Дом на полпути - Эллери Квин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Возвращение блудного сына, — бросил он. — Ну что ж, привет, дурачок! — Он закрыл дверь и стал спиной к ней.
Волосы у Билла были всклокочены; по скулам ходили желваки. Он как ни в чем не бывало продолжал собирать вещи, словно никого, кроме него, в комнате не было.
— Не будь ослом, Билл. Плюнь ты на эти носки и выслушай меня.
Билл и ухом не повел.
— Я гоняюсь за тобой по трем штатам. Что ты делаешь в Нью-Йорке?
Наконец Билл выпрямился.
— Не мог выбрать более удобного времени, чтобы поинтересоваться моими делами?
— Мой интерес никогда не ослабевал, старина.
Билл рассмеялся:
— Послушай, Эллери. Я не собираюсь выяснять с тобой отношения. И ни в чем тебя не упрекаю. Твоя жизнь — это твоя жизнь, ты ничего не должен ни мне, ни Люси. Но раз ты решил выйти из игры, так и не лезь ко мне. Я буду тебе премного признателен, если ты укатишь отсюда к чертовой матери.
— А кто это сказал, что я вышел из игры?
— Не думай, что я слеп и не вижу, что вокруг делается. Ты приударил за этой девчонкой Гимбол сразу после вынесения приговора Люси.
Эллери пробурчал:
— А ты что, шпионил за мной?
— Называй как хочешь. — Билл вспыхнул. — Только, по мне, это чертовски забавно. Я бы так не говорил, если бы считал, что ты все это по делу, что у тебя чисто профессиональный интерес. Только что-то мне не доводилось слышать про профессионалов, которые таскают интересующую их по делу женщину по клубам и танцулькам из вечера в вечер на протяжении многих недель. Ты за кого меня принимаешь — за полного идиота?
— Именно.
Эллери отклеился от двери, швырнул шляпу, подошел к кровати и врезал Биллу под дых с такой силой, что тот, судорожно хватая воздух, рухнул на кровать.
— А теперь не вздумай шевелиться и открой уши, ты, придурок!
Билл вскочил на ноги, сжав кулаки.
— Да какого...
— Дуэль на рассвете, а?
Билл густо покраснел и сел.
— Во-первых, — как ни в чем не бывало проговорил Эллери, прикуривая сигарету, — ты не вел бы себя как последний дурак, если бы у тебя с мозгами было все в порядке, что, увы, не так, поэтому прощаю тебя. Ты безумно влюблен в девушку!
— Что за чушь! Совсем рехнулся.
— Непосильная духовная борьба между страстью, совестью и чувством долга по отношению к Люси сделала тебя совершенно слабоумным. Ревновать ко мне! Билл, постыдился бы.
— Ревновать?! — горько рассмеялся Билл. — Тебе же я мог бы дать дружеский совет. При всей твоей самоуверенности ты мужчина, и все тут. С этой девушкой надо держать ушки на макушке. Она из тебя живо сделает дебила, как сделала из меня.
— Ты вернулся на уровень семнадцатилетнего, мой сын. Вся беда с тобой в том, что ты не способен распознать симптомы. И не говори мне, что не видишь ее во сне. Ты не в силах забыть тот поцелуй в темноте. Ты весь завязан узлами и борешься с собой все двадцать четыре часа в сутки. Я глаз с тебя не спускаю с самого начала процесса. Билл, ты осел.
— И что я тебя слушаю? — в сердцах воскликнул Билл.
— Тут и без старины Фрейда ясно, что заставляет шестеренки вертеться с безумной скоростью. А твой анализ посему о каком-то «профессиональном интересе» к Андреа так и разит отрочеством.
— Влюблен! Да я всей душой ее ненавижу!
— Разумеется, разумеется, — подтрунивал Эллери. — Однако я здесь не для того, чтобы читать лекции о перипетиях нежной страсти. Позволь поведать, как обстоят дела, и принять твои извинения.
— Я и без того достаточно наслушался.
— Сядь! Когда Люси осудили в Трентоне, одна вещь проявилась с такой яркостью, что затмила все остальное. Это странное поведение Андреа до, во время и после ее выступления в качестве свидетеля. И я стал размышлять.
Билл недоверчиво хмыкнул.
— И мои размышления привели меня к некоторым выводам. А эти выводы толкнули на обхаживание девушки. Ничего другого мне не оставалось. Все остальные ходы никуда не приводили. Я анализировал дело под всеми возможными углами, и нигде не подкопаться, ничего подозрительного, куда ни глянь, все ведет в тупик.
Билл нахмурил брови:
— Но на что ты надеялся, взявшись за Андреа? Ты извини, но не моя вина, что я подумал...
— Ага, с рацио у нас, кажется, опять все в порядке. Дело в том, что мое усердное волокитство вызвало беспокойство не только у вашего самовлюбленного эго. Миссис Гимбол, виноват, надо говорить «Джессика Борден», на грани отчаяния, сенатор Фруэ брызжет слюной, а Финч грызет свои непорочные ногти. Что касается юного Джоунса, то, по последним отчетам в отделе светской хроники, он чуть не убил одного из своих пони для игры в поло. Великолепно! Именно этого я и добивался. А ты говоришь, на что я надеялся.
Билл покачал головой:
— Ты меня прости, но я ни черта не понимаю. — Он подвинул стул к кровати.
— Сначала ответь на мой вопрос. Что ты делаешь в Нью-Йорке?
— Занимаюсь расчисткой. — Билл откинулся на кровать и уставился в потолок. — Предпринимаю всякие действия. Сразу после окончания процесса я потребовал выплаты страховки Национальной страховой компанией, представив формальное свидетельство о смерти. Конечно, для проформы. Компания отклонила формальный запрос и отказалась выплатить страховку, мотивируя свой отказ тем, что получатель осужден за убийство застрахованного.
— Понятно.
— Компания уведомила душеприказчика Гимбола — одного близкого друга семьи, — что она готова выплатить ему за полис Гимбола отступного в сумме стоимости полисов с условием отказа от всяких дальнейших претензий. Насколько я понимаю, это уже было сделано.
— Приговор аннулирует полис?
— Абсолютно верно.
— А как дела с апелляцией?
— Мы добились, чтобы Нью-Джерси финансировал ее. Полагаю, об этом ты читал в газетах. Мне удалось всякими правдами и неправдами добиться отсрочки. Окончательное решение будет на следующий год. А пока, — хмуро закончил Билл, — Люси в Трентоне. Куда уж лучше. — Он уставился в потолок, затем проговорил: — Как это тебе в голову взбрело притащить ее?
— Кого?
— Андреа, черт побери!
— Послушай, Билл, — спокойно сказал Эллери. — Почему Андреа с таким ужасом отнеслась к предложению выступать в качестве свидетеля?
— Хоть убей, не знаю. Ее показания ничего особенного не дали — ничего для нее опасного или порочащего.
— Близко к правде. Но именно это делает ее такое упорное нежелание еще более странным. Ведь она явно сопротивлялась не потому, что не хотела сообщать о своем посещении места преступления. Это нежелание могло бы объяснить, почему она помалкивала о своем визите, пока мы сами не докопались до этого, но это не объясняет ее сопротивление, когда ты попросил ее выступить в качестве свидетеля. Напротив, она скорее имела все основания пойти тебе навстречу.
— Еще как! — усмехнулся Билл.
— Не будь ребенком. Ты ей нравишься — не буду употреблять более сильное слово, чтоб у тебя снова мозги не поплыли.
Билл покраснел.
— Она очень сочувствует Люси.
— Игра! Все игра. Она и мною играла.
— Билл, на самом деле ты умнее, чем твое высказывание. Андреа хорошая девушка. У нее есть здоровая основа, которую ее окружение не смогло в ней изменить. И она не лицемерка. В нормальных обстоятельствах она была бы, как я говорю, рада помочь Люси. А вместо этого... Да что говорить, ты сам видел, как она вела себя.
— Она палец о палец для нас не ударит. Андреа по ту сторону барьера. Она зла на нас обоих из-за Гимбола.
— Ерунда! В ту ночь она была единственной в этой хижине, кто по-человечески посочувствовал Люси.
Билл теребил простыню, сминая ее и расправляя складки.
— Ну ладно. Так в чем ответ?
Эллери подошел к окну.
— Как тебе кажется, какое основное чувство проявляется в ее поведении с тех самых пор, как история ее посещения хижины всплыла на поверхность?
— Страх.
— Вот именно. Но чего она боится?
— Спроси чего-нибудь полегче, — буркнул Билл. Эллери подошел к кровати и положил руки на спинку изножья.
— Ясно, боится рассказать эту свою историю. Но почему так этого боится?
Билл недоуменно пожал плечами и снова затеребил простыню.
— Но разве ты не видишь, что этот страх идет не изнутри бедной девушки, а как бы снаружи? Страх под давлением! Страх, рожденный от угроз!
— От угроз? — встрепенулся Билл.
— Ты забыл о жженой пробке.
— Угрозы! — Билл вскочил с кровати; в глазах его вспыхнула надежда. — Боже мой, Эллери! Бедное дитя! — Он начал вышагивать перед кроватью, разговаривая сам с собой.
Эллери бросил на него ироничный взгляд:
— С какого-то момента меня осенило. Это единственное объяснение, позволяющее свести воедино все факты — и физические, и психологические. Она хотела помочь нам, но не могла в это ввязаться. Если б ты видел ее лицо в ту ночь! Но ты не видел, ты слеп как летучая мышь. За ней словно все силы ада гнались. Как она могла пройти через такую пытку, если б жуткий страх не заставлял ее держать язык за зубами? И страх не за себя, понимаешь?