Путешествие на тот свет, или Повесть о великом хаджже - Фазлиддин Мухаммадиев

Однажды Искандар застал меня за этим занятием. Битый час он молча просидел за моей спиной.

― Наслушался наконец? ― спросил он, когда я очнулся. ― Уже сто лет, как я сижу позади тебя.

― Прости, не заметил.

― Я не видел ни одного сумасшедшего, который бы слушал музыку на такой манер.

― Варианты сумасшествия бесчисленны. Их ― как листьев на одном дереве или камешков на дне горной речки.

― А все-таки я поговорю завтра с Али-заде.

Али-заде наш коллега, невропатолог. Искандар и в самом деле рассказал ему, что он увидел у меня дома.

― Ну что, донес? ― спросил я приятеля на следующий день.

― Да, но он похвалил тебя, а меня изругал. И это взамен благодарности, ― с недовольным видом ответил Искандар.

― Так тебе и надо. Доносчику ―первая пощечина.

Сафар мафи!

Утром разнесся слух, что позавчера в аэропорту святой Джидды скончались пятьдесят паломников. Столько же хаджи отдали богу душу и в морском порту города. Некоторые говорили, что началась чума и это ее первые жертвы. Другие утверждали, что они умерли от солнечного удара. Людей, ожидавших самолеты и корабли, так много, что не всем нашлась защита от иссушающих мозг лучей солнца.

На лицах моих подопечных запечатлен траур.

И Абдухалил-ака еще подсыпал соли на рану. Надо было ему вспомнить, что несколько лет назад паломники десятками тысяч умирали здесь от разных эпидемических болезней и от солнечного удара!

В святой долине Мина до нас ежедневно доходили вести о смерти одного или нескольких паломников. Тогда мои спутники утверждали, что «счастливчик тот, кто умер, верх счастья умереть на пороге благословенной Мекки или лучезарной Медины». Сейчас это известие ни у кого из них не вызвало радости.

Видимо, они не очень-то спешили расстаться с жизнью во славу Аллаха. Ишан Ахмад Султан пригласил меня вместе с ним пойти в управление хаджжа.

― Прогуляемся, чего скучать дома, ― сказал он.

Я потянул за собой Исрафила, и мы втроем вышли на улицу. От вчерашних намеков Исрафила у меня неспокойно на душе. Не приведи Аллах, чтобы под большой миской любезности ишана скрывалась еще какая-нибудь пиала поменьше…

Бодро шествуя впереди, ишан громко произносил названия улиц, кварталов и мечетей, которые встречались по пути. В небольшом скверике с полузавядшими двух-трехлетними саженцами каких-то деревьев, трава в котором была вытоптана паломниками, ищущими тени, нашего ишана окружила группа правоверных из Ирана. Они хором жаловались на то, что у них кончились деньги и требовали побыстрее добыть им разрешение на выезд. Обильными посулами ишан освободил свой подол от их рук и снова зашагал впереди нас.

Двухэтажное здание управления хаджжа было забито просителями. В коридоре второго этажа высокий тучный человек устало и монотонно отвечал на вопросы о дне выезда:

― Сафар мафи, бас![105]

Тем, кто интересовался, есть ли какие-нибудь новости, говорил:

― Хабар мафи, бас![106]

Не добившись другого ответа, люди в отчаянии уходили. Их места тут же занимали вновь пришедшие. Чиновник, поворачивая во все стороны свое крупное тело, словно попугай, повторял: ― Сафар мафи, бас! ― Хабар мафи, бас!

Наш ишан, выйдя из управления, таинственно объявил:

― Я поведу вас в такое место, испытаете наслаждение! Называется «Аз-зухур-аль-кузино», то есть «Казино-сад».

«Казино-сад» оказалось небольшим, примерно в четверть гектара, садиком, расположенным метра на три ниже уровня улицы. По одной его стороне тянулся навес и стоял стол для пинг-понга, показав на который, ишан с гордостью сообщил, что вечерами здесь собирается молодежь.

Это была единственная спортивная игра, увиденная мной в этой стране за две с половиной недели. В стране, где не говоря уже о театре или дворце культуры, не было хотя бы крошечного киношки, стол для пинг-понга казался представителем чужого, далекого мира. Еще в благословенной Мекке один зубной врач рассказывал мне, что младший брат его величества короля, принц Фейсал, сторонник западной культуры, решил открыть в столице Аравии кинотеатр. Шейхи и вожди племен, узнав об этом, не находили себе места. Засыпав короля Сауда посланниками и посланиями, они прямо заявляли, что если слухи о намерении принца построить «дом шайтана» соответствуют действительности, то в этой любимой всемогущим Аллахом стране останутся либо Фейсал, либо они. Пришлось принцу отречься от своей затеи.

Мы посидели немножко под навесом «Аз-зухур-аль-кузино». Там никого не было, кроме нас и слуги, который принес нам кувшин воды со льдом.

Обратно ишан повел нас другой дорогой, не переставая рассказывать о лучезарной Медине. Вдруг он замедлил шаг и спросил, в каком квартале Самарканда я родился, как зовут моего отца и чем я занимался. Я ответил, что родился в квартале Яланбек, сообщил о профессии моего отца и даже о том, кем были мои деды.

― Яланбек… Яланбек… ― задумчиво повторял ишан. ― Разве там есть такой квартал?

― Есть. По дороге в Пенджикент. С одной стороны его окружает квартал Мирзо Пулод, с другой стороны Дари Занджир, а с третьей — Факех Абулайс…

― Да, да, вспомнил… Ну, что ж, хорошее место. И сами вы, дохтур, сын хороших родителей. О Аллах, пусть он (имелся в виду ваш покорный слуга) достигнет совершенства и познает блаженство от своих детей, ― ишан прочитал молитву и провел руками по лицу и бороде. Исрафил произнес «аминь».

Я тоже провел руками по щекам, при этом поглядывая на ишана. На его лице ничего нельзя было прочесть, кроме доброжелательства и искренности.

Ишан оставил нас в какой-то чайхане и, сказав, что скоро вернется, куда-то исчез. Рядом с чайханой была стоянка легковых такси, среди которых я увидел нашу «Волгу». Я принялся обхаживать машину вокруг, гладя ее крылья, капот, стекла. Подбежал владелец такси, приняв меня за пассажира. Я поздоровался и спросил, правится ли ему машина.

― Нравится, да, да. Квайс автомобиль! ― ответил таксист с открытой улыбкой. Он тоже ласково гладил кузов и что-то сказал, видимо, хвалил прочность машины и то, что она хорошо, без перебоев и капризов работает в здешних пустынях.

Спросив разрешение, я уселся за баранку. Подошел Исрафил и сел рядом.

― Соскучился по дому, ― оказал он.

Некоторое время мы были заняты своими думами. Мои дети сейчас уже вернулись из школы. Наверно, прямо с порога швырнули в комнату портфели и пустились скакать по двору. А мать, высунувшись из окна кухни или свесившись с балкона, зовет их. А они отвечают: «Сейчас! Еще одну минуту, мамочка!» До тех пор, пока жена не потащит их силком, ни за что не явятся домой!

Интересно, что нового в поликлинике? Как вышел без меня праздничный номер стенгазеты? Черт побери, пусть это бахвальство, но надо сказать, что без меня и Искандара наша стенная газета получается так себе. Вырежут из республиканской газеты передовую статью, одно-два стихотворения подлиннее перепечатают на машинке и газета готова.

Искандар уже, наверное, вернулся в Москву. Срок его практики в Институте рентгенологии и радиологии еще не кончился. Сидит, наверное, сейчас в темном кабинете и рассматривает снимки чьего-нибудь позвоночника или тазовой кости в поисках отклонения от нормы. Разглядывает снимки почек или печени и бурчит себе под нос: «Гм-гм, так, так…»

У чайханы появилась низенькая, подвижная, словно ртуть, фигурка ишана. Мы с Исрафилом, покинув «Волгу», пошли следом за ним.

Брат навеки

Поздним вечером нам разрешили ехать. Процесс прощания с ишаном Ахмад Султаном прошел очень умилительно. Кроме вашего покорного слуги, все мои спутники, старые и молодые, и даже мой приятель Исрафил, горячо обняли ишана, выражая благодарность, и особенно подчеркивали, что теперь они братья навеки. Старые наши кори вытирали слезы, которые в подобных случаях были у них всегда наготове.

И в самом деле, гости не имели оснований жаловаться на гостеприимство ишана. Им неплохо жилось здесь после двухнедельного полуголодного прозябания у Сайфи Ишана: всегда вовремя подавалась разнообразная вкусная пища, ночлег был сравнительно удобным и даже сверх ожидания ежедневно два-три раза нас угощали фруктовыми соками или нашим старинным национальным напитком ― сладкой, ароматной розовой водой. К тому же все четыре свободных дня ишан ублажал гостей рассказами о своих похождениях как в собственном гареме, так и в чужих.

У меня в крови, по утверждению Искандара, видимо, избыток шариков упрямства. Несмотря на оказанное гостеприимство, я не смог заставить себя обнять ишана или объявить его своим братом или отцом навеки.

Наш автобус взял направление на Джидду. Примерно каждые два часа водитель тормозит возле придорожной чайханы. Под навесами пустуют дощатые суфы, где можно отдохнуть от дорожной тряски. Однако чайханщики не подпускают к ним уставших путников, пока не получат один риал.