Четыре года в шинелях - Михаил Лямин

Их кое-как успокоили уже к вечеру, когда западная часть города была почти полностью в наших руках. Задача дня была выполнена. Следовало собраться с духом, спокойно оценить положение и силы противника, подсчитать трофеи и потери, провести опрос пленных и наметить план дальнейшего наступления.

Вечером комдив пригласил на ужин московских гостей. Нужно было идти и майору Засовскому. Он немного задержался с делами. Когда же вошел в блиндаж полковника, то в первую очередь услышал дружеский упрек:

- Что же опаздываешь к обеду, именинник?

Эти слова сказал моложавый, голубоглазый, седой военный, сидевший рядом с комдивом. Засовский вначале не понял смысла упрека, но потом вспомнил, что действительно он сегодня именинник. Шестнадцатого декабря ему исполнилось тридцать четыре года. Но откуда об этом знают в блиндаже комдива, и тем более, как известна такая деталь из его биографии не местному военному, как теперь разглядел Засовский, писателю Фадееву. Он хотел было признаться, что да, сегодня на самом деле именинник, ему стукнуло тридцать четыре, но его раздумья прервал комдив:

- Проходи, проходи, именинник. За пушкарей первый тост.

Ах, вот оно что! Поздравляют артиллеристов. Сердце майора наполнилось двойной благодарностью. Он поклонился и, пристраиваясь к общему тону, все-таки сообщил и о своем дне рождения.

- Вот как! - воскликнул Фадеев. - Превосходный сюжет. День рождения на фронте. Обязательно напишу рассказ.

И он посмотрел на майора молодыми, добрыми глазами сорокалетнего человека, успевшего за свою жизнь столько, сколько другой не успевал за сто лет.

А за блиндажом ухали пушки. Шла обычная и необычная на этот раз фронтовая ночь. Ночь победителей, впервые, по-настоящему утоливших жажду мести и по всем правилам военного искусства воплотивших ее в умные и смелые боевые операции.

Красные флаги

Фронт и тыл

Семнадцатое декабря сорок второго года началось в Великих Луках с водружения красных флагов. Они появились везде: на колокольнях, зданиях бывших школ и кинотеатров, просто на деревьях. Флаги самых различных размеров и оттенков, но уже не из рубах и бинтов, вымоченных в человеческой крови, какие подняли первыми солдаты батальона Яковлева.

Но и этим флагам враг не давал спокойно трепыхаться на ветру. В городе вовсю продолжались уличные бои. Еще прочно удерживалась противником крепость, с высоких валов которой простреливались чуть ли не все Великие Луки.

Не утихали сражения на внешнем кольце окружения. Наши успехи в городе бесили немцев. Они все еще надеялись прорваться к своему блокированному гарнизону. Положение наших войск продолжало оставаться крайне серьезным.

Предстояло зажать в клещи крепость, железнодорожное депо - наиболее сильно укрепленные пункты обороны немцев. А до этого еще надо было взять не одну сотню домов, очистить десятки улиц, вышибить вражеских пулеметчиков не менее чем с пяти колоколен.

И все-таки город был уже наш. Это не вызывало ни у кого ни малейшего сомнения. Больше того, кое-кто даже предался благодушию. По улицам поползли трофейные команды. Десяток ловких старшин орудовали на захваченных продуктовых и вещевых складах. Ветврачи уводили в тыл трофейных лошадей.

В освобожденные дома возвращались бог весть где прятавшиеся жители. Одни из них только вчера пытались бежать дальше от города, а сегодня вновь появлялись на своих пепелищах. Гражданское население то и дело переходило из квартала в квартал - от наших к немцам и наоборот. И черт знает, кто из них был честный и кто шпион.

Фронт и тыл перемешались. Скажем, с чердака дома наши ведут пулеметный огонь, а в разбитых комнатах уже орудуют хозяева. Они что-то приколачивают, убирают мусор, заделывают фанерой выбитые окна, ладят печку.

Во дворе другого дома - походная кухня одного из наших батальонов. Бойцам некогда пообедать вместе, они бегают с котелками по очереди. И тут же крутятся изморенные, в лохмотьях ребятишки, ожидая, когда повар с красной звездочкой на шапке плеснет им в консервные банки по черпаку наваристого супа.

Тут же среди бойцов и мирных жителей наши политработники. Раздают центральные и красноармейские газеты. Великолукчане набрасываются на них с жадностью. Бесконечные вопросы и расспросы. Потеют агитаторы политотдела Борис Векслер и Дмитрий Пинхенсон. Нет проходу работникам дивизионных и армейских газет.

А бои за город не кончились. Они в самом разгаре. Гражданское население мешает сражениям. Ему приказывают на время оставить свои дома и квартиры, но люди лишь на минуту прячутся в подвалы и снова высовывают головы.

Ругаются командиры батальонов и рот. Только что тут вот лежал с автоматом боец и вдруг исчез. Куда? Оказывается, уходил напиться к соседке, тетке Марье. А тот вон молодой старшина, доставивший роте термоса с обедом, уже пять минут за укромным уголочком заговаривает зубы какой-то блондинке.

Зазевавшихся и излишне любопытных бьют немецкие снайперы, их скашивают пулеметные очереди, но зевак не уменьшается. Мелькают по улицам сумки с красными крестами наших санинструкторов. Среди них вездесущий и неуязвимый Николай Кузьмич Козлов.

- Куда бежишь, Кузьмич?

- Да баба вон в том подвале, говорят, рожает.

- Ты же не акушер?

- Так надо же помочь.

Фронт и тыл. За что ругать тут военных и упрекать гражданских? Все истосковались по мирной жизни, а она не так-то просто и дешево дается. А ждать ой как надоело. Рады-радешеньки те и другие долгожданной встрече. А земляки, великолукские солдаты, прямо-таки на седьмом небе.

- Товарищ командир, разрешите сбегать вон на ту улицу, - канючит молоденький автоматчик.

- Я тебе сбегаю, - сердится лейтенант. - Дом сейчас будем блокировать.

- У меня там мамка...

- Была да сплыла.

- Я хочу проверить...

И тут: бух, трах, дзинь. Очередной налет "ишаков". Кто успел укрыться остался жив. Кто глазел на свой дом "вон на той улице" - приказал долго жить.

Так продолжается и час, и два, и три. Но местные жители и помогают армии. Особенно мальчишки и подростки. Они доносят нашим о заминированных зданиях, вылавливают в мусорных ямах и подвалах полицаев, служащих немецкой жандармерии, официантов ресторанов, гулящих девок. Ведут их в расположение наших подразделений с видом победителей.

- Вот сцапал предателя.

- Врет он, врет, - божится сцапанный. - Я в мастерских работал.

- А почему донес на нашего батьку, что он коммунист?

Идут уличные бои. Мир сражается против войны. Миру не хочется слушать разрывы бомб и снарядов, он рвется к житейским хлопотам, к маленьким земным радостям, к лепету новорожденных.

А залпы бухают и бухают. Черные "юнкерсы" не дают себе отдыха. Лезут сквозь заслон и зенитных пушек, и пулеметов наших "илов". Они не хотят, не могут смириться с потерей столь дорогого для себя опорного пункта.