Кудесник - Рут Оуэн

— Может быть, чаю?

Ей показалось, что он улыбнулся.

— Только не сейчас.

“Дура, конечно же, ему сейчас не до чаю!” Лицо ее исказила гримаса, и ей стало больно, ибо она осознала, до чего неловко прозвучал вопрос. Но она могла вести себя только неловко. Она еще никогда не приглашала мужчину в дом для того, чтобы… В общем, она еще никогда не приглашала мужчину в дом. В фильмах и книгах все это выглядело легко и естественно, как свалиться с бревна. Но она никогда не чувствовала себя до такой степени неестественно. Она смущалась от неловкости и понятия не имела, как вести себя дальше.

— Тогда, может быть, кофе?

— Хочу, чтобы ты расслабилась, — сказал он и встал сзади. — Мы здесь одни. Тут нет камер симулятора, нет кибертехников, нет орков, нацистов или таксистов. Только ты и я. И, по правде говоря, — признался он, даря ей жаркий поцелуй в затылок, — я точно так же не знаю, что делать дальше, как и ты.

“Ну, да, конечно!”

— Но ведь ты был шесть лет женат!

— Я знаю о сексе. — Голос его вдруг посуровел, и в словах его явственно прозвучала горечь. — Саманта была ненасытна и жаждала физических радостей. Беда заключалась в том, что ей было безразлично, от кого их получать. Мужчины для нее были взаимозаменяемы. Включая мужа.

Слова звучали как бы издалека, из пустого пространства, где Иэн был один. Она повернулась к нему лицом и увидела, как в его взгляде отражается вечное одиночество. Впервые она осознала, почему он так далек, почему он построил вокруг себя стену из цифр и фактов, оберегая собственное сердце. Она мягко улыбнулась, не боясь строгого выражения его лица, потому что теперь она знала, что любит скрывающегося за этим фасадом человека.

— Она была неправа, доктор. Другого такого, как ты, нет на свете.

Лицо Иэна разгладилось. При серебристом свете Луны Джилл увидела, как смягчились его черты, как появилась драгоценная нежность, столь редко проявляющаяся открыто. Дыхание у Джилл перехватило, как только она заметила, что любимый ею человек, глядя на нее, более не отгорожен барьерами, так долго их разделявшими.

— Ты сама особенная, — проговорил он с такой нежностью, от которой по всему телу пробежала дрожь. — Но, как ты думаешь, не пора ли нам расстаться с этим проклятым дождевиком?

— Не так уж он и плох, — заявила она, еле скрывая улыбку. — Мне его подарила бабушка.

— Что ж, она тебя явно не облагодетельствовала, — заметил Иэн, помогая ей из него вылезти. Затем он бросил это одеяние на диван, радуясь, что на ней больше нет этого уродства. Джилли — мастер подбирать бесхозную одежду, как и бездомных кошек, подумал он и обернулся, после чего у него моментально перехватило дыхание.

Она стояла у окна, заливаемая лучами месяца, как серебряным потоком. Казалось, она соткана из света, бестелесная мечта, слияние ночи и волшебства, ожившая фантазия. И при всем при этом она была реальна, более, чем реальна. В такси он догадался, на что будет похожа ее любовь: на сладкий кусочек неба, растапливающий лед его замерзшей души. Попробовать его на вкус — еще далеко не все.

— Джилли, — нежно произнес он, наполовину опасаясь, что она исчезнет, как пропадали без следа многие его мечты, — от платья ты тоже можешь избавиться.

Она стояла совершенно неподвижно. Какое-то время ему казалось, что он ее чересчур торопит: ведь для них обоих все это было в новинку. Затем она завела руку за спину и расстегнула “молнию”. Несколько мгновений лиф из мягкого материала, точно щит, прикрывал ей грудь. А потом с едва слышным вздохом она ослабила мертвую хватку и позволила бархатной тьме рухнуть к ее ногам.

Она была видением. Ее высокие, резко очерченные груди оказались полнее, чем он это себе представлял, — с темными, торчащими сосками, которые, казалось, молили, чтобы до них дотронулись. Верхняя часть тела сужалась до невероятно тонкой талии, а затем следовали гостеприимные бедра, рождавшие в голове сотни соблазнительных картин. Взор его прошелся вверх-вниз по ее стройным ногам, по черным кружевным трусикам, открывавшим почти все, что им бы следовало скрывать. У нее была фигура куртизанки, а не кибертехника, и ее неосознанная эротическая чувственность вызвала у него немедленный, болезненно-жесткий ответ.

— Миз Полански, — хрипло произнес он, пытаясь овладеть отчаянным, подспудным желанием. — Мой симулятор не сумел оценить вас по достоинству!

Он начал стягивать с себя свитер, но нежный голос остановил его:

— Не надо. Позвольте мне.

И она подошла к нему, стараясь не выглядеть чересчур торопливой, хотя, на самом деле она спешила до предела. Ей страшно хотелось до него дотронуться, от этого у нее подкашивались колени, однако, вдруг получится не так? Она была уверена в том, что любовь ее способна удовлетворить эмоциональные его потребности, но как насчет физиологических? Тут она была не совсем уверена… Она подошла вплотную и взяла свитер за низ, тут же поразившись, до какой степени мягкий, наполненный теплом Иэна материал стал подпитывать костер ее собственного желания. Инстинктивно она подтянула свитер к лицу и потерлась о него щекой.

Тут он выругался грубой, площадной бранью. И добавил:

— Да сними же ты его! Прямо сейчас!

Следуя его приказу, она потянула с него свитер через голову, но когда захотела его сбросить, то обнаружила, что он накинул снятый кусок ей поверх шеи и получившейся петлей стал подтягивать ее к себе.

— Ты сводишь меня с ума больше, чем любая из женщин на свете, — заявил он, покрывая уголки ее рта медленными, чарующими поцелуями. — А почему?

“Потому что я люблю тебя!” Но вслух она эту фразу произнести не осмелилась — еще не была к этому готова.

— Мы провели массу времени в симуляторе. Может быть, ты влюбился в фантазию, а не в меня.

— Господи, да неужели ты так думаешь? — Он позволил свитеру упасть и принял Джилл в свои объятия, с силой притискивая к себе. — Ты знаешь, почему в киберпространстве я чувствую себя, как дома? Да потому, что всю свою жизнь я провел в виртуальных реальностях. Я вырос в распроклятом замке с дедом, который столь старательно хотел не посрамить мертвых, что у него не было времени для живых. Я женился на женщине, которой хотелось, чтобы я играл роль аристократа с гордым профилем и плейбоя одновременно, и которая ушла, как только поняла, что я не собираюсь жертвовать своими научными занятиями ради ее мечтаний об икре бочками.

— Зато теперь я стал Вершителем Судеб, — продолжал он, усмехнувшись, хотя в голосе его не появилось ни тени юмора. — Я неприступный ученый со шкурой из стали и калькулятором вместо сердца.