Джон Леннон. 1980. Последние дни жизни - Кеннет Уомак

ошвартуется на Бермудских островах, Шон должен был прилететь туда в сопровождении Фреда и Уда-сан. Но, как хорошо знали кэп Хэнк и Тайлер, океанский маршрут Джона не обещал быть легкой прогулкой – яхте предстояло пересечь Атлантику, пройти мимо мыса Хаттерас, где вечно бушуют шторма, да еще и этот печально известный Бермудский треугольник, в теплых водах которого проходит одна из самых оживленных в мире морских трасс.

Прежде чем отправиться в неведомое, Джон должен был выполнить несколько связанных с плаванием поручений. Поскольку он оказался самым неопытным членом экипажа, его назначили судовым коком, а коку надлежит закупить продукты. Джон настоял на поездке в Ньюпорт, в магазин здоровой пищи. Там он накупил овощей и коричневого риса, взял также нори – съедобные морские водоросли, составляющие основу японской кухни. Кэп Хэнк, который не был фанатом The Beatles, видя это, рассказал, что у него японская девушка. «О, и у меня», – невозмутимо ответил Джон. Вспомнив, что он забыл гитару, Джон попросил Хэнка о еще одной поездке – на сей раз в ломбард. «Всегда есть голодающие музыканты, – объяснил он. – И в ломбарде всегда можно найти музыкальную аппаратуру». История умалчивает, кто из членов экипажа пронес на борт Megan Jaye пакет с марихуаной (170).

В восемь часов вечера, перед закатом, кэп Хэнк вывел яхту из дока Мерфи и взял курс на юго-восток. Когда они отчаливали, Джон посмотрел в безоблачное небо и сказал: «Это круто. Я выхожу из облаков и двигаюсь вперед, к чистому горизонту». Как окажется, тихая погода не будет радовать долго.

За островом Блок, примерно в девяти милях от побережья Род-Айленда и всего в четырнадцати милях[85] от оконечности мыса Монток, восточной оконечности Лонг-Айленда, открывался океан. Megan Jaye отделяли от Бермудских островов почти 700 миль[86]. Вскоре после того, как они прошли Блок, кэп Хэнк наконец сообразил, кто его пассажир. «Ни фига себе, ты, главное, это… плавание не запори. Кажется, у тебя на борту ценный груз», – сказал он сам себе (171).

В том, что касается навигации, кэп Хэнк был традиционалистом, применявшим благословленные временем способы вроде ориентирования по звездам и счисления пути. Джон с удовольствием наблюдал за Хэнком, когда тот прокладывал курс с помощью секстанта. «Вот чем Йоко занимается каждый вечер, чтобы рассчитать, как нам правильно жить», – заметил он. «Да, но это другая навигация», – усмехнулся про себя Хэнк.

Чтобы обезопасить экипаж и судно от внезапных изменений на маршруте, кэп Хэнк ввел вахты. Каждому члену корабельной команды полагалось три часа нести дозор, а затем шесть часов отдыхать. Первую вахту должны были отстоять Кевин и Эллен, вторую брали на себя Джон и Тайлер. Таким образом, капитану доставалась «собачья вахта»[87], которую он нес в одиночку (172).

Особенно капитана беспокоило, как Megan Jaye пройдет по Гольфстриму, теплому океанскому течению шириной в 62 мили[88] в западном регионе Северной Атлантики. Резкие температурные перепады, связанные с Гольфстримом, часто приводят к стремительным изменениям погодных условий. «Течение делает погоду, – говорил Хэнк. – Гольфстрим вечно все меняет». И добавлял: «По правде, все, чего я боялся, там случалось, и случалось в двойном размере» (173).

После примерно тридцати часов спокойного плавания 6 июня, в пятницу, Megan Jaye шла под облачным небом. Штормовые тучи становились чернее, а качка – сильнее, и все члены экипажа, кроме Джона и кэпа Хэнка, стали жертвами морской болезни. График дежурств, разработанный Хэнком, стал бесполезным. Потом Хэнк рассказывал, что сам был виноват в форс-мажорных обстоятельствах. «Я оказался таким мелочным, когда распоряжался деньгами владельца, что не заплатил десять тысяч за автопилот. И поэтому в океане кто-то должен был находиться у штурвала в режиме двадцать четыре/семь» (174).

И тем не менее Хэнк чувствовал, что все идет хорошо. «Отличное было плавание, – вспоминал он. – Восемнадцать часов у руля – это более или менее нормально для меня. Я могу стоять и блаженствовать, чувствуя каждую молекулу – как она обтекает руль, – и просто управлять яхтой. Для меня это несложно, к тому же мне было тридцать лет, так что управление яхтой дарило радость. Но я все-таки управлял долго и здорово устал. А без этого в те дни было никак. Для капитана это коварная штука, и все, что у тебя есть, – это смекалка и сила твоего экипажа» (175).

К сожалению кэпа Хэнка, состояние команды ухудшилось еще больше, когда Megan Jaye попала в шторм. Эллен рассказывала: «Иногда в первые день-два у вас бывают “океанские горки”, как я это называю, когда ваш желудок не на месте. У меня так и произошло, хотя морской болезнью я ни секунды не страдала; а вот брата и Тайлера накрыло. Мой брат вышел из строя полностью». Тайлер списал это на то, что Кевин перед штормом слишком уж налегал на печенье с шоколадной крошкой: «Мы его [Кевина] быстро потеряли. Потом Эллен слегла. Я обычно не страдаю морской болезнью, но и пользы от меня не было. Это стало единственным случаем в моей жизни, когда меня укачало». Качка в итоге добралась до всех, за исключением капитана. И Джона – Джон производил впечатление человека с иммунитетом против морской болезни. «Большинство людей не любят быть внизу в плохую погоду. Наоборот, они стараются быть наверху, где свежий воздух. Я помню, Джон мог пойти вниз и готовить еду, а все остальные думали: “Я не верю, что он вообще хочет кашеварить”» (176).

Пока экипаж мучительно преодолевал морскую болезнь, Джон и Хэнк делились историями из жизни. У обоих оказался в чем-то схожий опыт – Хэнк был промоутером на концертах рок-группы Big Brother and the Holding Company, Дженис Джоплин и Allman Brothers. Он узнал и мрачную сторону шоу-бизнеса, что подтолкнуло его открыть клинику для лечения пациентов с наркотической зависимостью в Колорадо, и только потом он занялся делом жизни – мореплаванием. Время шло в разговорах, и Хэнк начал лучше понимать тот импульс, который подтолкнул Джона к путешествию на борту Megan Jaye. «Я не ошибусь, если скажу, что все это было придумано для его психологического очищения. Вряд ли он ожидал того, что получил. Но парень настолько открылся новому опыту и росту! Как если бы он стоял посреди шестиполосного шоссе и приговаривал: “Что, слабо меня одолеть?” – и вот именно так он к этому подходил» (177).

К утру субботы, 7 июня, шторм начал сильнее заявлять о себе. Тайлер вспоминал, что «все стало серым, и понеслась! Шторм расшвырял нас всех. Это было жестко. Волны гигантские! Будь