Клятва рода - Степан Мазур

— Они видят, но не хотят видеть?

— Лишь единицы зрели истину и разговаривали с ней, но не выдерживали бремени время и уходили прочь, за черту, куда истине был вход закрыт на тысячи замков. И истине от этого было ещё грустнее и печальнее, чем прежде.

— Одиночество гениев?

— Мир менялся очень быстро. Там, где раньше всё было просто и понятно, с каждым годом становилось всё труднее и сложнее. Уже и сама истина не понимала, где она и зачем? Во многих странах истину называли правдой и бились за неё до смерти на ратных полях, в диких песках, просторных степях, дремучих лесах, непроходимых горах, везде, куда могли добраться. Истина не могла понять, зачем за неё бьются, ведь у неё нет соперников, противников, недругов.

— А ложь? Кривда?

— Ложь — это всего лишь то место, где истины в данное время нет. Вот и у истины было множество вопросов, но она не ведала, где сможет найти на них ответы. Ведь не было такого человека или создания, который ведал бы всем. По-крайней мере истине он не встречался. Лишь изредка, раз в мириады лет, истина зрела его спину краем глаза, но он тут же уходил, вновь оставляя истину в суровом одиночестве.

— Творец ограничил себя сам, дабы мы могли свободно развиваться? Но как я могу об этом судить?

— Истина позволяла людям судить о себе только потому, что они задавались такими же вопросами, как и она. Только это сближало истину и людей. Но люди об этом не догадывались и продолжали толковать истину по-своему, не выходя за пределы своих обиталищ, градов и стран…

— А отшельники? Те, что скрывались и скрываются по дремучим лесам, жарким пескам и взбираются в горы? Те, что уходят, чтобы отчистить себя от вибраций общества и ощутить связь с Творцом?

— Были конечно и путешественники, люди, повидавшие больше других, были и мудрецы, сложившие из рассказов путешественников своё представление о истине, были даже пророки, что ведали истиной в откровениях духа и души, но их век был столь недолог, что истина почти не успевала добраться до них прежде, чем добирается та, которая забирает за черту и закрывает дверь черты на тысячи замков… А она забирала всех. Не существовало ещё человека, что смог бы обмануть её больше положенного срока жизни в тысячу лет…

— А полубоги и бессмертные?

— Истина, конечно, видела бессмертных. Но те переставали быть людьми и уходили в противовес смерти, за какую-то другую черту, снова не дав истине ответ на её вопросы. Хотя бы на один из них.

— Не откроет постигший секрета секрет другим! А открывшие получают в награду в лучшем случае насмешки…

— Так горькая и печальная истина и брела по белу свету, скитаясь в вечных поисках ответов. И только Одному известно, когда этот поиск закончится. Но Он для истины недостижим так же, как огонь для воды. Истине ещё надо многое узнать, прежде чем произойдёт их встреча. И наконец-то найдутся ответы на все вопросы.

— Но как же мне за ней угнаться? Как повстречать до момента перехода за ту или иную черту?

— Именно поэтому странник-истина снова в пути. Но не жди, пока она заглянет в твой дом — иди навстречу.

Скорпион Стёртая грань между сном и реальностью

Сергей снова открыл глаза и пообещал себе в течение ближайших суток их больше не закрывать. Переизбыток зрячего сна едва не снёс понятия реальности. Отравленный ядом мозг теперь был отравлен и ядом сомнения. Уверенность в любой незыблемой истине пропала. Для человека это словно потеря самого себя. Ведь надо ориентироваться в окружающем мире. Но как ориентироваться, если ориентиры так же прозрачны и непостоянные, как ветер?

Тело было слабым и беспомощным, как у новорождённого. Скорпион и ощущал себя новорожденным. Прежние приоритеты стёрлись, как и прежняя личность. Теперь был чистым листком, и доставать новую ручку или карандаш совсем не хотелось. К чему марать бумагу домыслами, если в тайнике подсознания дверка и руках ключик. А за дверкой маленькое могучее знание, которое снова затрёт любой лист до первичной белизны.

И ключ нельзя выкинуть. Он всегда в руке. Единственной альтернативой открытия двери является её лицезрение и долгие раздумья — что же за ней? Только так можно ориентироваться в мире. Но непостоянно. Когда-нибудь всё-таки придётся воспользоваться ключом. И выкинет за пределы четырёхмерности раньше, чем осознаешь — закончил ли свою работу в Чистилище, и изменилось ли оно хоть на миг? А если изменилось, то в какую сторону? И кто судья? Оценивать с позиции человеческого восприятия или уровня бога? Вопросами завалит будь здоров. А может, будет снова чистый лист и важны лишь действия?

А перед глазами был потолок. Красивый. И люстра. Большая, со множеством лампочек. Анализ обстановки верхней части комнаты должен был что-то сказать. Но ничего не говорил. Оставалось только улыбаться. Или лить слёзы. Хоть как-то проявлять атрофированные эмоции. Но вместо этого перед глазами был всё тот же красивый потолок и большая люстра. Эмоции отсутствовали, вдоволь компенсируясь вопросами.

Дверь распахнулась пинком. Блондин почти влетел с полным подносом еды. Был он в наушниках и орал в унисон помеси металла и фольклора во всю мощь лёгких песню:

Голос богов над поляной

Вслед напевам несётся!

Шёпот листвы догоняет

Мелодию ветра!

В поле плечом мы к плечу

И пусть глас разобьётся Мы дети вольного неба,

Песни свирели!

Сёма, не замечая пробуждения брата, поставил поднос на столик и прошёл до окна. Распахивая шёлковые шторы во всю ширь, закричал припев:

Скажи мне, побратим

Устанет ворон виться?

Скажи, соратник, мне

Доколь ещё стоять?

Неужто мы с тобой

За правду будем биться,

Когда взаправду запросто

И жизнь отдать?

Пока до Сергея доносились гитарные ритмы, барабаны и пересвисты свирели, Сёма изображал жгучую смесь гитариста и вокалиста.

Синяя мгла за плечами

И бездна пред нами!

В поле плечом мы к плечу

От зари до зари!

Но звуки солнца и ветра

Ещё не истлели.

Жив дух Природы,

Живы и мы!

Скажи, соратник, мне

Орёл прогнал ночного?

Скажи мне, побратим,

Деревья не бегут?

Взаправду гордо с Пустотою

Будем биться?

И жизнь положим?

Других в Ирий не берут?

Сёма, наконец, повернулся к Сергею и застыл. Губы по инерции прошептали второй припев и уронили беспроводные наушники:

Мы будем биться,

Пока стяги гордо реют!

Мы выстоим, назло судьбе

И пусть падут враги!

Одни лишь те,

Кто сердцем не ржавеет,

К дороге света

Выбредут во тьме.

— Хм, неплохая песня, — обронил Скорпион. — Где взял?

— Братан!!! — Сёма разогнался для прыжка на кровать, но в последний момент сдержал себя. Прыгать на брата, который потерял больше трети веса и почти все силы, было неразумно. — В России взял, где ещё?

— А мы сейчас где?

— У Смуты. Не в Смутное время, но у Отшельника мы порядком загостились. Я просто пару раз ездил к нам в город, пока ты без сознанки валялся. Не то, чтобы я тебя бросил, с тобой мать сидела. Одна сидела, вторая седела, вот я и поехал успокоить. Пока весь твой клан успокоил, пока командировку с казнью больницы прошёл…

— Казнью?

— Пусть этот грех на моей душе, но я не мог оставить в живых тех, кто занимался трансплантацией детских органов за бугор. Детей разбирали на запчасти. Наших детей. Почки, лёгкие, печень, сердце…взмах скальпелем и у нас убыло, у них прибыло. Так что пока наши с тобой командировки временно прервались, я нашёл пару других…

— Пару?

— Да ну тебя, вдруг снова отрубишься? — Обронил Сёма так, что Сергей ясно понял — разговор на эту тему закончен. Антисистема работает и автономно.

— Что мы делаем во дворце Смуты?

— Я схожу с ума от восточной мудрости, ты спишь, поочерёдно принимая в гости всю ближайшую родню. По роду. Другая часть клана нервничает. Я едва убедил их, что следующий Новый Год ты обязательно проведёшь там, где надо.

— М-да, я и день рожденье твоё пропустил?

— Да ты много чего пропустил. Даня только из-за тебя свадьбу откладывает. Остальные в свидетели рожей не вышли.

— Так какое сегодня число?

— Зима.

— В Эстонии тоже была зима.

— Сейчас та зима, когда ёлки покупают. Когда мужики набираются храбрости и ради любимых дам…

— О боги, уже март? Тогда какая тебе зима?

— Я ж тебя подготавливаю. Подумаешь ещё, выйдя за приделы дворца в пустыню, что наступил конец света. Я ж тебя не откачаю.

— Дворца?

— Смута не из тех суфиев, что живут, отрицая излишества жизни…

— Так, всё, дай подняться.

— Куда тебе подняться? Ты несколько месяцев под капельницей лежал, да через трубочку питался, а тут проснулся и в марафон? Лежи, пока кто из старших по разуму не позволит хотя бы моргать.