Харбинский экспресс - Андрей Орлов

— «Битва дракона с тигром». Очень вкусное и редкое кушанье!

— Понятно-понятно. — Грач глянул на часы и поднялся.

Чен сделал какое-то неуловимое движение, и в комнату тотчас вошли два стража в черном.

— Проводите моего гостя.

Грач мельком взглянул на них и повернулся к Чену.

— Да, знатный у тебя повар, — снова сказал он. — Не хуже, чем предыдущий. Ты умеешь устраиваться. Все у тебя самое лучшее — и кухня, и опий. Ты очень удачливый человек, Чен.

Тот промолчал и холодно посмотрел на гостя.

— Но везучий человек должен быть осторожным, — продолжал Грач, — всегда найдутся те, кто захочет забрать твой успех. Кстати, мне говорили, будто Ли Мин тоже торговал опием. И не только у себя в гостинице. Еще он сбывал его помаленьку по маленьким лавкам. Ухватистый малый. Только это нехорошо. Если опием начнут торговать на каждом углу, что мы все станем делать?

Китаец молчал. Теперь его глаза уже не были масляными.

Грач сказал задушевно:

— Чен, я никогда не интересовался, откуда ты берешь свой товар. Потому что считал: пакость, которую ты здесь продаешь, не выйдет дальше твоего подвала. А что я должен думать теперь?

— Я не знаю никакого Ли Мина, — повторил Чен. — Я никогда ему ничего не давал.

— Хорошо. Верю. Но, может быть, ты подскажешь, где он мог брать опий? Так сказать, в знак нашей старинной дружбы.

— Прошу извинить, — ответил китаец, — наверное, я выпил слишком много сливового вина. Моя голова совсем не хочет работать. Сейчас я не могу вспомнить никого по имени Ли Мин. Может, я припомню его позже. Зайди ко мне как-нибудь. Только предупреди заранее. Я распоряжусь насчет тушеной свиной головы. И гороховой каши.

— Ну, и на том спасибо.

Грач вздохнул и быстро шагнул к столу. Правая рука его скользнула в брючный карман — и тут же вынырнула, сжимая веский свинцовый цилиндр. Крякнув, Грач рукою, усиленной свинчаткой, коротко и страшно ударил китайца в лицо.

Чена отбросило назад, кровь мгновенно залила разбитые губы.

Черные стражи бесшумно (только зашелестели под ногами циновки) метнулись к столу, но Грач выбросил из-под сюртука левую руку — и на слуг Чена глянул черный револьверный ствол.

— Уйми своих янычар! — крикнул Грач. — Не доваживай до беды!

Однако Чен молчал, и тогда Грач ударил его снова.

Стражи зачарованно смотрели на револьвер в руке русского полицейского. Потом старший остро вскрикнул и выхватил из складок одежды широкий короткий нож.

Тут Чен что-то быстро произнес — и оба стража попятились, отступили к двери, по-прежнему не отрывая взгляда от смертоносной семизарядной машинки.

— Ну, что вскудахтались? — сказал им Грач почти благодушно. — Ничего с вашим хозяином не случилось. Багровина под глазом? Велико дело!

Грач повернулся к хозяину, сидевшему на полу возле стены.

— И что скажешь, Чен? Не припомнишь ли теперь Ли Мина? Или мы продолжим готовить старинное русское блюдо под названием «Бой умного медведя с глупой свиньей»?

Чен поднял веки, провел ладонью по губам и медленно, тяжело кивнул. Потом сказал:

— Про Ли Мина мне ничего не известно, но мой бывший повар знает больше меня…

На столе перед Мироном Михайловичем Карвасаровым лежали два рапорта.

Справа — написанный убористым, каллиграфическим почерком. Ни единой помарки; хоть сейчас министру на стол.

Документ, лежавший слева, по сравнению с ним выглядел нищенски. Бумага дешевая, в пятнах, уголки закрутились, и строчки местами насквозь прорваны стальным перышком. Об ошибках лучше не говорить.

В общем, сильно разные бумаженции. Но вместе с тем имели они одну общую, очень существенную деталь: обе мало чего стоили.

Ни образец чистописания, составленный Вердарским, ни сучковатый документ Грача не давали возможности составить толковой полицейской аттестации делу, по которому надлежало нынешним вечером докладывать его высокопревосходительству.

А ведь авторы (оба дожидаются ныне в приемной) определенно уверены, что отработали день на славу. Эта уверенность сквозит меж строчек. Но чем хвалиться-то?

Карвасаров задумался, забарабанил пальцами по столу.

Вот тут Вердарский пишет о подозрительных господах, которых некий лихач посадил возле сгоревшей гостиницы и отвез в Модягоу. Зацепка? Едва ли. Не могут они быть причастными к душегубству. Потому что убийца постарается скрыться быстрей и надежнее, а не поедет открыто кутить в дом терпимости. Да и компания очень уж пестрая, приметная. Нет, не то. Кроме того — мотив? Да и где их теперь искать прикажете? Но даже если удастся найти хотя б одного из тех седоков, что, скажите на милость, дальше-то делать? Спросить: не вы ли, сударь, изволили двадцать девять душ умертвить, а после спалить гостиницу? Пошлет к черту и совершенно прав будет.

Да, уж как-то слишком наивен недавний чиновник стола приключений. Нет сыщицкого нюха. Даже не попробовал выяснить, в каком чине был тот офицер. И лошадиного барышника, тайного конокрада Егора Чимшу за секретного агента принял! Натурально в лужу здесь сел господин Вердарский. Может, не стоило его брать в сыскную? Хотя рассудителен, скромен, опять же неполный юридический курс. Ну-с, там видно будет.

Чиновник для поручений Грач основательнее сработал. Хотя результат тоже сомнителен. Повара, разумеется, следует взять в оборот. Но что получится — сказать пока затруднительно. Может, повар и не знает никакого Ли Мина. Чен вполне мог возвести на него напраслину, чтоб выиграть время. Но даже если найдется чертов портье-китаец, нет никакой уверенности, что сие прольет свет на убийства. Скорее всего, Ли Мин сбежал, перетрусив. Тем более что он торговал опием средь постояльцев.

Одно несомненно: веселый дом мадам Дорис в Модягоу следует навестить. О нем рапортуют оба доклада (еще одно обстоятельство, их объединяющее), и это уже едва ли можно назвать случайностью.

Глава седьмая

ФОТОГРАФИЧЕСКИЙ ЭТЮД

Щелк! Щелк!

Китаец, сидевший на корточках, выполнял простую работу: щепал ножом отрезки бамбука вдоль на четыре части. Сухой побег поддавался легко.

«Бамбук? — подумал Дохтуров. — Для чего — бамбук?»

Мысли уплывали, словно холодные скользкие рыбины. Не ухватить.

Он закрыл глаза. Ситуация была безнадежной.

Со скрученными за спиною руками он сидел на траве, влажной от вечерней росы. Рядом — недавние господа отдыхающие со злополучного «Самсона», тоже связанные и тоже в самом плачевном виде. Все они одной цепью, длинной и ржавой, были прикованы к громадной колоде.