Рыцарь курятника - Эрнест Капандю

Но, простите меня, читатели, я увлекся, уйдя далеко от предмета этого рассказа. Воротимся же поскорее в очаровательный замок д'Этиоль, в это привлекательное жилище, где все, по-видимому, соединилось, чтобы вызывать восторг и создавать удобство: роскошь меблировки, великолепие экипажей, изысканный стол, беспрерывные празднества. Это было восхитительное жилище, где хозяйкой была «небожительница».

Завтрак был подан в столовой из розового гипса, огромные окна которой позволяли гостям любоваться живописным пейзажем.

Пятнадцать мужчин, представляющих цвет аристократии, искусств, наук, литературы, финансов, сидели за столом в обществе десяти женщин, сиявших нарядами и красотой.

Но самая прекрасная сидела на почетном месте, угощая гостей, как умная хозяйка, желающая нравиться всем.

Это была Антуанетта Норман д'Этиоль.

Антуанетта была не только прекрасна, но и обольстительна. Черты ее лица были тонки, нежны, движения грациозны, взгляд мягкий, как бархат, часто был подернут томностью, а иногда сверкал как пламя; ее чудные волосы были пепельного цвета с великолепным золотистым блеском; кожа имела белизну перламутра, а рот был, как у амуров Альбано.

Но всего обольстительнее в ней была неизъяснимая прелесть изменчивого личика, отражавшего попеременно лукавство, кротость, доброту, глубину мысли и любовь. Это чрезвычайно подвижное лицо было истинным зеркалом души. Стан женщины был строен, позы благородны и кокетливы; походка грациозная; ноги миниатюрные; руки были совершенной формы… Одаренная от природы тонким вкусом, Антуанетта постигла науку туалета.

По правую руку от нее сидел Ришелье, по левую – Вольтер, напротив нее помещался ее крестный отец и благодетель Турншер; другие места были заняты виконтом де Таванном, маркизом де Креки, аббатом де Берни, графом де Тие (отцом которого был знаменитый Самуил Бернар), Поассоном, братом Антуанетты, которому было тогда только двадцать лет, потом мадам де Госсе – другом дома, мадам де Рие, женой банкира, мадам де Вильмюр, замок которой был по соседству с замком Этиоль, мадам де Лисней и ее дочери – хорошенькой кузины Антуанетты.

Возле мадам де Вильмюр сидел Норман д'Этиоль, муж Антуанетты, мужчина низенького роста и на редкость уродливой внешности.

Из четверых других мужчин трое носили уже знаменитые имена: Буслэ – живописец, Фавар – драматург и Жанти Бернар – поэт. И последний мужчина, лет пятидесяти, с серьезной физиономией, в строгом костюме, с проницательным и ясным взглядом, был Пейрони, знаменитый хирург.

Разговор был живым, остроумным и веселым; при каждой остроте все от души смеялись.

– Господа, – сказала Антуанетта д'Этиоль, ранее тихо говорившая с герцогом Ришелье, – позвольте мне сообщить вам приятное известие.

– Что такое? – спросили все.

– Герцог обещал мне выпросить у его величества позволение представить «Искательницу ума» в придворном театре.

Фавар вспыхнул.

– Неужели?! – воскликнул он.

– Да-да! Это решено – не правда ли, герцог?

– Обещаю вам, – отвечал Ришелье.

– Довольны ли вы, Фавар?

– Доволен ли я! – вскричал бедный автор, тогда еще мало известный. – О каком большем счастье мог я мечтать? Ах! Все радости моей жизни исходят от вас: вы – муза, вдохновляющая меня!

– А месье де Вольтер подаст вам советы.

– Фавару нужны только похвалы, – отвечал Вольтер.

– Я никогда не забуду, что со мною случилось через два дня после представления вашей очаровательной пьесы, – сказал Турншер смеясь.

– Это правда, – сказала мадам д'Этиоль, также засмеявшись. – Представьте себе, господа, после представления «Искательницы ума» я получила такое удовольствие, что умирала от желания увидеть автора и осыпать его похвалами. Я попросила дядюшку на другой день удовлетворить мое желание; он мне обещал.

– Да, – продолжал Турншер, – а когда я отправился к Фавару, думая, что еду к поэту, я нашел пирожника…

– Увы! Такова была моя профессия! – жалобно сказал Фавар.

– Он готовил пряженцы[6]! – прибавила мадам д'Этиоль.

– Не говорите дурно о пряженцах, – сказал Пейрони с самым серьезным видом, – пряженцы выдумал отец Фавара, а они, оказывается, полезны для больного желудка.

– Кенэ прописал только пряженцы этой бедной Сабине, – сказал Таванн.

– Кстати, – заметил Креки, – Доже говорил мне третьего дня, что его дочери гораздо лучше.

– Да, говорят, она спасена.

– Узнали ли, наконец, кто ранил эту несчастную девушку? – спросила мадам д'Этиоль.

– Нет, ничего не известно. Начальник полиции не мог разузнать ничего, и он в отчаянии, наш бедный Фейдо де Марвиль, потому что король не скрыл от него вчера своего неудовольствия.

– А! – произнесла Антуанетта д'Этиоль, и лицо ее вдруг просияло.

– Это покушение на молодую девушку без всякой видимой причины очень странно! – заметила мадам де Госсе. – Но ведь вы видели ее в самую ночь преступления, месье де Берни?

– Да, – отвечал аббат, – мы ужинали в этот вечер с герцогом де Ришелье, маркизом де Креки и виконтом де Таванном. Больше того, маркиз и виконт даже первые помогли дочери Доже.

– Это Таванн первый увидел ее, – сказал Креки.

– И не известно ничего?

– Решительно ничего.

– Впрочем, в ту ночь случились странные происшествия, – прибавил Пэйрони, – отель Шаролэ сгорел.

– И мы имели честь быть представленными Рыцарю Курятника, – сказал Ришелье.

– Рыцарю Курятника! – с ужасом повторила Антуанетта. – Вы его видели?

– Да.

– Где?

– У мадемуазель Комарго.

– Ах, Боже мой! Разве он хотел ее убить?

– Вовсе нет, разве что он имел намерение задушить ее розами, потому что принес самый великолепнейший букет, какой только можно достать в это время года.

– Рыцарь Курятника принес розы мадемуазель Комарго?

– Он при нас предложил их ей, и, право, этот рыцарь очень хорош собой, наружность у него преинтересная!

– У подобного чудовища!

– Потише! Не говорите о нем дурно, его искренний друг здесь.

– Искренний друг Рыцаря Курятника здесь, в этом доме?! – закричала Антуанетта.

Все гости переглянулись с выражением притворного ужаса.

– Этот преданный и искренний друг, – сказал Ришелье, – виконт де Таванн.

– Ах, Боже мой! – воскликнула Антуанетта.

Веселый хохот встретил слова герцога. Один Таванн не смеялся.

– То, в чем уверяет вас герцог де Ришелье, совершенно справедливо, – сказал он.

Взоры всех устремились на его лицо.

– Какая странная шутка! – сказала мадам де Вильмюр.

– Таванн не шутит, – возразил Креки.

– Он и прежде это говорил! – прибавил аббат де Берни.

– Доказательством служит то, что Рыцарь Курятника принес розы мадемуазель Комарго в ту самую ночь, когда велел сжечь, как он сам признался, отель Шаролэ, по приглашению Таванна.