Коллапс. Гибель Советского Союза - Владислав Мартинович Зубок

И упала Стена…

Советский лидер хотел, чтобы его внутренние преобразования шли синхронно с построением «общеевропейского дома». Правда, он весьма смутно представлял, как именно будет выглядеть этот «дом». Он лишь знал, что это необходимо для его идеологической концепции и экономических реформ. 12 июня 1989 года Горбачев отправился в Западную Германию, на этот раз с большой командой министров от промышленности, хозяйственников и экспертов по торговле. Как и Андропов, Горбачев считал немцев ключевыми партнерами в деле модернизации советской экономики. Кремль поощрял создание «совместных предприятий» – еще одна новация из ленинского прошлого – с западногерманскими фирмами. Под давлением Совмина предприятия и объединения уже заключили пятьдесят пять таких сделок, а в Бонне советская делегация подписала одиннадцать новых соглашений об экономическом сотрудничестве[249].

6 июля 1989 года глава СССР выступил с речью перед Советом Европы в Страсбурге. Горбачев призвал покончить с разделением Европы. О содержании речи не знали заранее даже в Министерстве иностранных дел. Черняев поручил подготовить текст своему коллеге Вадиму Загладину со следующей инструкцией: «Не контактируйте и не советуйтесь ни с кем; не раскрывайте, над чем работаете». Выступление в Страсбурге вызвало овации депутатов-социалистов и социал-демократов. Идея Горбачева резонировала с давним проектом президента Франции Миттерана о Европе «от Ванкувера до Владивостока». В ней была заложена идея сдерживать возможные попытки США «дестабилизировать Восточную Европу» и сделать ее американской сферой влияния. Но главное было в другом. Горбачев обратился к Миттерану с особой просьбой: помочь включить Советский Союз в «мировую экономику» и внести этот вопрос в повестку встречи «Большой семерки» в Париже, назначенной на 14–16 июля[250].

Во время личной беседы один на один в Бонне еще в июне Гельмут Коль спросил Горбачева, что будет с Восточной Европой и Восточной Германией. «В отношении наших союзников у нас действует твердая концепция: каждый отвечает сам за себя», – пояснил советский лидер. Это значило не просто отказ от советского права на вмешательство в дела Восточной Европы. По сути, это был конец всякой общей политики в рамках Восточного блока, сигнал о том, что каждому придется самому выживать в глобальной экономике. 7–8 июля, сразу после триумфа в Страсбурге, Горбачев поехал в Бухарест на встречу лидеров стран Организации Варшавского договора. Там он повторил для восточноевропейских лидеров то, что озвучил Колю. В этот момент глава ГДР Эрих Хонеккер, румынский коммунистический диктатор Николае Чаушеску, коммунистический лидер Болгарии Тодор Живков и другие окончательно осознали, что Советский Союз собирается оставить их на произвол судьбы[251].

Концепция Горбачева, однако, не имела главного: советские экономические реформы не работали, децентрализованное управление и быстро меняющиеся правила внешней торговли сбивали с толку потенциальных западных партнеров. Лотар Шпэт, зампредседателя Христианско-демократического союза и премьер-министр земли Баден-Вюртемберг пожаловался Горбачеву, что в прошлом советские министерства и другие госучреждения подписывали контракты и давали финансовые и юридические гарантии их выполнения. Эта система больше не функционировала, а новой еще не появилось. На бумаге советские предприятия могли свободно участвовать в зарубежных сделках, но их руководители не знали, что им разрешено, а что нет. «Это крайне затрудняет практическое сотрудничество», – заключил Шпэт[252]. Горбачев проигнорировал этот важный сигнал, но полгода спустя нарастающий хаос похоронит мечту генсека о модернизации советской экономики.

А между тем очень быстро выяснилось, что времени на выстраивание «европейского дома» «по Горбачеву» отпущено в обрез. Предоставленная самой себе, коммунистическая номенклатура в Восточной Европе поняла, что ключи от ее будущего не в Москве, а в западных столицах и банках[253]. В первую очередь это касалось партийных кругов Венгрии и Польши. Большая задолженность Западу и перспектива дефолта не оставила руководству этих стран ничего, кроме как включить оппозицию в правительство и надеяться, что Запад смягчит требования по долгам. Поначалу казалось, что в Польше такая сделка сработает – 4 июня 1989 года полякам было впервые за сорок с лишним лет проголосовать за конкурирующих кандидатов «Солидарности» на честных выборах. Это были уже вторые реальные выборы внутри социалистического блока после советских. На выборах Сената и одной трети Сейма, Национального собрания Польши, львиную долю мест получила оппозиция. Лидеры и активисты «Солидарности» разрывались между эйфорией и страхом. Прямо в день выборов произошла кровавая драма на площади Тяньаньмэнь в Китае. Как далеко поляки могут пойти, не спровоцировав применения силы со стороны Москвы? В состоянии неопределенности Сейм избрал генерала Ярузельского президентом страны с перевесом в несколько голосов. В Венгрии молодые люди, среди них Виктор Орбан, не боялись раскачать лодку коммунистического правления и проверить, крепок ли московский «поводок». Их примеру последовали и более осторожные лидеры венгерской компартии. В мае 1989 года премьер-министр Миклош Немет объявил, что из-за нехватки средств Венгрия начнет демонтаж дорогостоящей системы пограничных сооружений с Австрией, установленных в годы холодной войны. Вскоре ряды колючей проволоки на австро-венгерской границе стали убирать. Этот шаг, разрекламированный западной прессой как «разрушение железного занавеса», запустил цепную реакцию – в сентябре беженцы из Восточной Германии отправились в Венгрию якобы на отдых, но на самом деле – чтобы пересечь границу с Австрией, а затем эмигрировать оттуда в Западную Германию. За этим последовал общий политический кризис. В октябре Восточная Германия была уже охвачена лихорадкой народной революции – сотни тысяч людей в Лейпциге и других городах вышли на площади с экономическими, а затем и политическими требованиями[254].

Несмотря на ясные предупреждения Яковлева и советских экспертов по Восточной Европе, Горбачев не ожидал такого стремительного развития событий. Все внимание советских реформаторов было поглощено кризисными событиями в самом СССР – а тут еще обвал коммунистических режимов в Восточной Европе. Вместо летнего отпуска Шеварднадзе и его верный помощник Степанов полетели в Абхазию, в Закавказье. Министру иностранных дел сверхдержавы пришлось урегулировать межнациональный конфликт в своей собственной республике и договариваться о перемирии между абхазами и грузинами. В разгар этой неблагодарной миссии из Москвы пришло известие, что в Польше Сейм избрал первого некоммунистического премьер-министра, Тадеуша Мазовецкого, одного из лидеров «Солидарности». «Ясно одно, – записал в своем дневнике Теймураз Степанов 19 августа 1989 года, – в польские дела встревать не будем – нам бы собственные привести в норму. Но как? Куда ни глянь взгляд – в Венгрию ли, в Прибалтику или за забор… – всюду развал порядка, прежнего положения вещей». На следующий день румынский правитель Чаушеску потребовал созвать экстренное заседание участников Варшавского договора. Степанов отреагировал с фатализмом: «В одночасье, спокойно, без конвульсий, без мучительной агонии кончается социализм