Жестокие игры - Владимир Константинов

— Ой, правда! — растерялась Майя Павловна. — Как же это я... Надо же! А кто же тогда звонил?

— Кто-то из твоих друзей разыграл тебя, любовь моя. И ты заглотила подобную наживку. Прямо не знаю, что и сказать.

— Прости меня, Макс, ради Бога! Я такая была несчастная! Такая... Думала — умру. Честное слово! Можно к тебе приехать?

— Можно, — великодушно разрешил я.

Насытив свою неистовую плоть, Майя быстро уснула. А мне что-то не спалось. Бродили по все ещё ноющему от побоев и уставшему от ласк этой великовозрастной вакханки телу мощные флюиды, возбуждая память и тревожа относительный покой. Впрочем, покой никогда не бывает полным. В сознании даже самого счастливого индивидуума всегда гнездится пара вопросов, отравляющих существование. У меня же этих вопросов скопилась целая дюжина, а может быть и больше. Меня все больше смущала та легкость, с которой я вырвался из лап опытного, умного и коварного Сосновского. Что-то здесь не то. И чем больше я над этим думал, тем больше сомневался в своей победе. Мой верный Пятница — любимый зять моего патрона Веня Архангельский, раздобыл о Сосновском весьма и весьма ценную информацию, которую я уже успел передать Иванову и полковнику Слуцкому. По этой информации, Сосновский держал уверенную руку на пульте событий не только дня сегодняшнего, но активно готовился к будущему. Сегодня — ближайшее окружение президента, его администрация, многие члены правительства — люди этого черного и грязного хомункулюса. Это они дергают за веревочки дряхлого патриарха и тот, не задумываясь (очень сомневаюсь, что он вообще когда-нибудь имел способность думать), подписывает дурацкие указы, развязывает войны в «горячик точках», участвует в гнусных провокациях, типа пресловутого «чеченского следа». Все это было бы смешно, если бы не было так грустно, даже страшно. Завтра — выйдет из подполья созданный алигархом Высший экономический Совет, заявят о себе в полный голос «правители» в регионах. И тогда — прости-прощай надежды на светлое будущее. Я с командой Иванова встречусь в какой-нибудь жуткой резервации, или того хуже — в психолечебнице, где нам дадут возможность влачить убогую жизнь и обмениваться впечатлениями о том, какими мы были в свое время непроходимыми тупицами, а слово порядочность станет синонимом глупости и невежества. И этот хитромудрый грязный паук, укутавший липкой паутиной все и вся, так легко мне поверил и пошел на сотрудничество?! Не верю!! Что-то здесь не то. Скорее всего он затеял со мной какую-то игру. Какую? Но сколько я не напрягал сознание, так и не смог ответить на этот вопрос. В конце-концов решил во всем открыться Потаеву. Как говориться, — из двух зол, выбирай меньшее. Потаев — был меньшим злом для страны. Конечно, и он был не безгрешен — невозможно за восемь-девять лет сколотить огромные капиталы честным путем. Конечно. Но разница между Потаевым и Сосновским состояла в том, что если первый любил Россию и стремился что-то сделать для её становления и последующего процветания, то второй её ненавидел и все сделает для её унижения. Вот почему сегодня я был на стороне Потаева. Без его помощи мне, мягко выражаясь, будет совсем худо. Факт.

Флюиды ещё какое-то время побродили по моему телу, покопались в душе и успокоились. Потолок качнулся и куда-то поплыл, разверзлись земные хляби и я провалился в сон. Так мне и надо. Может быть там найду ответы на мучавшие меня вопросы? Хорошо бы.

Но, увы, утром я проснулся точно таким же, каким и уснул — озабоченным и замороченным вчерашними вопросами, с той лишь разницей, что повзрослел ещё на один день. Но это обстоятельство даже не замутило сознания — подумаешь, всего-то один день. Как мы, порой, бываем беспечны и расточительны в жизни. А ведь может так случится, что именно этого дня мне и не хватит, чтобы достойно подвести свой земной итог.

Я встал, после длительных колебаний сделал зарядку, принял душ, позавтракал, поцеловал на прощание свою Венеру и помчался на работу. Танин встретил меня печальным взглядом и вновь стал сетовать на американцев и убеждать, что больше никогда никаких дел с ними иметь не будет. Интересно, чтобы с ним стало, если бы он узнал, что этот «американец» стоит прямо перед ним? Я думаю, что он бы этого не пережил. Точно. Я, как мог, ему посочувствовал и прошел к себе в кабинет. У моей секретарши были надутые губки, а ноги стали «короче» и напрочь выцвели. Но я этому не придал особого значения. Бывает и не такое.

В одиннадцать часов я связался по сотовому с Потаевым и напросился на прием, заверив, что дело столь же важное, как и неотложное.

Эту весьма поношенную «Ниву» я заметил за собой на проспекте Мира. Возможно, я бы не обратил на неё внимания, если бы не её столь затрапезный вид. Среди блистательных иномарок она выглядела их очень бедной и очень далекой родственницей и не могла не вызывать сочувствия. В её салоне, кроме шофера, на переднем сидении сидел ещё какой-то молодой господин. Заподозрив неладное, я свернул на первую попавшуюся улицу, «Нива» добросовестно повторила мой маневр. Сомнения отпали — за мной следили. Моя персона грата вызвала у кого-то повышенный интерес. Додуматься до этой простой мысли было нетрудно. Гораздо сложнее было понять — кто за этим стоит, и что им от меня надо? И чтобы не стать персоной нон грата, необходимо было принять срочные меры. После энергичных умственных пассов, я пришел к мысли, что это могли быть люди Сосновского. Недаром меня вчера мучили сомнения. Этот маленький господин с высокими возможностями был недоверчив и подозрителен, как мать настоятельница к своим прелестным послушницам. Первое, что мне предстояло сделать — освободдиться от своих преследователей.

На улице Кропоткинской я оставил свой «шевроле» под моросящим дождем и неспешным шагом направился к стоянке метро. Боковым зрением отметил, как неподалеку остановилась «Нива», из неё выскочил такой же поношенный, как и машина, господин и поспешил за мной. Шофер остался в машине, резонно посчитав, что я не брошу столь дорогую машину на улице и обязательно к ней вернусь. Все это увеличивало мои шансы отвязаться от «хвоста». Привести его к офису Потаева в мои планы не входило. Это чревато для меня большими осложнениями.

В метро как всегда было столпотворение. С трудом вниснулся в переполненный поезд. Поношенный господин присосался ко мне, будто пиявка — не отдерешь. Теперь я смог как следует его рассмотреть. Картины была из малоприятных. Высокий, худосочный, сутулый. Длинные пегие нечесанные патлы свалялись в жирные сосульки. Узкое, длинноносое и прыщавое лицо. Маленькие карие глазки взирали на мир затравлено и злобно. Похоже, что его ещё в дестве сильно обидели и теперь он имел большой зуб на все человечество. Я не был исключением. Что же мне делать с этим «симпатягой»? Как от него избавиться? Идея возникла спонтанно, но показалась мне столь удачной, что прочно закрепилась под коркой. Мне нужен был большой скандал маленького масштаба. И я стал думать над осуществлением своего плана и ждать удобного момента. Очень скоро он мне предоставился. Передо мной возникла ещё достаточно молодая, но уже весьма дородная дама с симпатичным круглым и сдобным, как свежая булочка, лицом. От неё пахло французскими духами и потом. Сочетание этих двух запахов вызывало довольно сильный эффект неврно-паралитического действия. Первым не выдержал испытания мой преследователь. Лицо его сморщилось, глазки заслезились и он отвернулся от дамы и, что было самым важным, — от меня. Я же все это не только стоически перенес, но даже улыбнулся даме и подмигнул, чем вызвал у неё приступ жгучего недоверия. Она смерила меня холодным, как душ в медвитрезвителе, и неподвижным, как мысли политика, взглядом, раскрыла дамскую сумочку, достала книгу и отгородилась от меня бестселлером с леденящим душу названием «Кровавый туман». И это было как раз кстати, так как в раскрытом зеве сумочки я увидел довольно пухлый кошелек. Не воспользоваться предоставленной возможностью было бы непростительно с моей стороны. Осторожно двумя пальцами я достал кошелек из сумочки и бросил его на пол как раз под ноги моего преследователя. Затем деликатно костяшками пальцев постучал по бестселлеру:

— Разрешите, мадам!

Бестселлер открылся. Показалось надменное, исполненное значения лицо дамы. Голосом оскорбленной добродетели она сказала:

— Что вам угодно?!

— Вы меня извините, мадам, но, мне кажется, что вот этот досточтимый джентльмен только-что изволил вытащить из вашей сумочки кошелек.

Дама заглянула в сумочку и, не обнаружив там кошелька, стала грозной и непредсказуемой. Лицо пропиталось яростью, глаза — ненавистью. Она выразительно взглянула на моего преследователя. Ее взгляд мог ввергнуть в трепет и героя. Но этот ипохондрик не был героем. Нет. Он вздрогнул и затрепетал, как осиновый лист при артобстреле. Втянул голову в плечи, затравлено зыркнул на окружающих и, сильно заикаясь, пролепетал побелевшими губами: