Вдова та, не имея собственных детей, растила приемыша с такой нежностью, будто он доводился ей родным сыном. Вместе с ростом его стати и очарования росла в ней и любовь к нему, и такое безграничное потакание лишь усугубляло бушующие в нем страсти. Стоит ли говорить, что всеми помыслами юного Орондата правила любовь? Или что в таком городе, как Венеция, перед подобной наружностью никто не мог устоять?