Закон рукопашного боя - Леонид Влодавец

Солдаты спустились под лестницу, мельком посветили в угол, но Агапа с Клещом на коленях в нише не заметили. Они прошли дальше, убедились, что подвал пуст и не содержит ничего стоящего, а потому вернулись и поднялись наверх.

Клещ пришел в себя и тихо простонал:

— Чего ж ты не ушел-то, дурак?

— Солдаты были, дедушка. Все одно поймали бы.

Агап осторожно выбрался из-под лестницы, прислонив Клеща спиной к стене, и, поднявшись наверх, выглянул из дыры. Поблизости никого не было, но по всему Кремлю слышались гогот, пьяные песни, ругань на чужом языке. Агап вернулся.

— Дедушка, я ведь и куда идти не знаю. Тута дома кругом большие да стены…

— Это так… Ворота, поди, стерегут. А стены тут по многу сажен, каменные, не перескочишь. Уи-я-а… Не сдюжаю. Силов нет терпеть! М-м-м… Вот что: попробуй-ка пойти направо, может, до Тайницкого сада доберешься. Там с горки слезешь, внизу стена будет… Есть там в одном месте дырка, лопухами заросла. Пролезешь, к реке выйдешь…

— Да пропаду я без тебя, дедушка! Я ведь Москву эту вашу только из-под земли и видал!

— Экой ты… Ну, выходит, так и так пропадать. На закукорки-то возьмешь? Удержишь ли?

— Удержу! — решительно ответил Агап и, взяв Клеща за руки, взвалил на плечи.

Благополучно поднявшись по лестнице, Агап вынес Клеща на двор; стараясь не высвечиваться из темноты, двинулся направо.

Проулком выбрались к освещенному месту. Тут пылало несколько костров, стояли две или три бочки с вином, ружья, составленные пирамидкой.

Барабаны. Часть французов уже дрыхла на расстеленных шинелях и попонах, другие горланили песни, третьи, пошатываясь, бродили, размахивая кружками, кто в обнимку, кто поодиночке. Валялись обглоданные кости, тряпки, какие-то детали амуниции…

— Не пройти, — пробормотал Агап, — все заполонили…

— Шинелишку бы да кивер добыть… — помечтал Клещ. — Под эдакий запой и не отличили бы… Они небось и пароль не спрашивают. А нога саднит поменее. Пошли бы на манер вон тех питухов… Глядишь, и выбрались бы.

— Гля, деда, — испуганно зашептал Агап, — никак сюды идут…

— Идут, — скрипнул зубами Клещ, присаживаясь и вытягивая из-за пазухи пистолет.

Пошатываясь, в проулок вошли два очень пьяных француза.

— Пар бле… — мутно пробормотал один и осел у стены. Шинель, надетая внапашку, сползла с плеч.

Второй француз, бородатый, помочился, постоял, а затем уселся рядом с приятелем и захрапел.

Клещ, опираясь на плечо Агапа, осторожно глянул.

— Готовы, поди. Ну, Агап, теперя изловчись-ка. Вон с того не худо бы сапоги снять, чтоб лапти твои не показывались. А с обоих еще — и шинели.

— А ежели проснутся?

— Зарежешь, — спокойно сказал Клещ. Того…

— Не смогу… — виновато произнес Агап. — Снять-то сниму, а ежели поймают — не смогу ножом. Не умею.

Клещ достал из сапога кнут, развинтил рукоять, вынул «дудочку» и иголки. Агап, помалкивая, смотрел…

— Заснут они сейчас, — не желая пугать молодца, пояснил Клещ. — Крепче прежнего… Так и снимешь незаметно.

Клещ прицелился, дунул. Иголка вонзилась французу в щеку. Тот на секунду проснулся, дернулся, толкнул и разбудил второго, но тут же осел, повалился на бок. Второй что-то пьяно забормотал, повернулся к товарищу, но вторая иголка, пущенная Клещом, попала ему в затылок.

— Дьябль! — пробормотал француз и ткнулся лицом в труп своего приятеля.

— Ступай! — строго велел Клещ. — Сымай лапти и надевай сапоги. Носил когда на деревне-то?

— Со свадьбы ненадеваны лежат… — вздохнул Агап, перекрестился и с опаской приблизился к французам.

Сдернуть сапоги удалось легко, еще легче было снять шинели. Взяв все в охапку, Агап вернулся за контрфорс, где дожидался Клещ.

— Скидай лапти, влазь в сапоги… Онучи не снимай, вот так, — морщась от периодически накатывавшей боли, пробормотал Клещ. — Помоги-ка мне шинель надеть… Вот, молодец… Ий-мать! Дергает нога… Ну, пошли с богом. По-русски — ни-ни! Молчи! Ежели я чего буду орать, то мычи, понял? Давай плечо, обопрусь… Дай боже за ворота выйти!

На освещенную площадку вышли, шатаясь. Никто не обратил на них внимания. Клещ бормотал невнятное, прикидываясь. Агап тоже. Мимо костров прошли не спеша, хотя у Агапа поджилки тряслись. Черноволосые, курчавые, усатые французы пьяно горланили, визжали.

Стали спускаться к Боровицкой башне. У ворот горел костер, прохаживались трое часовых. Они увидели идущих к ним Клеща и Агапа, но особенно не взволновались. В ворота то и дело проходили какие-то солдаты, некоторые вели с собой девок…

— Ишь стервы! — прошипел Клещ. — Подстилки! Кишки бы выпустил гулящим этим!

— Ки вив? — на всякий случай окликнул одного из солдат часовой.

— Мерд! — ответил тот, и оба заржали.

— Пароль, что ли? — удивился Клещ. — Хотя это ж по-ихнему «дерьмо»…

Видно, у часовых глаза уже так примелькались, что они и Клеща с Агапом приняли за своих. Правда, один из них, что помоложе, хотел было заступить дорогу, но Клещ с неожиданно правильным французским прононсом запел:

— Вив ле Анри Куатро! — После чего часовой махнул рукой и пропустил их.

Агап, прибавив шагу, поскорей увел Клеща в ближайший проулок.

Здесь еще не горело, но совсем неподалеку, в двух-трех улицах, уже бушевал огненный шторм, ветер гнал пламя, дотла сжигавшее деревянные дома, а каменные превращавшее в скелеты.

— К Арбату бы надо, — тоскливо произнес Клещ, — там лаз у меня есть, под землю уйдем. Только вот огонь бы не опередил…

— Может, в дом к кому постучаться? — предложил Агап. — А то нога-то у тебя…

— Да я уж скоро и чуять ее не буду, — сказал Клещ. — Дойти надо. А в дома стучаться не след. Нет никого. Окромя французов.

В гору идти было трудно. Агап умаялся, а Клещ — и того больше. Видно было, что он вот-вот опять потеряет сознание. А впереди, уже совсем близко, стена деревянного дома повалилась на улицу и перегородила ее пылающей баррикадой из бревен и досок.

— И не тушит никто… — пробормотал Агап. — Дураки они, что ли, французы-то?

— Дураки… — пробормотал Клещ. — Дураки и есть, крыс еще жрать будут…

— Не пройти, — охнул Агап, — и сзаду огонь лезет… Вона, смотри!

Клещ опять выстегнулся из ума, но наступил на раздробленную ногу и от боли пришел в себя.

— Направо сворачивай, может, на Колымажный двор выйдем…

Свернули. В проулке огня не было, но дым ел глаза и сушил горло.

— Морду кутай, задохнемся! — прохрипел Клещ и попытался поднять ворот французской шинели.

Красное пламя столбом встало сквозь пелену дыма, искры роем взвихрились где-то впереди, за полосой дыма, тысячами светляков взмыли вверх, ветер бросил их куда-то вбок, на еще не горящие дома…

— Стой! — с надрывом крикнул Клещ. — Вертаемся… Горит Колымажный… К реке надо, налево!

С испуганными криками мимо Клеща и Агапа пробежало сразу с десяток французов. На последнем горела шинель, он визжал и корчился на бегу, не догадываясь сбросить одежду.

Жар настигал. Клещ и Агап не могли бежать так быстро, как французы, а огонь, подхваченный ветром, слизывал одно строение за другим по обе стороны проулка, то тут, то там падали головни, не раз уже искры кусали руки и шею.

— Пропадем, дедушка! Сгорим! — взвыл Агап.

— Ништо… — пробубнил Клещ. — Выберемся еще, господь не оставит…

Успели они дойти до улицы прежде, чем весь проулок залило огнем. На счастье, подвернулись выломанные французами ворота какой-то богатой усадьбы, уже разграбленной дочиста. По всему двору валялись битые стекла, зеркала, посуда, распотрошенные подушки, перины, расколотые чашки…

На истоптанном дворе, в грязи, на атласном зеленом пуховике лежала мертвая истерзанная девчонка. Не барышня, а так, из дворовых, видать, или уличных. Попалась не в добрый час голодным до баб солдатам, не поглядели, что дите…

— Все! — сказал Клещ, садясь. — Не могу идти. Топай один, внучек…

Агап не знал, чего сказать, потому как ему было ясно, что с Клещом он пропадет наверняка, а без Клеща — обязательно.

Сквозь гул и треск пожара вдруг послышалось ржанье.

— Конюшня! — дым стлался по двору, летали искры и копоть, но Агап двинулся в ту сторону, куда указал Клещ. Все денники были открыты, лишь в одном тоскливо ржал старый, кожа да кости, мерин. Бросили его баре.

Агап вывел коня на свежий воздух.

— Э-э, брат, — вздохнул Клещ, подмигивая коню. — Да мы, поди, ровесники с тобой. Лет пятнадцать тебе, сивый, а то и поболее будет…

Клещ поставил здоровую ногу на колено Агапу, уперся руками в холку, со стоном перекинул разбитую ногу через круп.

— Уздечку бы, — Агап повернулся к конюшне, но тесовая крыша ее уже пылала.

— За ногу держись, — посоветовал Клещ, — а может, за спину ко мне сядешь. Коняка жилистый, повезет двоих…