Том 18. Гимназическое. Стихотворения. Коллективное - Антон Чехов

Сохранились материалы подобной правки для себя уже известного опубликованного произведения — рассказа В. Г. Короленко «Лес шумит».

Понятно, что еще более деловое, «хозяйское» отношение было у Чехова к текстам произведений литераторов младшего поколения или его литературных сверстников. Оценки их произведений находятся в чеховских письмах уже начала 1880-х годов. Характернейшая черта этих оценок — их сугубо «редакторская» конкретность. Так, в первом же из дошедших отзывов (1883 г. брату Ал. П. Чехову) сказано: «Есть у тебя рассказ, где молодые супруги весь обед целуются, ноют, толкут воду… Ни одного дельного слова, а одно только благодушие! <…> А опиши ты обед, как ели, что ели, какая кухарка, как пошл твой герой, довольный своим ленивым счастьем, как пошла твоя героиня, как она смешна в своей любви к этому подвязанному салфеткой, сытому, объевшемуся гусю… Всякому приятно видеть сытых, довольных людей — это верно, но чтобы описывать их, мало того, что они говорили и сколько раз поцеловались… Нужно кое-что и другое: отречься от того личного впечатления, которое производит на всякого неозлобленного медовое счастье… Субъективность ужасная вещь. Она не хороша уже и тем, что выдает бедного автора с руками и ногами…» (Письма, т. 1, стр. 55).

Через три года в письмах Чехова появляются первые свидетельства о его собственно редакторской работе: «Я должен мотивировать кое-какие поправки в Ваших рассказах… Например, в Вашем „Кто счастливей“ начало совсем плохое… Рассказ драматичен, а Вы начинаете с „застрелиться“ в самом юмористическом тоне. Потом, „истерический смех“ слишком устарелый эффект… Чем проще движение, тем правдоподобней и искренней, а стало быть, и лучше… В „Калошах“ много ошибочек вроде „дом № 49“. В Москве нумерации в адресах не существует…» (М. В. Киселевой, 29 октября 1886 г.).

В письме к Лазареву (Грузинскому) от 1 ноября 1889 г. наряду с советами общего характера о сценичности или знаменитым замечанием о «заряженном ружье» адресат находил совершенно конкретные советы по исправлению текста водевиля: «Горшков хорош, только в приеме его воспоминаний чувствуется некоторое однообразие… Нужно побольше увлечения и побольше разнообразия. Так, наприм<ер>, об актрисах, за которыми ухаживает Кашалотов, он говорит таким же тоном, как о картах и кутузке, те же переходы, точно арифметическая прогрессия. А мог бы он так говорить: „А какие прежде актрисы были! Взять, к примеру, хоть Лепореллову! Талант, осанка, красота, огонь! Прихожу раз, дай бог память, к тебе в номер — ты тогда с ней жил, — а она роль учит…“ И т. д. Тут уж другой прием. <…> Я бы так сделал, входит муж и рекомендует жене старого друга, которого встретил в „Ливорно“: „Напой его, матушка, кофейком, а я на минутку сбегаю в банк и сейчас вернусь“; остаются на сцене жена и Горшков; последний начинает вспоминать и выбалтывает все, что нужно; вернувшийся муж застает разбитую посуду и старого друга, спрятавшегося от страха под стол; кончается тем, что Горшков с умилением, с восторгом глядит на разъяренную супругу и говорит: „Из вас, сударыня, вышла бы славная трагическая актриса! Вот бы кому Медею играть!“ Супруги бранятся, а он говорит страшный монолог из „Лира“, якобы под бурю… или что-нибудь вроде…»

При содействии Чехова были напечатаны рассказы многих начинающих, причем большинство из этих произведений прошли, по собственному выражению писателя, его «цензуру» (Е. М. Шавровой, 20 июня 1891 г.). «В письменном столе Чехова вечно лежали чужие рассказы, — вспоминал Лазарев (Грузинский), — он исправлял их, рассылал в те издания, где сам работал, и даже в те, где сам не работал, в „Московскую иллюстрированную газету“, например; давал советы начинающим авторам» (Чехов в воспоминаниях, стр. 156). Так, по чеховской рекомендации (и почти всегда после его правки) только в конце 80 — начале 90-х годов были напечатаны рассказы: «Ларька-Геркулес» М. В. Киселевой (Чехов правил рассказ еще в 1886 г., опубл. — «Родник», 1888, № 3) и ее же «За лосями» («Русский охотник», 1890, № 1–2), «Леля» Н. М. Ежова («Новое время», 1888, № 4537, 15 октября), «Мытарства грешной души» Е. Ф. Кони («Новое время», 1889, № 4640, 28 января), «Наташа» и «Таперша» Е. Орловой («Новое время», 1889, № 4923 и № 4930, 11 и 18 ноября), «Утро натариуса Горшкова» И. Я. Гурлянда («Новое время», 1890, № 4977, 6 января), «Лиза» Н. В. Голубевой («Русский вестник», 1892, № 9), «Эпизод из жизни графа Л. Н. Толстого» Н. П. Овсянникова (отредактирован в 1889 г., опубл. — «Русское обозрение», 1896, № 11) и др.

Наибольший размах чеховская работа по редактированию чужих произведений приобрела, очевидно, с конца 1888 г.; в последующие годы он редактировал даже медицинский отдел в «Русском календаре» на 1890 г. и статьи медицинского характера в «Новом времени» (см. письмо А. А. Суворина Чехову от ноября 1892 г. — ГБЛ). «Если бы я жил в Петербурге, — писал Чехов А. С. Суворину 23 октября 1889 г., — то напросился бы к Вам в редакторы беллетристического отдела. Я бы чистил и шлифовал все одобренные Вами и Бурениным рассказы и протежировал бы тем, по-видимому, никуда не годным вещам, из которых путем сокращения наполовину и путем корректуры можно сделать сносные рассказы. А я наловчился корректировать и марать рукописи. Знаете что? Если Вас не пугает расстояние и скука, то пришлите мне заказною бандеролью все то беллетристическое, что имеется у Вас под руками и Вами забраковано. Пришлите сами, никому не поручая, иначе ничего не выйдет. Я читаю быстро. Помнится, зимою, ночью, сидя у Вас, я из плохого брошенного рассказа Кони сделал субботник, который на другой день многим понравился). Суворин говорил, что Чехов «отлично редактирует беллетристику» (Слово, сб. 2, стр. 278); в письмах Чехов не раз писал ему о своем интересе к этой работе. «Присылайте еще рассказов, — просил он 15 ноября 1889 г. — Я готов служить. Сия работа меня развлекает, да и приятно сознавать, что некоторым образом, так сказать, имеешь власть над чужими музами: хочу лучину щиплю, хочу — с кашей ем». «Чтение рассказов и поправки, — писал он через несколько дней тому же адресату, — отнимают у меня каждый раз не более 1/2-1 часа и развлекают меня. Гимнастика для ума некоторым образом».

Рассказов с этой целью Чехов, очевидно, прочел очень много. «Юные девы и агнцы непорочные носят ко мне свои произведения, — извещал он Суворина в конце декабря 1889 г., — из кучи хлама я выбрал один рассказик, помарал его и посылаю Вам». А. А. Суворин шутя называл эту деятельность Чехова «фабрикой ангелов» (письмо Чехову от 7 марта 1890 г. — ГБЛ). Рукописи всех этих произведений с чеховской правкой того времени до нас не дошли, за исключением рассказа Е. М. Шавровой «Софка», который печатается в настоящем томе. Но по письмам и мемуарам можно установить некоторые особенности чеховского редактирования.

Начиналось оно, как правило, с заглавия. Так, рассказ Ежова «Одна» стал называться «Леля» («Назовем Ваш рассказ попроще», — вспоминал слова Чехова автор. — Письма, т. 3, стр. 327), «Певички» Шавровой — «Птички певчие» (там же, стр. 288), ее же «Невесты» — «Замуж!» и др. Почти всегда правилось начало: «Начало не было бы шаблонно, если бы было вставлено куда-нибудь в середину рассказа и раздроблено» (Ал. П. Чехову, начало августа 1887 г.); «Начинать надо прямо со слов: „Он подошел к окну“ и проч.» (Л. А. Авиловой, 21 февраля 1892 г.); «Рассказ очень хорош, начиная с тою места, которое я отметил красным карандашом. Начало же банально, не нужно» (Р. Ф. Ващук, 27 марта 1897 г.); «Первый монолог Даши совершенно не нужен» (Лазареву-Грузинскому, 1 ноября 1889 г.). Не менее придирчиво Чехов относился и к концовкам. Часто рассказ подвергался коренной композиционной перестройке: «В „Певичке“ я середину сделал началом, начало серединою и конец приделал совсем новый» (А. С. Суворину, 20 ноября 1889 г.). Обычны были существенные сокращения: «Сегодня утром я послал Вам рукопись Овсянникова: я выкинул немножко меньше половины» (ему же, 7 декабря 1889 г.). «Рассказ безграмотен, сделан по-бабьи аляповато, но есть фабула и некоторый перец. Я, как увидите, сократил его вдвое» (ему же, 30 ноября 1891 г.). Исключались эпизоды, целые сюжетные линии, отдельные герои. «Рассказ хорошо сделан <…> Но к чему Вам понадобилась бритая рожа? <…> она портит рассказ; чувствуется, что она притянута искусственно» (Е. М. Шавровой, 28 января 1891 г.). «Верочку — вон, гречанок — вон, всех вон, кроме доктора и купеческого отродья» (ей же, 16 сентября 1891 г.). Исправлялись ошибки в реальных подробностях: «Где Вы видели церковного попечителя Сидоркина? <…> воробьев никаким калачом не заманишь из деревни в поле <…> В конце рассказа дьячок поет <…> Такой молитвы нет. Есть же такая…» (Н. А. Хлопову, 13 февраля 1888 г.). «Возвращаю Вам, — писал Чехов Суворину 30 ноября 1891 г., — две присланные Вами через контрагентство рукописи. Один рассказ — индийская легенда. Цветок лотоса, лавровые венки, летняя ночь, колибри — это в Индии-то! Начинает с Фауста, жаждущего младости, и кончает „благом истинной жизни“ во вкусе Толстого. Я выкинул кое-что, выгладил, и получилась сказка, хотя и неважная, но легкая и которая прочтется с интересом». Но, пожалуй, наиболее часты замечания относительно стиля, языка, синтаксиса, употребления провинциализмов, иностранных слов, вульгаризмов: «Начать хоть с того, что то и дело попадаются фразы, тяжелые, как булыжник. Например, на стр. 2 фраза: „он заходил ко мне два раза в продолжение получаса“. Или „на губах Ионы появилась долгая, несколько смущенная улыбка“. Нельзя сказать „брызнул продолжительный дождь“, так, согласитесь, не годится фраза „появилась долгая улыбка“» (Хлопову, 13 февраля 1888 г.).