Повесть о Великой стене - Ольга Гурьян

— Это не совсем так, — возразил Чжао Гао. — Власть в Поднебесной, ее существование или гибель зависят от вас, от меня и от Ли Сы, пока это письмо не отправлено и никто не знает о смерти императора. Я хотел бы, чтобы вы об этом подумали.

— Не могу я думать ночью! — проговорил Ху Хай и повернулся спиной.

— Повелевать подданными или быть самому подданным другого, распоряжаться людьми или самому находиться в распоряжении других — какая судьба кажется вам завидней? — спросил Чжао Гао, с каждым словом потрясая пальцем перед лицом Ху Хая.

— Вот вы меня всё учите добродетели, — сказал тот, отводя глаза от сверкающих перед его носом колец Чжао Гао, — а то, что вы сейчас говорите, вовсе не добродетельно. И, кроме того, Поднебесная не станет мне повиноваться.

Чжао Гао присел на край ложа и, взяв Ху Хая за руку, заговорил вкрадчиво:

— Кто смел и решителен в своих действиях, тому покровительствуют духи и демоны и он всегда добивается успеха. Есть примеры в истории. Это не первый случай, когда достойный человек сам берет в руки власть. Но тот, кто колеблется, впоследствии раскаивается.

— А вдруг Ли Сы не захочет? — спросил Ху Хай. — Разве не надо с ним посоветоваться?

— Но время, время! — воскликнул, вскочив, Чжао Гао. Ху Хай поспешно проговорил:

— Делайте как хотите!

И Чжао Гао направился в шатер Ли Сы.

Несмотря на то что уже близился рассвет, высший сановник империи еще не спал. Его морщинистое лицо было скорбно, и редкие ресницы вздрагивали моргая. Он не удивился приходу Чжао Гао и, приветствуя его, склонил голову странным, покорным движением. Чжао Гао грузно сел и сказал:

— Письмо старшему сыну не успели отправить. Оно находится у Ху Хая. У него же государственная печать. Что нам делать? Никто не знает о назначении наследника.

— К чему такие речи? — тихо возразил Ля Сы. — Их не должен произносить подданный.

— Пожалуйста, — сказал Чжао Гао, — давайте говорить без уверток. Наступает день, и мы должны встретить его с готовым решением. Вы подумали о том, что наследник Фу Су доверяет одному Мын Тяню? Если Фу Су вступит на престол, Мын Тянь будет верховным советником. Тогда–то уж вам придется, расставшись с титулами и богатствами, вернуться в свою деревню. Ваши сыновья женаты на царевнах, дочери замужем за царевичами. Вы всех их увлечете за собой в бездну несчастья. А Ху Хай ценит ученых людей и уважает мудрых. Если власть будет ему передана, она окажется в наших руках. Мы сможем осуществить все наши намерения. Подумайте об этом, и вы согласитесь.

Ли Сы обратился лицом к небу и тяжко вздохнул.

— Увы! — произнес он, и слезы покатились по его щекам. — Когда одинокий человек попадает в охваченный смутой мир, на кого ему опереться? — И с этими словами он согласился содействовать Чжао Гао.

Вернувшись к себе, Чжао Гао приказал принести жаровню с углями, сжег письмо, развеял пепел и принялся писать новое. Слова, одно другого ядовитей, приходили ему в голову, он облизывался, улыбался и, не в силах сдержать удовольствия, то и дело вскакивал и шагал взад и вперед. Когда он писал последние строки, лицо его было ласковое и приветливое, как у доброй, заботливой бабушки.

В письме было написано, что Мын Тянь осмеливался порицать деяния императора, а сам, стоя на границе, не сумел продвинуться ни на шаг вперед и погубил, не совершив никаких подвигов, многих воинов и военачальников, что Фу Су дии и ночи роптал из–за того, что император не назначил его наследником. Заканчивалось письмо такими словами: «Посылаю Фу Су клинок, дабы он покончил с собой. Мын Тяню жалую смерть».

Это письмо Чжао Гао запечатал императорской печатью и тотчас отправил его с гонцом в Шанцзюнь, где тогда находились Фу Су и Мын Тянь.

Гонец мчался так, будто смерть гналась за ним по пятам, а не сам он вез ее, спрятанную в письме, скрытую в связке бамбуковых пластинок, связанных ремешками из позолоченной кожи.

По дороге беспрестанно попадались ему партии рабочих, которых гнали с постройки стены на прокладку новой дороги, срывать горы, засыпать долины. Издали заслышав звон колокольчиков, люди сторонились, а гонец проносился вперед смертоносным вихрем.

Гонец примчался в Шаньцзюнь и вручил письмо. Фу Су принял письмо со всеми должными знаками почтения, сломал печать и. выпустил смерть.

Взяв из рук гонца клинок Ши Хуаяди, он поднял его в теротянутых руках, поклонился ему и бросился во внутренние покои, чтобы покончить с собой. Мын Тянь поспешил за ним, схватил его за руки и воскликнул:

—- Я с трехсоттысячной армией охраняю границы, а вы исполняете обязанности инспектора армии. Вся ответственность за охрану Поднебесной возложена на нас. А вы собираетесь Покончить с собой, доверившись одному лишь гонцу! Откуда вы знаете, что здесь нет обмана? Сделайте еще один запрос, подождите ответа, а там и умереть не поздно!

Фу Су отстранил его руку, сказал твердым голосом:

— Отец повелевает мне умереть. О чем еще запрашивать? — и, взмахнув клинком, перерезал себе горло.

Но Мын Тянь не хотел умирать. Гонец ворвался следом за ним, хватал его за халат, совал ему в руки свой кинжал, бормотал:

— Чего там! Приказано, надо выполнять. Все мы умрем, так кончайте же поскорей! Кинжал острый, вы и не заметите боли.

Мын Тянь отталкивал его и молотил своими тяжелыми кулаками, а гонец, увертываясь, как змея в траве, выскочил из комнаты, созвал стражу и, размахивая письмом с печатью, именем императора приказал арестовать Мын Тяня. Но когда стража вбежала во внутренние покои, то увидела только тело Фу Су, а Мын Тяня нигде не было. Пришлось искать его по всему дворцу и наконец заметили край золотого халата под стропилами крыши. Стражники принялись карабкаться вверх, но Мын Тянь, держась одной рукой за балку, другой наносил им страшные удары, и его огромная рука качалась над их головами, как хобот разъяренного слона. Нелегко было справиться с могучим великаном, и, хотя многие из нападавших упали на каменные плиты с проломленным черепом или свернутой шеей, они победили его силу своим числом, связали и потащили в темницу.

Здесь под вечер принесли ему ужин. Мын Тянь ногой опрокинул поднос, кубок упал, и вино пролилось на пол. От прикосновения жидкости камень зашипел и растворился, а Мын Тянь при виде этого зарычал и воскликнул:

— Змея выпустила свой яд!

Когда утром вошли к нему, то увидели, что он лежит на циновке с ножом в сердце и уже окоченел. Рукоятка ножа была обернута засаленным ремешком, и никогда бы живой Мын Тянь не прикоснулся к такому грязному и низкому орудию. Но был распущен слух, что Мын Тянь, уличенный в измене, покончил с собой.

После этого гонец возвратился и донес об исполнении поручения.

В ГОРЕ ЛИШАНЬ

Накануне того дня, когда крытая колесница с останками императора прибыла в Саньян, между Ли Сы и Чжао Гао произошел такой разговор.

— В ближайшие дни придется объявить о смерти Ши Хуанди, — сказал Чжао Гао, — и, согласно церемониалу, сыновья императора, князья и придворные придут с ним проститься и принести погребальные дары. Не могу себе представить, как мы сможем показать им тело.

— Мы сами виноваты, что так случилось, — ответил Ли Сы. — По обычаю, следовало положить на язык изображение цикады из нефрита и закрыть нефритовыми талисманами все пять отверстий человеческого тела. Нефрит предохраняет от тления.

— Одно из варварских племен, живущих к югу, закрывает лица своих мертвых коваными масками, — подумав, сказал Чжао Гао. — Это было бы выходом.

Но Ли Сы не соглашался:

— Мы не варвары, и это не соответствует церемониалу.

Все же Чжао Гао заказал придворному ювелиру кованную из золота маску, закрывавшую все лицо. В узкие прорези глаз были вставлены нефритовые полумесяцы. Гроб был заполнен амулетами, лежащими так плотно, что ничего, кроме маски, не было видно.

После этого тело было выставлено для прощания и все, кто имел на то право, явились в роскошных одеждах, но в траурной обуви принести свои дары. Непрестанно курились благовония. Торжественные жертвоприношения следовали непрерывно, и наконец наступил день, когда Ши Хуанди должен был навеки успокоиться в недрах Лишани.

Хотя прошло уже четыреста лет с тех пор, как великий учитель Кун заклеймил человеческие жертвоприношения как дикое варварство и даже отдаленные кочевники давно уже не погребали живых жен в могиле мертвого вождя, наследник Ху Хай, мучимый нечистой совестью и стремясь ублаготворить дух обманутого отца, решил замуровать в Лишани всех бездетных жен покойного императора. Таким образом, за танцовщицей Лин—Лань вновь был прислан золотой паланкин, который в числе сотни других присоединился к похоронной процессии. Вдоль всей дороги были воздвигнуты жертвенники, и медлительное шествие то останавливалось для принесения молений, то вновь двигалось вперед под вой труб, звон медных тазов и звуки песнопений. Наконец достигли Лишани и спустились внутрь холма. Женщин вынули из тесных паланкинов. Затекшие ноги их не держали. Цепляясь друг за друга, они стояли, тесно сбившись, измученные усталостью и ужасом, так что не в силах уже были ни двигаться, ни думать, еще живые, но уже вычеркнутые из числа живых.