Атомы у нас дома - Лаура Ферми

Когда ей сразу с одинаковым фанатическим пылом преподнесли и католическую религию, и фашизм, когда она у себя в классе впервые увидели распятие и портреты короля, королевы и Муссолини — все это висело рядом на одной стене, — она была поражена и все у нее в голове перепуталось.

Как-то раз, вскоре после того, как она поступила в школу, Нелла, вернувшись домой, пришла ко мне в комнату и мы уселись рядом на зеленом диванчике прямо против большого окна, выходившего на балкон. Косые лучи солнца, проникавшие через окно, поблескивали золотыми искорками в каштановых волосах Неллы.

— Ну, рассказывай, что вы делали в школе нынче утром? — спросила я.

Она была в форменном холстинковом белом платьице с большим светло-голубым воротником.

— Сначала мы читали маленькие молитвы, — сказала она. Нелла всегда очень точно употребляла слова и выговаривала их так отчетливо, что каждое слово звучало раздельно, словно дождевые капли, падающие на камень.

— Сколько же маленьких молитв вы читаете каждое утро?

— Одну маленькую молитву младенцу Христу, одну маленькую молитву королю и одну Муссолини. Они их услышат и…

— Младенец Христос, может быть, и услышит тебя, но король и Муссолини — такие же люди, как мы с тобой и папа. Они не могут услышать…

— Нет, могут, — сказала Нелла строгим и решительным тоном.

— Если бы они случайно шли мимо вашей школы, — продолжала я, — и очутились под вашим окном, когда вы читали молитвы, а окна были бы открыты, тогда они могли бы вас услыхать, а иначе нет.

— А я знаю, что они всегда могут меня слышать. И разве учительница заставила бы нас читать молитву Муссолини, если бы он не мог нас услышать?.. — Ее темно-синие глаза смотрели на меня пытливо и серьезно.

Эту путаницу религии и политики я наблюдала у нее не раз. Всем детям в школах предлагалось, как правило, вступать в фашистские юношеские организации, на которые была возложена забота об их физическом воспитании. Пятилетняя Нелла входила в самую младшую группу и называлась «figlia della lupa» — «дочь волчицы», той легендарной волчицы, которая вскормила Ромула и Рема и положила начало основанию Рима. Нелле велели купить форму, которую полагалось носить на уроках гимнастики.

— Я надену мою новую синюю юбку и белую блузку, — говорила она с упоением накануне того дня, когда ей в первый раз надо было надеть новую форму. — Ты мне завяжешь бант?

— Завяжу, милочка.

— А черную шапочку я сама могу надеть.

Я знала, что к ее разлетающимся косичкам очень идет этот черный шелковый вязаный колпачок, вроде тех, что носят рыбаки.

— И все другие девочки будут так же одеты, как я. И мы будем маршировать: раз, два! раз, два! Ты как думаешь, им будет приятно смотреть на нас, мы им понравимся: и королю, и Муссолини, и младенцу Иисусу?

Как-то раз в воскресенье она пришла с прогулки со своей няней очень недовольная.

— Я так хотела пойти в церковь, все туда шли, столько народу, все фашисты…

— Ты, наверно, хочешь сказать — католики?

— Ну да, я спутала. Все католики шли в церковь через такие большие двери. Мне так хотелось посмотреть, что там, за этими дверями. А няня говорит: нельзя. Почему мне нельзя пойти в церковь? А почему вы с папой никогда в церковь не ходите?

Тут я допустила ошибку. То, что называется — перемудрила. Я попыталась объяснить ей, какие бывают разные верования у христиан, у евреев, у католиков, у протестантов. Нелла слушала меня внимательно и, казалось, понимала то, что я говорю.

— Ну, а ты, — спросила она меня, когда я кончила свои объяснения, — ты веришь, что Иисус был сын божий?

— Нет, я верю, что он был очень хороший человек, который учил людей любить друг друга, но в то, что он сын божий, я не верю.

— А папа? Он верит?

Я не была подготовлена к этому вопросу. Трудно объяснить ребенку мировоззрение человека, который именует себя агностиком и полагает, что с помощью науки можно объяснить все на свете, исключая разве себя самого, но который рассматривает духовные нужды других с точки зрения объективного разума.

— Ну… — сказала я, — папа — он ученый… Как и многие ученые, он не так уж уверен, что бог на самом деле существует.

— А он уверен, что Муссолини в самом деле существует?

Мне пришлось сдаться.

Нелла много времени проводила в Пинетино, маленькой сосновой рощице в конце нашей улицы; там устроили нечто вроде парка. Дети играли на узких, посыпанных песком аллейках, на поблекших лужайках. Сосны были еще молодые, тени от них было мало, а жадные их корни высасывали досуха всю почву.

Молодые матери вязали мягонькие детские вещицы из розовой или голубой шерсти или что-нибудь вышивали, слушая рассуждения старика инвалида, которого каждое утро вывозила в кресле в Пинетино его заботливая дочь. Собравшись в сторонке от матерей, няньки и служанки судачили друг с дружкой, бросая робкие взгляды на карабинеров в шляпах с петушьими перьями, расхаживавших взад и вперед по тротуару вдоль стены Виллы Торлониа.

Вилла Торлониа была резиденцией Муссолини, и Нелла, конечно, знала это. Стена, идущая вокруг всего громадного парка Виллы, была очень высокая, много выше человеческого роста, и в ней не было ворот ни в Пинетино, ни на ту улицу, по которой Нелла ходила в школу или к моим родным. Она видела только стену, карабинеров и шпиков в штатской одежде. Нелла знала, что Муссолини существует где-то там, за этой стеной, но никогда в жизни не видела его; он был для нее не более реален, чем младенец Иисус. И мне часто приходило в голову: а может быть, рай для нее — это нечто вроде Виллы Торлониа — высокая оштукатуренная стена, залитая солнечным светом, изъеденная временем и дождями, заросшая старым пропыленным плющом; и единственные знаки тех великих чудес и тайн, которые, несомненно, скрываются за ней, — это густая листва каменных дубов, громадные зонты пиний, острые верхушки темных кипарисов — стройных гигантов, стоящих на страже парка, да шагающие взад и вперед снаружи вдоль стены карабинеры… или ангелы?

Джулио родился 16 феврали 1956 года. Это был крепкий мальчишка. В маленькой больничной кроватке около моей постели он кричал неумолчно, пробуя силу своих легких, а монастырские сиделки в белых халатах суетились кругом, тщетно стараясь угомонить его.

Вопли ребенка заглушались иногда громкими выкриками мальчишек-газетчиков, продававших под окнами внизу «Мессаджеро роза» — экстренный выпуск «Мессаджеро» на розовой бумаге, выходивший только с важными сообщениями. В эти дни «Мессаджеро роза» выходил часто, возвещая о победах в Абиссинии.