Загадка лондонского Мясника - Тони Парсонс

Скаут принесла рисунки, а за ней прибежал Стэн и украдкой покосился на меня.

– Собакам все равно, красивый ты или нет, богатый или бедный, умный или не очень. Им не важно, какую машину ты водишь.

– Правильно, – кивнула Энн. – Потому что собаки глупы. Что это за странный запах?

– Взбитый омлет, – сказала Скаут и положила перед матерью стопку рисунков. – Папа сжег сковороду.

– Взбитый омлет? – переспросила Энн. – Такого не бывает!

– Нет, бывает, он очень вкусный, – не сдавалась дочь, и я чуть не прослезился от такой верности моим скромным кулинарным талантам. – Туда можно положить все, что хочешь. Ветчину и сыр и есть все это с соусом для барбекю.

Энн погладила ее по голове и рассмеялась:

– Милая, есть омлет – и есть взбитые яйца. Но взбитых омлетов не существует.

Скаут широко раскрыла глаза.

– Многие мужчины отлично готовят, – сказала она.

Энн с улыбкой покачала головой и посмотрела на верхний рисунок.

– Что это?

– Это нам в школе задали, – ответила Скаут и старательно прочла надпись. – Моя семья.

Энн ахнула:

– Но здесь только папочка, ты и собака. А где мамочка? Где твой братик? И Оливер?

Другой мужчина. Что ж. Хорошо хоть, она не назвала его «дядя Оливер». По крайней мере, нас избавили от этого унижения.

– У меня есть еще рисунки, – быстро продолжила Скаут, перебив мать, и снова ушла в свою комнату.

– Послушай, – начала Энн. – Если тебе трудно приспособиться…

Я удивленно посмотрел на нее, не зная, что сказать. Разве «терпеть» и «приспособиться» – одно и то же? Поясницу вдруг скрутило.

– Что с тобой? – спросила Энн.

– А у папы сегодня выходной. – Скаут принесла целую охапку рисунков. – У него спина болит.

– И давно это, Макс?

– Все в порядке.

– Ты нормально спишь?

– Как младенец.

– Просыпаешься среди ночи в луже и вопишь?

Мы улыбнулись друг другу.

– А я буду сердитой овечкой, – объявила Скаут, бросив рисунки на пол.

– Сердитой овечкой? – удивилась Энн. – А кто это?

– Она не хотела идти к маленькому Иисусу. Рассказ так называется, и я играю главную роль. Это из Библии.

– Они ставят рождественскую пьесу, – объяснил я. – По-моему, в Библии нет сердитой овечки, милая.

– Папа сошьет мне костюм.

Энн вскинула бровь.

– Удачи тебе.

Ей было пора. Посыпались обещания: навестить Скаут, отвезти ее туда и сюда и славно провести время. Рассказы о маленьком брате, о сестричке в животе, которые для моей дочери ничего не значили. Обещания, обещания. Если бы Энн их сдержала, дела пошли бы лучше. Не отлично и не на лад, но лучше.

И все же, несмотря ни на что, Энн любила дочь. Просто не нашла для нее места в своей новой жизни, в новом доме, с новым мужчиной. Пока все оставалось как есть, Скаут была для нее потеряна. И это ранило нашу прекрасную девочку на всю жизнь.

– Ах да, – сказала Энн. – Внизу тебя ждала девушка.

– Ко мне их много ходит.

– Верю, – сказала Энн, уходя. – Им, наверное, нравится твоя собака.

– Привет, больной, – сказала Эди Рен. – Я думала, вы меня никогда не впустите. Что на этот раз не так?

– Разорваны внутренние межреберные мышцы, – сказал я.

Эди покачала головой:

– А можно попроще?

– Эти мышцы поднимают грудную клетку при вдохе и выдохе.

– Больно?

– Только когда дышу.

– Нам вас очень не хватало на похоронах Мэллори. Жаль, что вы не пришли. Его жена, Маргарет, спрашивала про вас.

Я опустил голову и сглотнул комок в горле.

– Не могу с ней встретиться. Не знаю, что сказать.

– А вам и не нужно ничего говорить.

Вышли Скаут и Стэн.

– У него шерсть такого же цвета, как мои волосы! – воскликнула Эди.

Все трое были рады познакомиться. Стэн прыгал вокруг. Прежде чем погладить, Рен дала ему понюхать тыльную сторону ладони, и я понял, что она с детства хорошо знает собак.

– Как вас зовут? – спросила Скаут.

– Эди.

– Смотрите, Эди! – Скаут повернулась к Стэну. – Умри!

Пес упал на бок и приподнял голову, тараща глаза на куриный сухарик, который Скаут зажала в кулачке. Щенок облизнулся, его голова подрагивала от нетерпения. По правде говоря, он был не похож на мертвого. И даже на спящего.

– Невероятно! – сказала Рен. – Никогда не видела ничего подобного. Вам двоим нужно выступать в телешоу. Прекрасный трюк.

Стэн и Скаут ушли в свою комнату, сияя от гордости.

– Когда вернетесь на работу? – спросила у меня Рен.

– Завтра. Или послезавтра.

– Вообще-то у меня есть внеплановое задание.

Рен протянула мне тонкую зеленую папку, но я и рукой не шевельнул.

– Там список.

– Что?

– Помните, я искала имена девушек, пропавших двадцать лет назад. – Ее глаза блеснули. – Вы меня просили. Помните?

Я чуть не рассмеялся. Поясницу прострелило.

– Все кончено, – сказал я. – Дело закрыто, преступник схвачен. Они уже нашли виновного.

Яна Пека, также известного как Мясник Боб, судили за все – не только за Мэллори, но и за Хьюго Бака, Адама Джонса и Гая Филипса. Мясника официально признали серийным убийцей, он стал звездой, совершившей настоящее преступление, и сообщения от его поклонников до сих пор мелькали тут и там в социальной сети.

На меня вдруг навалилась страшная усталость.

– Слышал, что Уайтстоун повысили. Она теперь старший инспектор.

– Да. Вполне заслуженно.

– Мэллори посмертно дают Королевскую медаль?

– А Скарлет Буш выпустила книгу под названием «Свинорез».

– Книгу? Так быстро?

– Это электронная книга, дедушка. – Эди щелкнула пальцами. – Их делают очень быстро. Я пока не читала. Свайр счастлива. Похоже, в нашей команде все получат прибавку к зарплате. И все это – пока вы сидите дома с разбитой спиной и жалеете себя.

Я покачал головой:

– Все кончено.

– Нет. Все только начинается. Потому что пропавших до сих пор не нашли.

– Знаете, сколько людей пропадает в этой стране каждый день?

– Да. По одному в три минуты. Большинство – молодежь. Многие – женского пола. Девчонки бегут из приютов или от нового дружка любимой мамы, который к ним пристает. Есть наркоманки и те, у кого проблемы с алкоголем или здоровьем. Девушки со склонностью к суициду или какой-либо зависимостью. Бездомные и бродяги. Те, кто не попал в наши списки. Беременные, влюбленные, дети религиозных фанатиков, которые считают свою дочь шлюхой, если она слушает поп-музыку.

– Почти всех перечислили, – сказал я.

– Знаете, сколько девочек исчезло в графстве в восемьдесят восьмом?

Я помолчал:

– Думаю, много.

– Вы и не поверите – сколько.

– Решили разыскать всех, Эди? Отомстить? Все исправить?

– Не всех. Только одну. Я сузила параметры поиска, потому что система выдала слишком много имен. Тогда я стала искать тех, кто пропал в непосредственной близости от Поттерс-Филда весной и летом восемьдесят восьмого.

– Не все пропавшие без вести – жертвы убийства, Эди. Большинство – просто потерянные контакты. Вам ведь рассказывали о них в школе детективов?

– Отлично. – Она стала складывать листы в тоненькую папку. – Сама все сделаю.

– Иногда люди просто переезжают, берут другое имя и живут счастливо вдали от того кошмара, в котором побывали, – продолжал я.

– Да, однако некоторых находят мертвыми в погребе. Или того хуже – они лет по десять живут в подвале какого-нибудь ублюдка, который раздел их догола и приковал к стене. И это тоже правда. Вы ведь знаете, Макс.

Я ответил не сразу:

– Да.

– Вы слышали, что сказал Джеймс Сатклиф. Там была девушка, Макс. Все началось с девушки! Найдем ее, найдем и убийцу, и мотив. Но сначала – девушка. Мы обязаны это сделать. Нельзя же просто… забыть о ней.

– Я слышал и кое-что еще. Сатклиф говорил, что девушка выколола глаз его другу, но оказалось, что это сказка. Хьюго Бак потерял глаз, играя в регби. Мы с вами вместе смотрели запись.

– Вы и правда хотите, чтобы я сделала все сама? Даже не верится. Вы не такой, Макс.

– Вы меня не знаете.

– Очевидно.

Я подошел к двери.

– Сказать вам, что хуже всего, когда один воспитываешь ребенка? Остальной мир вас мало волнует. Вы и представить себе не могли – насколько мало. Но вам все равно. Вы становитесь жестче. Весь мир сводится к вам и вашему ребенку. Итак, вы хотите выполнить это внеплановое задание?

Она кивнула.

– Почему? Пропавших не найти, Мэллори не вернуть. Когда Мясник сядет, поклонницы все так же будут слать ему предложения пожениться.

– Потому что, если мы ничего не предпримем, преступники останутся на свободе. Если мы будем сидеть сложа руки, то станем позором своей профессии – трусами. Это важно.