Леха (СИ) - Закутаев Константин Олегович

Версии по поводу убийства Косаря гуляли по СИЗО самые разные: от ментовской «белой стрелы» до роковой женщины. Все эти измышления, естественно, было глупыми и неуместными. Авторитетом Косарь был лишь для мелкой «паклинской» шелупони, а все роковые женщины рецидивиста подрабатывали «сосущими головами» на трассе Вологда – Москва. Со слов Харламова, один из «особиков», особо опасных рецидивистов, рассказывал о зарождающемся конфликте Косаря и Макара. Якобы, Косарь в очередном пьяном угаре обещал изнасиловать смотрящего за отступление от воровских традиций. В частности, за поддержку наркоиндустрии, что последнему, как классическому алкоголику, было очень неприятно. Или в силу того, что деньги там крутились, по меркам Вологды, немаленькие, а заслуженный человек оставался в стороне от дележки прибыли. Однако проспавшийся Косарь принес соответствующие извинения и дезавуировал все свои пьяные лозунги.

Сиделось Дмитрию, особенно первые пару месяцев, непросто. С первых дней его определили в спецблок – корпус для содержания особо опасных, ВИЧ‑инфицированных и склонных к побегу. Небольшое здание, построенное ещё при Екатерине Второй, практически не отапливалось, а содержание отличалось особой строгостью. В октябре, заболевшего бронхитом Харламова перевели в медчасть. После курса краткой терапии, он оказался в карцере («кича» в народе) на десять суток за оплеуху сокамернику, арестованному по делу о групповом изнасиловании и купившему койкоместо «на больничке». «Авторитета исполнять стал, обмудок помойный», – к оротко пояснил Дмитрий.

На «киче» раза три его избивал тюремный спецназ, в рамках проводимого досмотра карцера – шмона. Один раз видимо очень сильно. «Кровью мочился дня четыре потом». Ну и еженедельные посещения оперативников УБОПа на тему «не желаете ли признаться в заказном убийстве?». Где‑то ещё через месяц интерес к его персоне угас и Харламов оказался в большой сборной камере на сорок человек. Там Дмитрий узнавал последние городские новости, общался с торчками, заряжавшимися в родном ночнике, следил за бизнес‑успехами своего круга общения. «Ну и, в целом, жить стало проще». Финишировал он своё краткое изложение.

Леха молчал. Ему казалось, что произошедшее с ними, в совокупности, тянет на хороший сюжет какого‑нибудь детектива с обязательным хэппи‑эндом, если бы не полыхнувшие злобой и ненавистью глаза старшего товарища. И реальность происходящего.

– Я всю эту шушеру блатную ещё больше презирать стал, – застегнул молнию олимпийки Харламов, – до тюрьмы старался не цепляться, потом, на нарах наслушался всех этих песен, про любовь – зону – маму, противно стало. А после того, что ты рассказал, вообще… А!

Харламов махнул рукой.

– Пойдем в комнату? – Лехе показалось, что он поймал настроение друга, – по полтинничку и спать?

– Нет, братан, – Дмитрий приобнял Малыгина за плечи, – по полтинничку и гулять. Дай башку разрядить, завтра новую жизнь начну…

В комнате Бобиков, завернувшийся в простыню словно римский патриций, восседал за столом в гордом одиночестве.

– А где девчули? – удивленно спросил Леха.

– А им гражданин реабилитированный пообещал культпоход в ночной клуб «Джем», – быстро разливая портвейн по стаканам, сообщил Артемий, – а затем водные процедуры, так, товарищ Шаламов?

– Так, – усмехнулся Харламов, принимая стакан с пойлом, – на боевой выход снаряжаться ушли?

– Ага, – махом глотнул Бобиков, – усталые, но довольные, гы‑гы…

– Понятно, – Харламов налил ещё по одной, – мы, Темыч, с Малыгой пораньше выйдем, прямо сейчас, чтобы место подготовить. Столик и прочую красоту… А ты телок дождись и туда подтягивайтесь, понял?

– Понял… – пожал голым плечом Бобиков, – а можете мне скотч – виски заказать?

Глава 27

Охранники, из числа старослужащих, облепили бывшего командира, как дети любимую воспитательницу. Искренняя радость сквозила в мощных похлопываниях, выкриках «Босс!» и оставленных, ради встречи с Харламовым, постах охраны. Чуть позже на крыльцо вышел рыжий Миша с парой новых сотрудников за спиной. Их ранее Малыгин не видел. «Харламовские», чуть виноватясь, разбрелись по местам.

– Здорово, Харлам, – протянул руку Михаил, – наслышан о тебе…

– Я тоже, – усмехнулся Дмитрий отвечая на рукопожатие.

Леха кожей почувствовал, как искра негатива скользнула между этими двумя, вроде бы со схожим прошлым, но столь разным настоящим, крепкими парнями.

– За вход сколько? – Харламов демонстративно сунул руку в карман.

– Для тебя всё за счет заведения, – осклабился рыжий, и добавил, – Трава предупреждал, что ты зайдешь освобождение отметить.

– Ну, спасибо ему, – похлопал по плечу Мишу Харламов, проходя в клуб, – Леха за мной… Отдохнуть зека желает.

Первые пару часов друзья просидели в атмосфере условного спокойствия, накрываясь волнами повторного опьянения. Расположились они за самым дальним столом, где не так сильно пробивала музыка и можно было, перекидываясь фразами, рассматривать ломающихся под музыку девушек. Чуть позже подтянулся Бобиков с женским выводком и пьяным Ваней Еремеевым, который, опрокинув стопарик, тут же повалился в угол дивана. Харламов отмахнулся от охранника, предложившего разбудить сопящего юмориста электрошокером – верный бобиковский Санчо продолжил мирно посвистывать. «Проспится – в сауну с собой возьмем», – пообещал Харламов. Марина Беркович и компания после пары рюмок рванули на танцпол, прихватив с собой разгоряченного Артемия.

Где‑то к середине ночного апогея за стол к Малыгину и Харламову вдруг подсел невысокий пухловатый парень с бутылкой коньяка.

– Здорово, Харлам, – он поставил «Хенесси» на стол, – нагнали?

– Типа того… – Харламов скинул руки со спинки дивана и наклонился к визитеру, – а ты чего, давно на свободе‑то?

– Я пока на подписке, с лесников бабки соберем и закроем делюгу на хер, – парень взял коньяк и жестом предложил налить хозяевам столика. Малыгин покачал головой, указав на полную рюмку. Харламов с нехорошим прищуром смотрел на профиль заглянувшего на огонек. Тот, посчитав молчание согласием, отыскал чистый стакан на столе и набулькал половину. Затем также деловито налил себе.

– Давай, Димон, за свободу‑матушку выпьем, – он поднял стакан, – да все непонятки между нами забудем…

– А чего тебя на подписку‑то отпустили, а, Колобан? – Харламов не притрагивался к стакану, – с каких пирогов‑то? Ты проясни, статья‑то у тебя стремная была…

– А хрена, – Колобан, не дожидаясь тостуемого, коротко выпил половину дозы, – кобыла‑то сокольская, которая заяву написала, всю доказуху проглотила дура, хе‑хе‑хе… А потом ещё, перед тем как к мусорам ломануться, в бане остатки смыла. Трусы ейные Митяй в парашу выкинул.

Поросячьи глазки Колобанова превратились в щелочки от натужного смеха.

Харламов молча взял бутылку принесенного коньяка и со всего размаха опустил её на стриженую голову. Брызги стекла, вперемешку с золотистой жидкостью разлетелись по всей площади ВИП‑столика. Незваный гость кулем вывалился из диванного пространства, лицо накрылось, поползшей от разбитого темени, кровью.

– Димон, ты чего!? – Леха ещё никогда не видел своего друга в таком молчаливом бешенстве, – зачем?

Малыгин хотел встать из‑за стола и помочь пострадавшему, но Саня Бульдог с напарником, подскочив к столу, подняли харламовского антагониста.

– Дим, ты б поаккуратнее, – укоризненно буркнул Бульдог, – на улице хотя бы… Зачем нас подставляешь‑то? Этот хер комбинатовский, завтра его отморозки с разборкой приедут…

– Он знает за что, – бросил Харламов, – а приедут – ко мне отправишь. Умойте его и, вот, деньги ему за конину отдайте.

Он протянул охраннику купюры.

– Я, Дим, правда не понял чего ты наехал‑то на него, – заплетающимся языком спросил Малыгин, когда охранники увели пришедшего в себя Колобанова.

Он и саму ситуацию, и качели бывших арестантов, и удар бутылкой видел словно в рапиде. Пьян Леха был уже очень близко к финальной стадии.