МЖ. Роман-жизнь от первого лица - Алексей Колышевский

Тем временем Villaflor под прямым углом пересекла доки Puerto Madero. Слева виднелся мост в виде стилизованной арфы: монолитный угол в сорок пять градусов с натянутыми поперек струнами-тросами: «Мост влюбленных». Одновременно он напоминал парус яхты, если смотреть издалека. Сами яхты в большом количестве стояли пришвартованные по берегам этих геометрически правильных доков, вдоль всей водной линии которых тянулся городской променад – набережная со сплошной линией lounge-клубов, ресторанов и бутиков, набитых мишурой для простаков-туристов. После доков начинался великолепный бульвар Rozario Vera Penaloza, с блестящим, словно мокрым от дождя, ровным покрытием центрального прохода, вдоль которого росли средней высоты деревья, окруженные низким, идеально подстриженным кустарником. Он выводил прямо к мосту, перекинутому через невзрачный, обмелевший и довольно грязный пруд, и далее вел к входу в парк. Под прямым углом к мосту подходил длиннейший гранитный парапет, тянувшийся вперед насколько хватало глаз. На парапете сидели явно не туристы, а горожане, что было видно по их свободной манере держаться. Они пили пиво и поедали в огромном количестве свежее, только что приготовленное мясо, которое жарили тут же, в многочисленных павильончиках, стоящих в ряд с интервалом в десяток метров. Немедленно по попаданию в эту страну мясных ароматов у меня выделилось несколько тонн голодной слюны, и я почувствовал такое острое чувство голода, что у меня даже потемнело в глазах. Подъехав к первой попавшейся палатке с грилем, на котором рядами возвышались здоровенные сочные куски, я показал продавцу, пожилому мужику в переднике и с огромной двузубой вилкой в одной руке и ножом, больше похожим на меч гладиатора, в другой, указательный палец и свирепо прохрипел:

– Uno!

Мужик кивнул, отрезал от одного из больших кусков, оказавшихся наполовину прожаренными полуфабрикатами, здоровенный ломоть шириной в две моих ладони и толщиной сантиметра в три и кинул его на раскаленную решетку, после чего кусок стал источать такой вкусный запах, что меня захлестнула настоящая волна какого-то помешательства от голода. Я с трудом удержался от того, чтобы не начать грызть собственные пальцы. Мужик, с интересом наблюдавший за мной и, видимо, любопытный и пребывающий в хорошем настроении, миролюбиво спросил на ужасном английском:

– Откуда есть?

– Russa, – на таком же испанском ответил я. – Russa, Mosku.

– Mokku, – поправил меня мужик, важно подняв вверх указательный палец, и пустился в пространное объяснение на испанском, из которого я, впрочем, понял, что название моего родного города произносится в Испании и здесь, в Аргентине, немного по-разному.

Тем временем мой ломоть окончательно созрел для того, чтобы насытить меня. Он полностью поджарился. Мужик вытащил откуда-то большую круглую лепешку. Своим мечом молниеносно разрезал ее вдоль, на две равные половинки и, сунув между ними мясо, подал этот триумфальный сэндвич мне. Перед продавцом стояли несколько мисок, наполненных салатом из помидоров и лука, изумрудной зеленью, латуком, какими-то очень аппетитными на вид соусами. Он указал на них рукой, потом на мой обед и сделал жест, как будто что-то кладет ложкой на свою ладонь. Я последовал его совету и украсил свой сэндвич содержимым нескольких мисок. А потом я откусил первый кусок…

Не знаю, что это было: или подействовал долгий перелет и я действительно сверх всякой меры проголодался, или свежий ветер, постоянно дующий в этом городе Счастливых Ветров, а именно так переводится с испанского его название, усилил вкус этого мяса, или, что скорее будет верным, оно действительно было той самой прославленной на весь мир аргентинской говядиной, но никогда до этого я не ел ничего вкуснее. Я урчал как хищный зверь, я терзал свою добычу, рвал ее сочную зажаренную плоть зубами и неприлично чавкал. Все это очень понравилось мужику, который смотрел на меня с одобрением и чувством удовлетворения от собственного труда. Он восторженно цокал языком и подбадривал меня гортанными вскриками, а я при этом показывал ему большой палец и набитым ртом с трудом произносил:

– Ням, ням.

– О! Si! Njam-njam! Bueno!

Весь этот уличный фаст-фуд, который не уступал по качеству многим ресторанам, стоил один доллар. Я с изумлением переспросил и, расплатившись, решил как можно чаще столоваться в павильончике этого доброго трудяги.

Поблагодарив своего кормильца, я отошел к гранитному парапету, прислонил к нему велосипед и прислонился к теплому камню перевести дух. Справа от меня какой-то подонского вида парень и его жгучебрюнетная подружка накачивались пивом из двух больших бутылок и явно были прилично навеселе.

Жителей Буэнос-Айреса, а в особенности еще и выпивших, отличает крайнее любопытство. У меня сложилось такое впечатление, что они относятся к иностранцам с таким же любопытством, с каким в свое время, в древние теперь уже годы социалистической эпохи, относились к ним мы. Но возможно, что я ошибаюсь, и это лишь следствие безграничного латиноамериканского темперамента, распространяющегося во все житейские области с равной силой. Как бы там ни было, но после минутной паузы парень, сильно рыгнув, привлек этим отвратительным звуком мое внимание и, улыбнувшись широкой пьяной улыбкой, спросил:

– Amigo, ты откуда, вообще?

Хотя я не понимал по-испански, тем не менее по интонации догадался, что это не просьба дать закурить, а именно вопрос о моей государственной принадлежности:

– Yo russo.

– О! Russia! Avante Russia! – заорал мой подвыпивший собеседник и, восторженно раскинув в стороны руки, изобразил пальцами «козу». Я с сожалением пожал плечами, дав понять, что не понимаю его, как и того, зачем он показал именно этот жест? На моей родине он имеет не классическое сатанинское значение, а символизирует распальцовку бизнесменов силового плана.

Тем не менее, чтобы как-то поддержать разговор, я показал пальцем на его пиво, затем ткнул себя в грудь и сказал:

– Руссо, ням-ням водка.

Парень понял этот жест по-своему, просиял и по-простому протянул мне свою бутылку. Я улыбнулся, мотнул головой и провел рукой по горлу. Хватит с меня, парень. Я свое давным-давно выпил. Я обязательно брошу пить. Вот стану богатым и брошу.

С деньгами есть смысл в дальнейшем существовании в трезвом восприятии мира, который тебе нравится потому, что ты можешь купить себе свою персональную его частичку, окружив себя тем, что ты воспринимаешь как собственный «мирный мир», в котором ты будешь жить в мире с самим собой потому, что этот мир будет твоим, лично тобой созданным миром. Миром, в котором ничего не будет тебя раздражать. Миром, в котором ты будешь строить свои собственные дороги между городами, создавая библиотеку из своих лучших впечатлений. Миром, в котором будут только те, кто тебе приятен, и те, с кем тебе легко. Миром, где правит твоя свобода. Миром, в котором нет зимы, а царит вечное лето и голубой океан дарит тебе свою силу и долголетие. Миром, в котором ты счастлив. Именно о таком мире мечтает каждый, кто не хочет сдаваться и плыть по течению, не желая даже пошевелить рукой, чтобы выплыть на спокойную воду. Именно о нем мечтала Клаудия, особенно теперь, когда судьба свела ее со мной, так недалеко от царства небесного и так высоко от земли. В тот самый момент, когда я разговаривал с пьяным панком и собирался ехать в парк, а затем встречаться с моим дипломатом-информатором, она ужинала в компании нашего общего с ней «клиента» и понимала, что шанс, который ей выпал, нельзя упустить. Клаудия каким-то образом просканировала клиента. Ее природная женская интуиция, система идентификации мужчины, выявляющая места для ее атаки его эго и безошибочно наводящая женщину на цель, сразу распознала все бреши в его обороне. Струков – маленький, не толстый поц, тоже мечтал о своем собственном мире. Более того, ему казалось, что он его построил. Но он не позаботился об укреплении границ. Он, как и любой человек, которому было чего бояться, и бояться заслуженно, окружил себя системами безопасности, иллюзорно предохраняющими его от таких, как я, но не смог распознать в красавице-испанке предвестника своего конца.

Клаудия интуитивно выбрала правильную манеру поведения. Она не заигрывала, а, наоборот, вела себя немного высокомерно, как и должен вести себя настоящий профессионал своего дела, которому платят именно за его мастерство, а политесы в смету не входят. Прервав все расспросы, не относящиеся к делу, дав понять этому голубому воришке, что попытки его ухаживаний не будут иметь успеха, она начала задавать вопросы о реальном состоянии дел своего клиента и делать пометки в блокноте, который она предусмотрительно положила рядом со столовыми приборами. Струков сперва заволновался и выразил свое непонимание наличием этого блокнота, но Клаудия успокоила его, уверив в том, что блокнот – это необходимость и немедленно по окончании работы он получит его в свое полное распоряжение. Клаудия не могла не понравиться: умна, красива, аккуратна, хотя никто не знает, что она высокопробная аферистка. В первый же день, после ужина, погрузившись в изучение дел своего клиента, она поняла, что свести все деньги на один счет – это дело несложное и займет минимум времени. Вот только сумма ее озадачила: вместо восемнадцати наш жулик стоил больше тридцати миллионов долларов, и в ее голове созрел собственный план. Говорят, что аппетит приходит во время еды, но ее голод разгорелся сразу и настолько, что Клаудия решила получить несоизмеримо больше, чем половину гонорара скромного киллера-стажера. Ни о своем открытии, ни, более того, о своем замысле она мне ничего не сказала. Получалась забавная ситуация: я думал, что использую ее и, возможно, вообще не выйду на сцену в заключительном акте, как это планировалось ранее, а она считала, что использует меня и я характером своего участия решу ее вопросы, устранив потерпевшую сторону. Но она не знала доброй и мудрой поговорки, существующей на моей родине: «Жадность фраера сгубила». А это наша народная мудрость, ни больше ни меньше.