Алеет восток - Савин Влад

— Мы собираемся объявить войну Мао?

— Нет, товарищ Жюков. Вмешавшись вооруженной силой в споры китайских коммунистов мы лишь углубим раскол в их лагере, сыграем на руку буржуазной пропаганде, оттолкнём от себя широкие народные массы и подвергнем китайский народ новым бедствиям. Поэтому в военном плане мы вынуждены выжидать и обороняться. Однако мы продолжаем поддерживать китайских товарищей, сохранившим верность идеалам марксизма и пролетарского интернационализма. И уж конечно, мы не потерпим победы белокитайцев. Вот только есть серьезные основания считать, что в ближайшее время равновесие на китайском фронте будет серьезно поколеблено. А это категорически не в интересах СССР! Мы не будем вмешиваться во внутрикитайскую войну. Скорее уж, мы выступим, как милиционер, разнимающий двух дерущихся хулиганов, и восстанавливающий законность на территории. Нашу законность — вы меня поняли, товарищ Жюков? При том, что это наверняка не понравится нашим «заклятым друзьям» — которые не упустят случая прибрать все, до чего дотянутся!

То есть, намечается что-то вроде освободительного похода тридцать девятого года, тогда Польшу делили, сейчас Китай? Уже 1 мая 1949 года я прибыл в Читу. Я хорошо помнил Монголию, где был в тридцать девятом — с севера леса и горы, как наш Алтай, на юге степи, по которым пастухи пасут свои стада, как века назад. Наш самый верный союзник здесь, с сорок первого в ожидании японского вторжения, в армию был отмобилизован больший процент населения чем даже в СССР! Не были на фронте Отечественной, в отличии от тувинцев, но поставляли нам лошадей, мясной скот, шерсть, множество других ценных и нужных вещей. В сорок четвертом согласились ступить с нами в ассоциацию, общее государство — где мы отвечаем за оборону и внешние сношения, но в основном не вмешиваемся во внутримонгольские дела. Сейчас Монголия пребывала в статусе примерно как прибалтийские республики в 1940 году, когда еще сохранялись, например, национальные армии, и граница не была открытой. Получившая значительное прибавление территории, что очень понравилось товарищу Чойбалсану. Исторически, границу между Монголией и Китаем отметили сами китайцы, построив свою Великую Стену. И в сорок пятом, конно-механизированные «тумены» товарища Чойбалсана заняли свою историческую территорию не только на востоке (бывшая «Внутренняя Монголия», клин между МНР и Маньчжоу-го), но и на юге, продвинувшись до Стены. На карте, граница проходит от города Хук-Хото, и дальше через Хуанхэ, отсекая половину Ордосского плато, до Учдуна, дальше на запад идут пески Гоби. В тех местах кочевали племена баргутов, родственные монголам, враждебные китайцам, но не дружественные и нам — по приказу японских хозяев, они не раз совершали басмаческие набеги на территорию МНР. Но теперь японцев здесь не стало, а жизнь кочевника — это не только стада, но и торговля в ближних городах, кто держит в руках степную торговлю, тот диктует правила. О монгольской политике в этих краях стоит написать отдельную книгу — сейчас же, в целом, кочевые племена были лояльны нам. И стояли в степи наши заставы, ибо в степи уважают прежде всего силу — кто может подкрепить свои притязания оружием, тот и прав. Китайцы протестовали — но кто их слушал теперь? Тем более, что население той территории (упомянутые кочевники), явно выразили свое желание быть гражданами Советской Монголии, а не Китая — и также готовы были защищать это свое право оружием, по крайней мере отряды и Мао и Чан Кай Ши севернее Стены появляться не решались.

Таким образом, географически мы имели с Особым районом Китая непосредственную связь. Практического значения это, однако, не имело — и по причине «фронтовых» отношений монголов с китайцами, равно как и по отсутствию в том районе каких-либо дорог, а также необходимости в значительном грузопотоке между советской зоной и Мао. В то же время с восточной стороны Особого района вклинивалась гоминьдановская территория, с центром в городе Тайюань, занятая крупной группировкой чанкайшистских войск. Обеспечивающей локтевую связь армии на фронте против Мао — с теми, кто прикрывает границу с советской зоной. И если на фронте, по данным разведки, было около восьмидесяти дивизий, то против СССР и Маньчжурской Народной республики гоминьдановцы развернули свыше ста соединений — то есть по числу дивизий, чанкайшисты были почти равны вермахту на 22 июня 1941 года. Правда, не было ни одной танковой — лишь весьма малое число отдельных батальонов и даже рот, вооруженных не самой новой американской техникой. Но и 10я армия НОАК не имела своих танковых дивизий.

Планы, разработанные нашими штабами, предусматривали различные варианты. В случае агрессии Гоминьдана или США против Манчьжурской народной республики, предполагалось сразу задействовать советские войска — 6-я гвардейская танковая армия, в 1946 году переформирована в 6-ю механизированную (но в разговоре еще долго сохранялось прежнее название), дислоцированная севернее Пекина, имела в своем составе три танковые дивизии и части усиления, всего свыше 800 танков и САУ — и крупные силы ВВС, включая бомбардировщики Ил-28, во втором случае (наш «освободительный поход» в Китай) было крайне нежелательным по политическим причинам, прямое столкновение советских войск с Армией США. Потому, тогда вперед должны были идти войска 10й армии НОАК, которая размерами уже далеко выходила за пределы обычной общевойсковой армии, включая себя двадцать девять стрелковых дивизий — а еще, имела в оперативном подчинении Корейский добровольческий корпус (десять стрелковых дивизий, и шесть отдельных танковых полков), Маньчжурский добровольческий корпус (четырнадцать стрелковых дивизий, четыре отдельных танковых полка); однако бесспорно, что по своему качеству, прежде всего уровню боевой подготовки, китайцы были слабейшим звеном нашей военной группировки — должным однако сыграть главную роль! Оттого, главным направлением деятельности штаба ЗабВО было резкое усиление боеспособности китайских частей (а также, в меньшей степени, КНА и МНА).

Официально, мой штаб, как командующего Забайкальским военным округом, был в Чите. Но поскольку округу были прямо подчинены советские войска в Маньчжурии и Монголии, а также все вооруженные силы этих республик, и приданный корейский добровольческий корпус, то я гораздо чаще бывал в Харбине, выезжал и в Пекин. При этом я пользовался документами на имя «генерал-лейтенанта Лисицына» — это имя китайцы переиначили на свой лад. По моему требованию, ЗабВО и Группа Советских войск в Китае и Маньчжурии перевооружались на новейшую технику с таким же приоритетом, что западные (прифронтовые) округа — так, 6я гвардейская танковая армия получала танки Т-55, бронетранспортеры БТР-152, инженерные машины, в авиации истребительные полки были более чем наполовину перевооружены на реактивные истребители Миг-15, имелась бомбардировочная дивизия на Ил-28. Так как по прибытии я обнаружил в ЗабВО массовые настроения благодушия и самоуспокоенности — а ведь этот округ должен был по плану, стать тылом и источником резервов для Китайского фронта — то пришлось прибегнуть к резким и непопулярным мерам, повышая дисциплину и боеготовность. Еще больших усилий потребовала реорганизация китайских войск, подтягивания уровня их боеспособности к хотя бы сравнимому с Советской Армией.

Боевая учеба по интенсивности не уступала тому, что было в ГСВГ — и лимитировалась лишь количеством полигонов, объемом выделяемых боеприпасов и ГСМ, и износом техники (тут очень кстати оказался опыт корейских товарищей, сумевших найти оригинальные приемы сбережения ресурсов, при высокой эффективности тренировочного процесса). Большое внимание уделялось развитию сержантских полковых школ, краткосрочных курсов младших лейтенантов (подобно нашей практике в Великую Отечественную войну), в Харбине было даже создано военное училище, готовившее из наиболее отличившихся младших командиров — офицеров ротного звена. Командные вакансии от батальона и выше, а также штабы, приходилось заполнять советскими офицерами. Кроме того, применялось включение отдельных советских частей и подразделений в корейские и маньчжурские соединения, для придания боевой стойкости — подобно римским «триариям» (третья линия в строю легиона, наиболее стойкие старые солдаты — если первые две линии терпели поражение, они отходили за триариев и снова собирались в боевой порядок). Именно такой была, например, 1-я танковая дивизия КНА — как правило, у корейцев и маньчжур не было танковых соединений уровня выше полка — 56й гвардейский танко-самоходный тяжелый полк принял «шефство» над двумя корейскими полками.

Велась активная партийно-политическая работа. Упор делался на враждебную классовую сущность американской марионетки Чан Кай Ши, ведущего по существу, антикитайскую политику. Про Мао же говорилось, что он конечно коммунист, но с отклонениями, например не признает интернационализма, неохотно принимал нашу помощь, хочет все построить сам, свой, национальный социализм — у наших военнослужащих эти слова сразу вызывали настороженность, «нацсоциализм, это как у Гитлера?». Не настолько — но вот он считает, что товарищи корейцы и маньчжуры ниже, чем китайцы. И что часть нашей, советской земли — принадлежит Китаю. Так что возможно, придется и его вразумлять, хотя и не хотелось бы!