Словенская новелла XX века в переводах Майи Рыжовой - Иван Цанкар

— А почему он уехал в Америку? — спросила девочка.

Чизмазия пожал плечами.

— Деньги. Да и другие были причины. Будешь постарше, поймешь. Но хлеба ему хватало и дома.

Так возродилась жизнь в доме Чизмазиевых. Нет, на этот раз не было такой бедности, как тогда, когда вернулся Тони. Старый Чизмазия еще с весны отдал поля в аренду. Он к чему-то готовился и ждал только удобного случая.

И случай такой представился.

Марта прожила у брата недолго. Когда выяснилось, что ее дети не получат в наследство от отца — от их родного отца — землю, Марта поссорилась с братом, и тот ее выгнал. Она перешла к другому брату, но и с ним вскоре поссорилась и оказалась на улице.

Детей она отвела в дом своего первого мужа, а сама уехала на заработки, условившись, что родные будут заботиться о детях до тех пор, пока сама она не встанет на ноги. В доме покойного мужа хозяйничали новые люди, Марта деньги послала не сразу, как пообещала, и на детей там смотрели косо, заставляли их делать непосильную работу, плохо одевали и плохо кормили.

И однажды утром, когда старый Чизмазия бродил по лугам, он повстречал их на пастбище. Они пасли коров.

— Дедушка, разведите нам костер, — попросил Тинек, когда старик остановился возле них.

— Наберите дров.

— Дрова у нас уже есть, — ответил мальчик. И правда, за кустом лежала куча сухого хвороста.

Чизмазия присел на ольховый пень и не спеша разжег костер. Дым поднимался сквозь опадающую ольховую листву, распространяя вокруг приятное тепло. Дети сели у костра и протянули к огню босые ноги.

Долго они сидели молча. Когда-то они так не молчали, были ближе друг другу. Теперь они не знали, о чем говорить. Но в конце концов как-то разговорились, прежде всего о самых обыденных вещах. Старик не спеша расспрашивал их обо всем, и у детей развязался язык, они вдруг чистосердечно излили ему все свои горести: что с ними плохо обращаются, бьют их, морят голодом, что у них нет одежды — ни будничной, ни праздничной. Они должны только работать, в школу их не пускают, так как нужно пасти коров или еще что-нибудь делать, а когда придут потом в школу, их там тоже бьют за то, что они «не отпросились». Пишет ли что-нибудь мать? Только раз написала, несколько месяцев тому назад, а с тех пор нет ни одного письма. Они даже не знают, где она. А не хотят ли они вернуться назад, к нему?

Хотят, еще как.

Ведь у них было хорошо?

Да, было очень хорошо, и никто их не бил. И голодными они не сидели, и одежда у них была, и обувь.

Тогда старик сказал, что придет за ними после полудня.

Так привел он детей в свой дом. И уже в тот же вечер в очаге запылал огонь, запахло дымом, нагрелась печь, и было приятно возле нее сидеть. Барица варила ужин. В этот день они не могли приготовить себе чего-то особенно вкусного, так как урожай с полей домой еще не перевезли, но завтра они смогут сварить себе обед и ужин получше. И снова после долгого перерыва в горнице появился ушат с теплой водой; дедушка уселся у печи, опустил свои потрескавшиеся черные ноги в воду, и сладостное чувство разлилось по всему его телу.

В ту ночь они спали спокойно, и им снились хорошие сны.

Начало было не таким уж легким. Это видели все. Ракитных жердей для забора они нарубили, но своей коровы у них еще не было, и, чтобы привезти ракитник домой, им пришлось одолжить корову у соседа. Потом Чизмазия с Тинеком ставили забор — прежде всего вдоль дороги, чтобы не было такого запустения перед домом. Барица прополола грядки, оставив на них одни хризантемы; кроме того, она занималась стряпней и начала уборку дома. Во дворе она замесила глину, обила со стен осыпающуюся штукатурку и замазала выбоины свежей глиной. Стены стали пестрыми и грязными. Барица сначала залатала стены в горнице, потом в сенях и всюду, где это было нужно. Несколько дней она занималась этим делом. Дедушка с Тинеком в тачке подвозили подходящую глину. Солнце, уже не теплое, медленно сушило стены. И только когда все высохло, она побелила их известью. Стены ожили, и, когда она провела еще вдоль земли красивую зеленую полосу, все оживилось и повеселело.

Старый Чизмазия с довольным видом кивал головой.

Потом они с Тинеком впервые отправились на ярмарку, где сделали мудрую покупку: пригнали домой корову. Они поставили ее в хлев и долго смотрели на нее, лица у них пылали. Потом положили ей в ясли сена, Барица принесла горшок и ее подоила. Корова спокойно стояла в стойле, словно жила здесь уже долгие годы. Молока она в первый же раз дала много. Все вертелись у очага, не в силах дождаться, когда настанет время ужина. Барице пришлось затопить пораньше, чтоб поставить на огонь молоко и сварить кукурузные жганцы. Они молча ели обильный ужин, и, когда встали из-за стола, им уже никуда не хотелось идти.

Потом они купили двух маленьких поросят, которых с таким же воодушевлением водворили в свинарник, и все вместе, втроем, понесли им корм, то есть несла его одна Барица, но Тинеку и дедушке хотелось быть тут же.

И хотя стояла уже поздняя осень, Барица все же решила купить яиц и подложить их наседке, которую они одолжили у соседей. И опять они три недели ждали появления новой жизни. А потом выпустили наседку с цыплятами во двор, где они стали копошиться в траве.

В доме снова был теперь порядок, но старого Чизмазию на сей раз это не сердило. Более того, ему казалось совершенно правильным, что шляпу нужно вешать на гвоздь, пиджак за дверь, что рубашки лежат в шкафу на отведенной для этого полке и что трубку нельзя оставлять на столе.

Потом они решили написать в Америку отцу и пригласить его домой. Три дня они провозились с письмом, писали его, вспоминали обо всех вещах, заслуживающих упоминания, а в конце объяснили, каким образом в доме произошли такие перемены. Наконец письмо было написано и его отнесли на почту, после чего целый месяц ждали ответа.

Была уже глубокая зима, цыплята стали большими, поросенок — жирным, так что его уже можно было зарезать, а корова — стельной, когда наконец пришел ответ. И вместе с письмом пришли деньги, значительная сумма, чего они никак не ожидали. Письмо было спокойное, даже немного трогательное, дедушка с Барицей плакали над ним, а Тинек смотрел на их слезы, не совсем понимая, почему они плачут. Отец, Тони Чизмазия, наказывал, чтобы они купили еще одну корову, наладили все как следует и хорошенько вели хозяйство. Он обещал, что к лету вернется домой и порадуется, что все в таком хорошем порядке. И он ничуть не сердился, что так случилось, то есть что Барица и Тинек вернулись домой, ведь он их всегда любил. Пусть купят себе нужную одежду, чтобы не ходить раздетыми, пусть купят обувь, чтобы не ходить разутыми. Все было подробно изложено, и им казалось, что отец вот-вот вернется, что он лишь отлучился куда-то в деревню и там немного задержался.

Прошел год, в доме Чизмазиевых было все налажено, хозяйство велось хорошо, поля были вспаханы, засеяны, в хлеву стояли две коровы и двое телят, в свинарнике откармливались четыре свиньи, а на дворе копошились куры; кот грелся на солнце, у ворот на дороге лаяла на прохожих собака. А Тони все не было.

Снова ему написали, чтобы приезжал, что у них сейчас хорошо.

И снова наступила зима, прежде чем пришел ответ. Нет, сейчас он еще не может приехать, заработки хорошие, а если он вернется, их больше не будет, он ничего не заработает. Дома долларов нет.

Это их огорчило. Ведь все было бы совсем иначе, если бы вернулся отец, и они опять зажили бы вместе.

О матери они почти не вспоминали. Она ничего не писала, и сами они, не получив на свои два письма никакого ответа, теперь уж не знали, куда ей писать. Мать затерялась где-то в бескрайнем мире.

Нет, больше с ними не могло случиться ничего особенного. Оставалось только ждать возвращения отца и думать о том, не вернется ли мать.

В таком непрестанном ожидании проходили месяцы, зимы, весны, прошло целых три года, но ничего не случилось и никто не вернулся.

Только дедушка постарел. И опять он сказал, что нужно написать Тони в Америку. И опять тот ответил, что приедет к лету. Но теперь они не верили его словам. «К лету» на самом деле могло означать: никогда.

И старый Чизмазия потерял покой. Когда человеку перевалит за восемьдесят, он уже далеко не молод. В любое время можно ожидать смерти — самого горького, что бывает в жизни. А многие дела так и не улажены. Тони не вернулся, чтобы договориться о доме и о хозяйстве. Что он думает делать с землей и домом? Своих детей у него нет, кому он собирается все оставить?

Целый год у старого Чизмазии не выходили из головы эти мысли, он ждал ясного ответа от сына. Но от Тони ничего определенного так и не удалось дождаться, он написал, чтоб отец поступал так, как считает нужным.

Ничего не поделаешь: нужно что-то самому предпринимать. Может случиться, что в одни прекрасный день он внезапно умрет и хозяйство достанется родственникам на разграбление. Его и похоронить будет некому, и, если когда-нибудь Тони вернется, опять начнутся раздоры.