Гранд - Януш Леон Вишневский

– И сколько таких людей, Энди? Ты, твой профессор-недоумок и какая-нибудь горстка больных от ненависти придурков? – перебила она его, поднося бутылку ко рту.

– Ника, ты в некоторых вопросах бываешь удивительно бестактна, – ответил он спокойно. – Но ты меня не спровоцируешь сегодня, – добавил он с улыбкой.

– Да тут не о чем спорить, Энди. Таких глупостей не придумала бы даже моя дремучая свояченица, которая регулярно ездит в паломнические поездки в Торунь. Но ты прав, давай больше не будем об этом говорить, – сказала она. – И давай вернемся в отель, мне стало ужасно жарко. Это, наверно, от шампанского на голодный желудок. Нужно все-таки что-нибудь поесть. И ты дочитаешь мне Аретино, да? Знаешь, что? Ты гораздо более симпатичный, когда рассуждаешь о мужских слабостях и мерзостях.

Холл около ресепшен был заполнен гомонящей толпой. Энди проводил Веронику в бар, где звучало фортепиано. Он оставил ее за столиком и побежал в номер за книгой. В номере переоделся в летний костюм и свежую рубашку. Когда он вернулся, на столике стояли два бокала вина и горящая свеча. Вероника доедала салат. Он сел молча за стол, надел очки и стал медленно переворачивать страницы книги. Потом начал читать вслух. Вероника уселась поудобнее, откинувшись на спинку стула. В какой-то момент он почувствовал ее стопы на своих лодыжках. Он не выносил публичных проявлений чувств. Они сидели в самом центре полукруглого зала. Вдоль стен стояли кожаные диванчики. Каждый, кто хотел, мог видеть, что происходит у них под столиком. Он замолчал, подогнул ноги как можно глубже под свой стул и огляделся по сторонам. Слева от него на диванчике сидела красивая молодая женщина с белым цветком в волосах. Она прижималась к плечу мужчины, который положил ладонь на ее бедро. Женщина расслабленно слушала музыку. Вероника тут же отследила взгляд Энди.

– Очень аппетитная, да? Такая, как ты любишь, да? Молодая, брюнетка, с огромной грудью? – спросила она шепотом. – Вот точно такую я бы хотела к нам в постель. Но только на одну ночь. Помни! – добавила она и, приподнявшись на стуле, поцеловала его в щеку.

Он задумался, потянулся к бокалу с вином. Он не понимал, шутит она или выражает свои настоящие тайные желания. Подобная тема возникала в их разговорах и раньше. Она довольно часто возвращалась к этому. Он помнит, как однажды в машине по дороге из Кракова в Щирк он спросил о ее прошлых мужчинах. До свадьбы их было не так много, а о тех нескольких, которые были после свадьбы, она говорить не хотела. На третьем году учебы она встретила студента факультета философии из Вроцлава. Виделись они практически только по выходным. Это не была большая любовь, тут было другое: полные эмоций интеллектуальные разговоры, стенания о судьбе отсталой Польши, водка и вино со скромной закуской и секс. Она тогда дружила с Мартиной. Самой красивой из всех студенткой с факультета физики. Почти все недоумевали, как такая красивая девушка могла выбрать физику и обречь себя на общение с такими асексуальными занудами, как физики и математики. Однажды после очередного ночного разговора почти до утра Вероника осталась ночевать в общежитии у Мартины. Они легли вдвоем на узкой койке, на второй койке спала какая-то вдрызг пьяная пара. Мартина неожиданно сунула руку между ног Вероники. Потом начала нежно целовать ее шею. Вероника не отвергла этой ласки. Она позволила расстегнуть себе лифчик и коснуться грудей. Через несколько минут она повернулась к Мартине лицом. Они начали целоваться. Так же по-настоящему, как с философом. А потом она поняла, что «только язык женщины обладает тем знанием, которое недоступно ни одному мужчине, как бы он ни старался». Несколько месяцев Вероника спала и со своим философом, и с Мартиной. Когда связь с философом умерла – без каких-либо трагедий, естественной смертью, она стала спать только с Мартиной, только чаще. Но ее по-прежнему привлекали мужчины. Она не была лесбиянкой, как Мартина, она была бисексуалкой. Потом, когда в ее жизни появился очередной парень, она перестала вечерами ходить в общежитие к Мартине. Но никогда не забывала об этой странице своей жизни. Не забывала о том, как касалась ее Мартина.

Все это она рассказала ему по дороге в Щирк, он хорошо это помнил.

– Читай дальше, Анджей, я пошутила, – шепнула Вероника, деликатно толкнув его ногой под столом.

Он вернулся к чтению.

Вероника в основном молчала, только иногда уточняла какие-то исторические детали. Он всегда увлекался периодом Ренессанса, книгу Аретино знал прекрасно, поэтому в который раз имел шанс блеснуть эрудицией. Потом они заказали очередную порцию вина и, когда брюнетка со своим спутником вышла из бара, поспешно пересели на освободившийся диванчик. Слушали музыку, обнявшись. В какой-то момент к пианистке подошел ужасно худой длинноволосый мужчина с колораткой вокруг шеи. Он слегка поклонился и оставил банкноту на фортепиано. На секунду стало очень тихо. Когда Вероника приблизила губы к уху любовника, намереваясь, видимо, прокомментировать этот жест, Анджей вдруг почувствовал, как кто-то резко схватил его за плечо. Он поднял голову.

Около диванчика, еще не замеченная Вероникой, стояла Паулина Марта. Он смотрел на нее с ужасом. Чувствовал, как пересыхает у него в горле и начинают дергаться веки и губы. Потом он услышал театрально громкий вопль: «Анджей, твою же мать!» и увидел, как поворачиваются в его сторону головы всех присутствующих. Как по команде. Он вскочил с дивана, поднимая за собой Веронику.

– Я думаю, будет лучше, если мы выясним все между собой в номере, – выдавил он из себя.

Вслед им, когда они выходили из бара, пианистка заиграла какую-то бравурную радостную мелодию, видимо, желая отвлечь внимание гостей от неловкой сцены. У лифта Анджей отпустил руку Вероники и сообщил:

– Я пойду по лестнице, это поможет мне успокоиться.

Паулина расхохоталась довольно насмешливо. Она попыталась было его задержать, но он вывернулся, тогда она начала кричать, крепко схватив его за локоть:

– Ты рассказал этой пани, что у тебя клаустрофобия и ты в лифте ссышься в штаны уже на первом этаже? Ты рассказал ей, что боишься мышей и пауков? Рассказал, что до совершеннолетия спал с матушкой в одной постели, а? Рассказал?!

Он вырвался из ее рук и как сумасшедший побежал в сторону лестницы. В номере Паулина по-хозяйски расселась в кресле. Вероника не могла найти себе места, нервно ходила туда-сюда в узком проходе между дверями ванной и постелью, на которой было разбросано ее белье и его рубашки. В конце концов она села на подоконник. Молча уставилась в пол. Энди встал на пороге коридора, как будто боясь войти внутрь, готовый убежать.

– Надеюсь, пани, вы здоровы, – насмешливо начала Паулина. – Потому что я не хотела бы заразиться какой-нибудь гонореей или сифилисом. Андрей, конечно, не настоящий Выспяньский, который умер от сифилиса, но мало ли что. Вы ведь тоже называете его Эндрю, да, пани? Он так любит, когда стонешь это «Эндрю» с ударением на «ю-ю-ю-ю», занимаясь с ним любовью. А вы, пани, что стонете, можно узнать? Не мог бы ты, Эндрю Выспяньский, подать мне из мини-бара пиво? Хотя оно наверняка, я полагаю, – она бросила на него презрительный взгляд, – будет за счет этой пани. Не так ли?

Он послушно вошел в комнату, наклонился к шкафу и достал из холодильника две зеленые бутылки. Открыл их и повернулся сначала к Веронике.

– Энди, да что с тобой? Ты же знаешь, что я не пью пива. Никогда не пила, – сказала та тихо.

– Ну так я выпью оба, Эндрю. За счет пани, – прокомментировала Паулина злорадно.

Держа бутылку у губ, она пальцем ткнула в сторону его рубашки на постели и спросила:

– А он вам тоже оставляет рубашки стирать, пани? Ко мне приезжает вечно с полным рюкзаком. У него, знаете, ужасно много дорогих рубашек. Меня всегда это удивляло, потому что он ведь почти нищий. Вам так не кажется? Теперь-то я понимаю, откуда они у него. Значит, половину стирает и гладит его мамуля, а вторую половину, такое у меня впечатление сложилось, привозит ко мне. И оставляет, а я ему потом стираю. Не в прачечную сдаю – у себя в стиральной машине стираю. А потом глажу, думая о нем с нежностью. И вы тоже, да? Когда он забирает чистое и отглаженное, то говорит мне, что любит, и долго целует. Он вам такое говорит? Хотя о любви мы чаще всего разговариваем все-таки в постели. Иногда он при этом цитирует каких-нибудь писателей, а иногда даже поэтов. Вы знаете, я ведь учусь в Театральной академии, но сегодня я поняла, что никогда не научусь так шикарно разыгрывать любовные сцены, как он их разыгрывает. No fucking way! Эндрю, любимый, ну скажи же уже этой пани, что ты меня любишь, пожалуйста! И что только меня одну! Ну скажи, прошу. Чаще всего его пробирает на признания после эякуляции. Вы заметили, да, эту закономерность? Потому что я вот заметила. Как будто он этим признанием хочет тебя поблагодарить за трах. И вообще он любит выражать благодарность. И делает это очень хорошо. Однако только словами. На поступки-то у него времени нет, он же чрезвычайно занятый ученый из города Кракова. Так он мне объясняет каждый раз, когда я хочу провести с ним больше одного дня и одной ночи. Вот сегодня, например, он должен был обучать иностранцев польскому языку. Так он мне сказал, вылезая утром из моей постели. Но, прежде чем выйти – дал мне глотнуть своей спермы. Вы тоже глотаете? Наверняка. Иначе мы бы тут с вами не разговаривали. Он обожает женщин, которые любят вкус его спермы. Как он здорово вас польскому обучил. И за такое короткое время. Нет, правда, искренне поздравляю.