…давным-давно, кажется, в прошлую пятницу… - Ян Томаш Гросс

ее поддержало, стала хозяйкой Польши и ей все дозволено. Она захватывает то, на что не имеет никаких прав, — основы демократического государства, историю, доброе имя Польши в мире. Орден Гросса в этой разрушающей страну лавине — не более чем мелкий камешек.

Но пан Дзедзичак плохо ориентируется в том, как общественное мнение «за границей» воспринимает такого рода действия. Два больших научных сообщества в Штатах — Американское общество историков и Американское общество социологов — направили польскому президенту письма протеста против использования такого рода санкций по отношению к исследователю, чьи труды и взгляды не устраивают власть. Также опротестовала эти попытки организация Holocaust Educational Foundation[245], объединяющая исследователей Холокоста по всему миру. Высшая школа общественных наук в Париже (EHESS) организовала однодневную научную конференцию, посвященную моим работам, а группа французских исследователей опубликовала открытое письмо на страницах газеты «Ле Монд». Ректор Парижского университета, пригласивший меня по этому случаю на ланч, недоверчиво переспросил, в самом ли деле канцелярия польского президента рассматривает возможность отобрать у меня орден, поскольку во Франции такой политический жест, неизбежно напоминающий о «деле Дрейфуса», был бы равносилен полной дискредитации государства.

Во время нашего разговора, когда разразился скандал с орденом, ты сказал мне: «Если я получу от господина президента официальное письмо на красивой бумаге с требованием вернуть награду, я оправлю его в рамку, повешу на стену, и это будет самый интригующий документ из всех наград и дипломов, которые я получил за свою жизнь».

Ну да, это все же было бы довольно курьезным шагом. Из того же ряда, что эпитет, которым меня одарил другой директор Института национальной памяти, из предыдущего парламентского срока «Права и Справедливости», Януш Куртыка. Он назвал меня «вампиром историографии».

Враг, предатель, доносчик, клеветник, антиполяк, полонофоб, вампир — тебе ведь неприятны такие эпитеты?

Это язык невежества. Поляки, как показывают социологические опросы, в большинстве своем уверены, что пострадали во время войны больше или, во всяком случае, так же сильно, как евреи. Иначе говоря, элементарное невежество относительно того, чем являлся Холокост, в современном польском обществе — норма.

Я хотела спросить, насколько тебе неприятны подобные эпитеты.

Как всякий человек, выходящий на публичную сцену, — политик, артист, художник, журналист — я не имею права жаловаться, если люди, не имея не малейшего понятия о моих сочинениях, чувствуют себя вправе высказываться на мой счет. Такова цена публичности. Это понятно. Но не стоит преувеличивать: гораздо чаще я сталкиваюсь с совершенно иной реакцией окружения. До меня доносится множество трогательных голосов со всего мира — мои книги переведены на многие языки, — и в Польше у меня тоже есть преданные читатели, благодарные за то, что я написал.

Есть и другое, очень личное измерение всей этой проблемы: занимаясь Холокостом, ты соприкасаешься с чудовищными страданиями. И глубоко этим проникаешься. Поэтому когда меня пинает радио Рыдзыка, с меня как с гуся вода, но когда так поступают мои друзья, это причиняет боль. Потому что подобная реакция со стороны людей, с которыми мы на протяжении стольких лет были единомышленниками, с которыми исповедуем одни и те же ценности и придерживаемся одних и тех же критериев в понимании происходящего, вызывает тревогу и печаль.

Глава XIV. Музей Холокоста

«Экстернализация Холокоста — это по сей день зияющая прореха в польской истории»

В Польше мало кому известно, что в своей лекции в Сорбонне осенью 2017 года ты требовал, чтобы в нашей стране был построен музей Холокоста.

Французы создали правительственную комиссию, которая должна была оценить состояние исследований и распространения знаний о геноциде. К этой работе они привлекли также международную группу экспертов, в том числе меня. Речь шла о Руанде, Балканах, Армении, о многих местах, где происходило так называемое violence extreme[246]. История Холокоста относится к этому ряду явлений. Встречи продолжались почти год, я не во всех мог участвовать. Заключительное заседание состоялось в Сорбонне. В главном зале, где неделей ранее президент Макрон говорил о будущем Европы, я прочитал доклад, который позже опубликовал на польском языке издаваемый Центром изучения Холокоста при ПАН ежегодник «Холокост». Содержавшийся в этом тексте призыв к строительству музея Холокоста в Польше был воспринят публикой очень положительно.

Зачем нужен такой музей? Недостаточно нацистских концлагерей, которые являются наглядным свидетельством Холокоста? Или открытого в 2014 году Музея истории польских евреев «Полин»?

Аушвиц-Биркенау, Майданек, Треблинка, Белжец, Собибор… все это lieux de memoire, места памяти, относящиеся к конкретным событиям, цифрам, трагедиям. Я говорю о месте, которое собирало бы информацию о Холокосте и помогало охватить это явление во всей его целостности. «Полин» не может этим заниматься, это музей, посвященный истории жизни, а не смерти польских евреев. Именно посетив этот музей, я понял, насколько слабо там отражен этот наиболее драматический фрагмент тысячелетней истории польских евреев.

Ты вышел из «Полин» и подумал: нужно построить еще один музей?

Это произошло через несколько месяцев. Я был в Оксфорде на конференции, организованной Каролиной Вигурой[247]. Мы обсуждали всякие дела, и в какой-то момент Каролина сказала, что все же следует учитывать, что опыт Холокоста «заслоняет» повествование о «наших» страданиях во время оккупации, и это может раздражать поляков.

И тогда меня осенило. Что это значит? Получается, Холокост — даже для рафинированной интеллектуалки — не является стопроцентно польским опытом. Я подумал, что первый шаг к тому, чтобы начать говорить об этой катастрофе нормальным языком, — это осознать: Холокост есть часть польской истории. Я понял, что в Польше необходимы большие воспитательные усилия в этой области. Отсюда идея создания музея Холокоста.

Политическая ситуация в Польше повлияла на то, что возникшая идея была высказана в докладе, произнесенном на международном форуме?

Конечно, то, что происходит в Польше после прихода к власти «Права и Справедливости», подействовало как катализатор. Для каждого, кто сохранил остатки здравого смысла, ясно, что спустя столько лет после войны, спустя столько лет после падения коммунизма и спустя столько лет после вхождения Польши в Европейский союз попытки исказить историю Холокоста режимом «Партии и Справедливости» — это скандал.

Это скандал или это опасно?

В конечном счете ничуть не опасно, поскольку искажения такого рода, как без конца подогреваемая «Правом и Справедливостью» «ложь о Едвабне», имеют короткие ноги, а точнее, не имеют их вовсе. Конечно, можно запутать людей, переписать учебники, вырастить еще одно поколение, не знающее собственной истории, но ведь информация об этом все равно никуда не денется.

Как коммунисты за пятьдесят лет не сумели вытеснить знание о