Курортное убийство - Жан-Люк Банналек

– Выходит, что этой копии, как и самой картине, больше ста лет?

– В этом нет никакого сомнения.

– И где же все это время она находилась?

– Этого я тоже не могу сказать. Пьер-Луи Пеннек унаследовал ее вместе с оригиналом. Рядом с его комнатой в отеле расположена небольшая каморка с фотоархивом. Там же Пьер-Луи хранил некоторые копии, которым не нашлось места в ресторане. Несколько раз мы говорили с ним об этих копиях, и он подумывал о том, чтобы завещать их музею. Он говорил о дюжине таких копий. Я ни разу их не видел, но, возможно, Пьер-Луи хранил у себя и эту копию. Но кто знает, возможно, ее вообще не было в отеле и она хранилась у кого-то еще.

Бовуа помолчал.

– Возможно, что и сам Пьер-Луи не ведал об этой копии. Кто знает?

– Да, действительно, кто может это знать? Но ведь она была у кого-то, или этот кто-то знал, где она находится и смог ее добыть.

Дюпен говорил теперь напористо и решительно.

– Убийца мог подменить картину копией в ночь преступления, – вслух подумал Бовуа.

Дюпен был почти уверен, что Бовуа прав. Это было вполне возможно, и, вероятно, так и случилось. За день до убийства Соре видел картину висевшей в ресторане, на том месте, где она провисела больше ста лет. После убийства Пьера-Луи на том месте была уже копия.

– Что вы собирались делать с картиной, господин Бовуа?

В голосе Бовуа вновь появились патетические нотки:

– Она могла принести великую пользу музею и нашему объединению, я совершенно в этом уверен.

Он секунду помедлил.

– Думаю, будет лишним говорить, что я не преследовал никаких своекорыстных целей. С такими деньгами можно было начать что-то по-настоящему великое – расширить музей, создать новый центр современной живописи. Очень многое можно было сделать! Пьер-Луи Пеннек не хотел, чтобы картина досталась его сыну или снохе. Вообще он собирался передать ее в дар музею Орсэ.

Последнюю фразу Бовуа приберегал как козырь.

– Это нам известно, господин Бовуа.

– Естественно. Он думал об этом уже давно, хотя и не предпринимал никаких конкретных действий. За неделю до смерти он спросил меня, что надо для этого сделать – для передачи картины, спросил совершенно неожиданно. Настроен Пьер-Луи был очень решительно. Хотел поскорее покончить с этим делом. Я рекомендовал ему обратиться к господину Соре, блестящему специалисту, смотрителю коллекции музея Орсэ.

– Вы направили господина Пеннека к Шарлю Соре?

– Да, так как сам господин Пеннек не имел ни малейшего представления о том, что надо предпринять. В таких делах он полностью полагался на меня.

– Вы тоже беседовали с господином Соре?

– Нет, я только дал Пеннеку его имя и номер телефона. Но говорить с Соре Пьер-Луи хотел сам.

– Вы знали о том, что они с Соре виделись, что Соре был в отеле и видел картину?

Бовуа искренне удивился.

– Нет, а когда господин Соре был здесь, в Понт-Авене?

– В среду.

– Гм.

– Что вы хотите этим сказать?

– Ничего, ровным счетом ничего.

– Где вы были вечером в прошедший четверг, господин Бовуа? И где вы были вчера вечером?

– Я?

– Да, вы.

Бовуа резко выпрямился, тон его голоса внезапно утратил свою приветливость. Он заговорил резко, но в то же время самодовольно:

– Это нелепость, месье. Вы что, действительно меня подозреваете? Уверяю вас, я ни в чем не провинился.

Дюпен вспомнил о коротком телефонном разговоре, который он невольно подслушал во время своего визита к Бовуа, вспомнил, как неожиданно холодно и резко он тогда говорил.

– Это я, господин Бовуа, определяю, кого нам считать подозреваемым.

Дюпен с горечью ощутил свое бессилие. Все выставляли себя единственными истинными защитниками и хранителями последней воли Пьера-Луи Пеннека. Все наперегонки спешили проявить благородство характера. Так можно будет аргументировать даже его убийство. Мало того, с самого начала все эти люди беспардонно ему лгали, скрывая от него важную правду. Все они знали о картине. Знали о ней и другие. И теперь все они пытались убедить его, что это несущественно.

– Чем вы можете обосновать это смехотворное подозрение? – срываясь на крик, язвительно поинтересовался Бовуа.

Этот вопрос развеселил Дюпена.

– Кто знает, может быть, вы – владелец обеих копий и задумали ловкую махинацию. Вы украли картину, а потом сочинили историю о копии, которую вы подменили другой копией.

Впервые за время разговора Бовуа растерялся и даже начал заикаться.

– Но… это же абсурд. Ничего более абсурдного я не слышал ни разу в жизни.

Теперь заговорил Риваль:

– Если даже мы отвлечемся от других подозрений, то останется взлом и проникновение в отель – а это отнюдь не пустяк, господин Бовуа. Вы разбили окно ресторана, весьма профессионально в него проникли и собирались похитить картину стоимостью сорок миллионов евро.

Дюпен был несказанно рад этому дополнению Риваля. Бовуа не думал о взломе, озаботившись в первую очередь моральным аспектом дела.

– Это же смехотворно, инспектор. Что я, собственно говоря, сделал? У меня здесь ничего нет, кроме этой дешевой, ничего не стоящей копии. В чем здесь преступление? Попытка хищения в особо крупном размере?

– Но все же, господин Бовуа, где вы были прошлой ночью и где вы были в ночь с четверга на пятницу?

– Я не желаю отвечать на эти вопросы.

– Это, разумеется, ваше право, господин Бовуа. Вы можете пригласить адвоката.

– Я непременно это сделаю. Это совершенно гнусное, подлое обвинение. Я, конечно, знал и раньше, что полиции порой недостает тонкости чутья, но не думал, что до такой степени…

– Инспектор Риваль проводит вас в Кемпер, в префектуру. Я хочу дать делу законный ход, – мрачно произнес Дюпен.

– Вы это серьезно, господин комиссар?

– Вполне серьезно, господин Бовуа. Странно, что вы в этом сомневаетесь.

Дюпен резко отвернулся от Бовуа. Ему захотелось немедленно уйти отсюда.

– Риваль, вызывайте машину.

Он не оборачиваясь вышел на лестницу.

– Господин комиссар, это отягчающее…

– Я прошу вас как можно скорее вызвать машину, Риваль. Это не должно тянуться до бесконечности.

Дюпен все еще слышал приглушенные ругательства Бовуа, когда поднялся по лестнице наверх, открыл тяжелую дверь и вышел на улицу.

Солнце уже скрылось за холмами, окрасив небо в темно-розовый цвет. За день Дюпен страшно устал. Но, самое главное, он пока не знал, чего хочет добиться от Бовуа. Во всяком случае, сейчас, после всех этих невероятных событий. Какой же отвратительный, тошнотворный тип! Впрочем, это было не важно. Узнал ли он наконец всю правду? Или Бовуа попытался всучить ему грубо сработанную фальшивую историю, чтобы замаскировать ею другую – настоящую историю? Бовуа выполнял священную миссию и ради этого был готов ловчить и изворачиваться. В этом деле все было не так, как казалось на первый взгляд. Это было правилом. Самое ужасное – это всеобщее упорство. Самое главное сейчас – это понять, что дело может принять любой, самый неожиданный поворот, поэтому мыслить надо было широко, без шор. У убийцы была копия, копия, сделанная через несколько лет после создания оригинала, копия, о которой никто не сказал Дюпену. Но с другой стороны, он же никого о ней и не спрашивал. Самостоятельно же никто ему о ней не рассказал. Никто.

Дюпену снова не давало покоя то же темное, невнятное и неуловимое ощущение, и возникло оно после сегодняшних разговоров. Что-то здесь не сходилось и не клеилось. Дюпен, как ни пытался, не мог понять, что же так его беспокоит. Может быть, все дело в калейдоскопе неожиданных событий, может быть, он просто обессилел? Дюпен по-прежнему ощущал сильный голод – он действительно не успел как следует поесть у Делона.

Дюпен не пошел к «Сентралю» прямой дорогой, а, пройдя мимо галереи, свернул направо, поднялся по лестнице и пошел к отелю по узким дорожкам, петлявшим по склонам холмов. По дороге он листал блокнот, отчего пару раз едва не упал, споткнувшись о камни. Но и в блокноте он не нашел ничего, что хотя бы отчасти прояснило запутанную ситуацию. Он позвонил Кадегу и рассказал, что произошло (впрочем, на Кадега все это не произвело особого впечатления). К Ривалю отправили полицейскую машину из Понт-Авена. За рулем был Боннек. Так что сейчас Бовуа едет в Кемпер. Там он скорее всего заговорит.

Кадег коротко рассказал о последних событиях. Мадам Лажу опознала в Шарле Соре человека, которого она видела разговаривавшим с Пеннеком у входа в отель. Андре Пеннек, несмотря на все усилия Кадега – а Кадег умел проявлять бульдожье упорство, – так и не смог назвать точное время, когда он вернется из Ренна в Понт-Авен. Его задерживали неотложные «служебные дела». Кадег сказал Пеннеку, что полицейские будут ждать его возвращения в отеле, полагая, что до полуночи он все-таки приедет. Выслушав инспектора, Дюпен поручил ему к завтрашнему дню выяснить с точностью до минуты, что делал Андре Пеннек во время своего пребывания в Ренне. Потом Кадег сообщил, что Дюпена ждет мадам Кассель, но не смог сказать, о чем она хочет поговорить.