Дело не в тебе, дело во мне - Джули Джонсон

ужасный средний балл, назвать своего интервьюера в колледже придурком — это не имело бы значения. Одного моего семейного наследия было достаточно, чтобы убедить даже самых суровых сотрудников приёмной комиссии.

— Должно быть, это было мило, — задумчиво бормочу я.

Его глаза застывают, покрываясь льдом, пока я смотрю.

— Это не так.

— Прости, я не хотела тебя обидеть. Это просто… — я замолкаю, подыскивая нужные слова. — Я не сразу поступила в колледж. Моя мама не могла заплатить за учёбу, и я даже не была уверена, что хочу учиться. И вот тогда я переехала в город, надрывалась в дерьмовых кофейнях, которые едва платили за аренду, и откладывала каждый пенни, который могла наскрести, пока мне не хватило на несколько семестров художественной школы.

— Но у тебя был выбор, — его голос стал удивительно мягким, и я вижу, что его глаза немного оттаяли. — Единственный выбор для меня, для любого члена моей семьи — это карьера бакалавра в школе Лиги Плюща, за которой следует один из трёх путей — степень MBA, степень юриста или медицинская степень, также полученная в школе Лиги Плюща. Это может показаться очаровательным существованием, но, поверь мне, когда мне исполнилось восемнадцать, и я понял, что вся моя жизнь уже была расписана по сценарию, что всё, что я когда-либо хотел сделать, было недоступно, потому что это не соответствовало тому, что моя семья считала приемлемым… Ну, скажем так, имя Крофт перестало быть подарком и стало обузой.

— Так вот почему ты уехал пять лет назад? — тихо спрашиваю я.

Его глаза встречаются с моими, а губы дёргаются.

— Изучала меня, да?

— Нет! — я краснею. — Мои друзья, Крисси и Марк… они вроде как…

Я замолкаю, пытаясь придумать лучший способ описать моих дурацких друзей.

Брови Чейза удивлённо поднимаются, и его пальцы начинают рассеянно играть с прядью моих волос, как будто это самая естественная вещь в мире. Выражение его лица мне нелегко описать, его черты разрываются между удивлением, недоверием и, возможно, даже нежностью, когда он смотрит на свои пальцы, скользящие по тёмным шелковистым локонам.

Борясь с желанием съёжиться, я пытаюсь притвориться, что он только что не заставил моё сердце работать с перегрузкой и не превратил мой мозг в кашу, пока я ищу правильные слова. Или вообще хоть какие-то слова, потому что, если я ещё долго буду молчать, он подумает, что у меня инсульт.

Я отчаянно откашливаюсь, когда он наклоняется ближе, поглощая часть пространства между нашими подушками, его глаза опускаются на мой рот.

Опасность!

— Эм… Крисси и Марк… Они любопытные. И защищают. И, может быть, немного повелительные, — заканчиваю я, выдавив из себя слова, поморщившись. — Но это в основном из-за любви, клянусь.

— Они заботятся о тебе, — просто говорит он, но в его словах есть оттенок грусти.

Его глаза мельком поднимаются к моим глазам, пристально вглядываясь, и он добавляет:

— Они любят тебя.

Я киваю, чувствуя, как моё сердце замирает в груди. Он открывает рот, и я думаю, что он собирается сказать что-то ещё об этом, но затем я вижу, как его глаза вспыхивают, когда он меняет своё мнение.

— Чтобы ответить на твой вопрос, — говорит он вместо этого. — Нет, я ушёл не из-за бремени быть Крофтом.

— О, — мой голос мягок, и я не настаиваю, когда он не предлагает больше.

— Но именно поэтому я вернулся, — тихо добавляет он.

Я открываю рот, чтобы спросить, что он имеет в виду, но он прерывает меня личным вопросом, который сбивает меня с толку.

— Ты училась в художественной школе здесь, в Бостоне?

— Ммм, — подтверждаю я. — Но только несколько семестров.

— Почему не закончила?

Я пожимаю плечами, смущённая ответом.

У меня закончились деньги.

Вместо этого я говорю:

— Настоящая жизнь случилась.

Он кивает.

— Ты когда-нибудь думала о том, чтобы вернуться?

— Не совсем, — мои глаза снова находят его. — Моя мать всегда учила меня, что, в конечном итоге, ты попадаешь в пункт назначения, на котором останавливаешь свой взгляд: смотри в будущее, и ты туда попадёшь, продолжай смотреть в прошлое, и ты окажешься там, откуда начала.

— Философия, которой ты живёшь? — тихо спрашивает он.

— Я не знаю об этом. Но, по моему опыту…

Я рассеянно играю с кулоном солнца на шее — нервная привычка. Его глаза следят за тем, как мои пальцы двигаются по золотой цепочке.

— Прошлое таит в себе боль, будущее таит в себе обещание.

Что-то мелькает в его глазах, когда я это говорю, но я не могу понять, что именно. Прежде чем я успеваю проанализировать это слишком глубоко, моя сумочка начинает пищать, мой смущающий звуковой сигнал, первые восемь нот песни о Гарри Поттере, смехотворно громкий в тихом лофте.

Ду-дууу-ду-ду-дууу-ду-дууу-дууу.

Брови Чейза поднимаются.

Яростно покраснев, я лезу в сумку и достаю телефон, на потрескавшемся экране высвечивается имя Шелби.

— Это просто Шелби, — говорю я, нажимая кнопку, чтобы переключить телефон в бесшумный режим. — Я перезвоню ей позже.

Я поднимаю глаза на Чейза и вижу, что он смотрит на мой телефон, его пристальный взгляд изучает трещины на экране, блестящий синий чехол, который я купила, когда мне было двадцать, и всё ещё использую, потому что это такая старая модель, что на них даже больше не продают запасные чехлы.

— В общем… — говорю я, убирая телефон с глаз долой.

Взгляд Чейза возвращается к моему лицу.

— Ты счастлива в галерее?

Я киваю.

— Ты когда-нибудь думала о том, чтобы выставить где-нибудь свои собственные картины?

Я встречаюсь с ним взглядом.

— Это что, допрос? Или, может быть, бизнес-инквизиция, господин генеральный директор?

Один уголок его рта приподнимается в усмешке.

— Прости. Дурная привычка.

— Проницательный бизнесмен против невольного художника, — бормочу я. — Шансы не в мою пользу.

Он смеется во весь голос.

— Отлично. Как насчёт честной сделки — ты отвечаешь на один, я отвечаю на один.

— Хорошо, но так как я уже ответила, как минимум, на пять твоих, я могу задать тебе четыре вопроса подряд.

— Один.

— Три! — возражаю я.

— Один.

— Два с половиной! — я торгуюсь, повышая голос.

— Что именно повлечёт за собой половина вопроса?

Я сужаю глаза и понижаю голос:

— Два, последнее предложение.

— Один, — он удивлённо качает головой.

— Фу! — я хмыкаю. — Ты такой раздражающий.

Он снова хмыкает, большой придурок.

— Ладно, — ворчу я. — Один.

Его улыбка становится шире.

— Но я должна начать первой! — громко требую я.

— Я всегда планировал пустить тебя первой, солнышко.

— Ты мне не нравишься, — сообщаю я ему, развеселившись, несмотря на то, что только что с треском проиграла на переговорах.

Знаете, что говорят