Земля точка небо - Алексей Егоренков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ита-ак, – сказала Лиза, глядя на Максима с чуть растерянной улыбкой. – Если вы не успели проголосовать, напомню, у вас осталась одна минута, а пока давайте посмотрим наши цифры!
Ослепительно улыбнувшись ей в ответ, Макс повернул голову к монитору…
И обомлел.
0:59
Zemlя: 12 985
Nebo: 23
Последние три цифры не видны. Дебильный счетчик. Тоже заменить.
0:47
Zemlя: 12 992
Nebo: 23
Что-то у них серьезно не заладилось.
0:25
Zemlя: 13 002
Nebo: 25
– Ну-у… – сказала Лиза в камеру с той же нетвердой улыбкой.
0:10
Zemlя: 13 015
Nebo: 26
– Похоже, мне придется спросить у Максима…
0:04
Zemlя: 13 019
Nebo: 26
– …что же пугает его БОЛЬШЕ ВСЕГО НА СВЕТЕ?!
Дзин-нь! Счетчик замер и вспыхнул адским пламенем.
0:00
Zemlя: 13 023
Nebo: 26
!! Zemlя Zemlя Zemlя!!
Взревела музыка, которую Макс едва услышал. Он не мог думать, не мог дышать, только сидел и пялился на огромный экран, где красными огнями цвел его приговор.
– Итак, Максим? – резкий голос Лизы привел его в чувство.
Макс обнаружил, что сидит на жестком табурете, что прожектора невыносимо ярко светят ему в лицо, а навстречу ползет камера.
– Что же? – повторила Лиза. Потом не выдержала и скорчила ему сердитую гримасу.
– Я… не знаю.
Его скрипучий ответ громким эхом пронесся от монитора к монитору. Еще пять секунд – и он прозвучит из каждого телевизора, по всей стране.
Перед миллионной аудиторией.
– Ну же, – сказала Лиза и незаметно потрясла кулаком, стиснутым до белизны.
Перед эфиром он сказал ей, что подготовился на оба случая. Это была неправда.
– Я… – сказал Макс. Чужой голос. Собственно, не голос, а детское блеяние.
Он сглотнул и заговорил, шелестя пересохшим горлом:
– Я боюсь остаться один.
Это было всё, что он смог придумать.
...5 апреля 2005 года
– И что это значит, мать вашу? – Тамара Владимировна Бергалиева, директор «Мега-44-го», в прошлом балерина, умела обрушить на собеседника гнев, не меняя тона голоса и выражения лица. – Что за публичная демонстрация влечения?
Максим не ответил и не поднял глаз. Лизе было жаль его. И обидно за себя. Они с Максом делали шоу сами. Директриса – не участвовала никак, только зажимала деньги и тряслась за прибыли.
Они стояли и молчали. Бергалиевой, впрочем, ответ и не требовался.
– Если бы не паблисити, ты был бы сразу уволен. В каждом журнале. В каждой газете. «Элиза и продюсер», «Новый бойфренд Элизы». «Он боится остаться один». И новый эфир через неделю. Как в связи с этим мне с тобой поступить?
– Бля, отправьте меня в пустыню и бросьте там. Снимите, покажите им, пусть радуются, – не выдержал Макс. – Достали, уроды, ничем им не угодишь.
– Увы, бросить не получится, – Бергалиева качнула головой и пошелестела бумагами. – Ты сейчас возьмешь камеру, поедешь в аэропорт и полетишь до Ташкента. Выйди за город, поговори на камеру, и сразу назад. И смотри, чтобы в кадре одна степь, никакой частной собственности – вообще никаких построек. И организуй ноутбук с интернетом. Мне нужно, чтобы ты не прекращал координировать.
Лиза открыла рот, но директор оказалась начеку.
– А ты отныне – отчитываться передо мной. Я сама теперь утверждаю гостей и сценарий. Без меня никаких решений. Иначе вычту бюджет у обоих из зарплаты на полгода вперед.
– Слушай…те, – сказала Лиза. – Это просто несправедливо.
Во-первых, эфир вчерашний получился стоящим. Пускай в конце вышла заминка, пусть Макс не выиграл «небо», как он наверняка собирался, зато его финальная реплика, да и вся сцена, была подлинной. Они показали зрителю искренность. Настоящее откровение, живые эмоции…
– Нет, сама слушай, – оборвала ее Бергалиева. – Ты хоть понимаешь, в чем твоя роль? Или откуда твоя слава? Ну? Понимаешь?
– В чем?
– Они хотят тебя трахнуть. Они смотрят на твои сиськи и мечтают. И на кой ты им, раз у тебя есть мужик?
– Какой мужик? При чем здесь это…
– Это, дорогая, основа всего. Если ты думаешь, кому-то интересна твоя трепня или понты психиатрические, – в голосе директрисы что-то звякнуло, и Лиза впервые почувствовала, насколько Бергалиева зла. Воздух у ее лица прямо трещал от невербальной агрессии.
Она говорила еще о чем-то, но Лиза едва могла следить за речью. Спасаясь от морального давления, ее сознание постоянно уплывало куда-то. Они с Максимом вышли из кабинета, что Лиза тоже не запомнила в деталях, и запетляли в тонком кишечнике «Мега-44-го», в клубке длинных коридоров, полутемных ниш и проходных комнат, через которые они летели, будто спасаясь – Макс впереди, а она – следом, на каблуках.
– Просто чтоб ты знал, – сказала Лиза, чтобы остановить этот молчаливый бег. – Я правда считаю, что концовка была отличная. Ты не только зрителям показал настоящее лицо, ты даже мне его показал. Искренность…
– Ты забыла сказать Бергалиевой, что я не твой парень, – отозвался Максим через плечо, не замедляя шаг.
– А… а что она… – Лиза сбилась и дважды ступила на левую ногу, неловко подпрыгнув. – Точно! Ч-черт.
В голове у нее снова всё завертелось. «Черт, не хватало, чтоб они нас поженили за глаза». И как она… нет, эта Бергалиева неподражаема, как ей только могло прийти такое в голову…
– Не волнуйся, – сказал Макс. – Я передам ей.
Лабиринты «Мега-44-го» здорово смахивали на бомбоубежище: в полумраке здесь и там бродили чем-то занятые люди – они курили в тупиках, шуршали бумагой, трещали клейкой лентой, пили кофе на ступеньках и завтракали прямо в коридорах. И все как один провожали взглядом ее с Максимом.
«Или у тебя просто развивается паранойя», – подумала Лиза. Да. Отличный диагноз. Браво, Элиза Фрейд. Хотя, если по-хорошему, она всегда была слабым психологом. Именно поэтому ее занесло на телевидение. Со всеми ей подобными.
Спустя месяцы полноценности Лиза потихоньку заскользила в пропасть несовершенства… и ей даже это нравилось. В самобичевании виделся некий извращенный отдых. Который так нужен был ей в этот миг.
Они вдвоем нырнули в лифт. Его тяжелые двери сомкнулись, отрезав шум, чужие голоса и студийную беготню. Кабина заскользила вниз, неторопливо минуя один этаж за другим.
«Только никаких попутчиков», – думала Лиза. Пожалуйста. Не сейчас.
За то время, пока они с Максом вышли на первом и миновали стеклянную будку охраны, Лиза потеряла добрые полсотни килокалорий. Или как их там.
– Ладно, – сказала она. – Что мы теперь будем делать?
– Ты берешь машину и едешь домой. Выспись и отдохни, теперь нам будет сложнее.
– Я не устала.
– У тебя глаз дергается.
– Ладно… – спорить у нее точно не хватало сил. – А потом?
– Вызови уборщицу, пусть уберет после строителей. Пройдись по магазинам. В общем, что я тебе рассказываю – развлекайся. До эфира тебе нужно быть в форме.
– А ты?
– Я договорюсь насчет ноута, и в аэропорт. Сниму материал, отправлю в монтаж, и назад. Или переночую в Ташкенте. Сам отдохну. Надеюсь, там будет трава или что-нибудь.
– Боже, и я хочу, – простонала Лиза. – Как я хочу куда-то уехать.
– Езжай, – Максим вытряхнул из пачки сигарету. – Главное, не дольше, чем на пять секунд.
Он щелкнул зажигалкой и развернулся к ветру спиной.
...12 апреля 2005 года
Площадь любой односвязной области, – думал он. Режешь фигуру прямой линией. Берешь интеграл по каждой из двух половинок. Складываешь.
Площадь любой двусвязной области. Разбиваешь на две односвязные. Вычисляешь для той и другой. Вычитаешь.
Закон сохранения. Изменение массы равно общий поток через поверхность… Изменение энергии… Нет, это не в счет, это плохо давалось ему и прежде.
«Каждые семь лет», – повторял себе Дима, – «клетки человеческого тела полностью заменяются новыми». Кроме нервных. Те в основном умирают, и с ними гибнет информация. Всё подряд – воспоминания, знания, умения. Старые тревоги и секреты.
«Вот только сначала погибают те клетки, что на поверхности», – думал он. Потому, когда тебе сто лет, ты помнишь вещи из древности, из самых глубин, и забываешь то, что было вчера.
Это и не давало ему покоя. Дима отлично всё помнил.
Пару дней назад Максим вернулся откуда-то с юга, и вчера ему пришло оттуда письмо. Тяжелый конверт. Лиза начала бегать кроссы по утрам. Где-то в дорогом спортивном центре, у которого был свой лес, огороженный бетонным забором. Сам Дима опять до ночи торчал в редакции, обучал пару внештатников. Опять девочки – в «Ритм-н-блюз» почему-то шли одни девочки. Потом он шел домой через город, хотел немного срезать и заблудился.
Вокруг шуршала и ворочалась тихая весенняя ночь. Повернув с Ленинградского, Дима нырнул во тьму. Мимо потянулись темные пустыри и дворы. Он словно плыл в неподвижном космосе, и на чужих домах переливались огни, а позади них, в небе, кружили созвездия. Вокруг тянулся огромный незнакомый мир, и Дима едва мог дышать от восторга. Он брел напропалую, почти не следя за направлением, и готов был идти так вечно – в его распоряжении была и ночь, и следующий день, и целая жизнь.
