Люблю трагический финал - Ирина Арбенина

На самом деле она его тревожит. Не ведет ли «золотоволосое дитя» какой-то подспудной, неявной работы? Правда ли, что она успокоилась по поводу Виолетты? И правда ли, что Светловолосая только горюет и печалится? Вопросов много.

И, учитывая эту опасность, не пора ли давным-давно придумать для нее мизансцену?! Как там погибают дочери Рейна?

Увы, кажется, никак. Они, увы, бессмертны. Жаль. Не идти же поперек классики. Надо думать… Подойти творчески. Он слишком расслабился.

Давно, давно уже надо было придумать и подобрать для нее хорошую роль с летальным финалом. Тем более спектакль с Аидой подходит к концу.

Впрочем, у него еще одно важное происшествие… Требует его срочного внимания к себе Вика Цвигун. У нее та же беда — она слишком много знает… Причем ему тут — кровь из носу! — надо поторопиться. Поэтому придется обойтись без классического репертуара — все будет на скорую руку… Экспромт. Импровизация. Что-нибудь очень свежее, совсем неожиданное…

И лучше пусть все это случится у нее, у Вики Цвигун, на даче. Подальше от Москвы. Чтобы результат обнаружился не скоро. А то начнется возня вокруг этого… разбирательство. И это будет мешать ему, путаться под ногами, создавать излишнюю нервозность… А у него и других дел по горло.

Ладонь, которой Виктория Цвигун сжимала телефон, не хотела разжиматься… ее просто свело от страха… То, что она услышала, было ужасно. И совершенно неожиданно. Хотя где-то подсознательно она и не исключала такого варианта развития событий. Наихудшего из всех возможных!

Наконец она все-таки с трудом разжала пальцы.

Только что ей сообщили ужасную новость.

Вика встала из-за стола и почему-то на цыпочках, чтобы не стучать каблуками, прошла к двери, повернула ключ замка и, вернувшись за стол, безвольно опустилась в кресло…

«Господи, какая ерунда! Закрылась она на ключ… Вот дурочка. Что для них, для этих мафиози, какие-то двери?! Когда придет ее очередь, не помогут никакие замки».

А когда придет эта очередь? Вика лихорадочно выпрямилась в кресле. Скоро, очень скоро. Возможно, счет пошел уже на минуты. Она принялась яростно выдвигать ящики письменного стола. Нет, так просто она не сдастся, она должна попытаться спастись, в конце концов, у нее есть деньги.

Так… Что ей следует взять с собой?… Деньги, загранпаспорт… И куда подевался тот ключ? Господи, кажется, она оставила его дома… А домой ехать нельзя… ни в коем случае!

— Слава богу! — Она хлопнула себя по лбу. — Ведь, кажется, здесь, в конторе, есть дубликат… — Какая она все-таки предусмотрительная, какая умница — завела когда-то второй ключ…

«Боже, в городе никогда не бывает так холодно и так темно…» Вика с тоской смотрела на чернильные тучи, лохматые и низкие, застилающие впереди горизонт, и гнала машину под сто двадцать.

Наконец показалась долгожданная знакомая крыша из коричневой финской металлочерепицы. Вика никогда никому не говорила про этот небольшой дом в ста с лишним километрах от города. В общем, это был даже не дом. Это было убежище… Гордящаяся своей предусмотрительностью, Вика приобрела его некоторое время назад. Были тогда деньги — наследство, — вот и купила. Пусть будет… Мало ли что да как… Лучше постелить соломки — ведь не знаешь, где упадешь…

И вот случилось — соломка понадобилась.

Дорман пожаловался «крыше»! И теперь Вику трясло от страха. Она-то думала: приличный человек… На этом и строился ее расчет и шантаж: мягкий, славный… по определению, не способный к насилию и сопротивлению… интеллигент.

Вика и представить себе не могла, так хорошо его зная, что он напустит на нее бандитов. Хорошо, что ее вовремя предупредили…

Вика вдруг подумала, что все, что происходит с ней сейчас, нисколько не противоречит тому, что она прочла недавно в книге одного американского психолога… Ее жизнь не отклоняется от написанного ею же сценария… Если кто-то постилает соломку, значит, подсознательно готовится к падению. Стоит завести тайное убежище на тот случай, что когда-нибудь придется прятаться, — и случай этот непременно наступит.

Она вышла из машины, открыла металлическую дверь со сложным замком… В доме она первым делом проверила тайник. Пистолет был на месте.

Вспомнила опять американца. Вот уж точно. Не покупайте пистолет… купите — точно придется отстреливаться… И вот, кажется, такая возможность была почти рядом…

Виктория выпила лекарство, потому что ужасно разболелась от волнения голова… Прилегла на диван в самой защищенной, с глухими ставнями и решетками, комнате… Пистолет лежал рядом, и она так и не отняла от него руки.

«Ну что ж… значит, буду отстреливаться… это лучше, чем терпеть пытки, издевательства, насилие…»

Вика некстати стала вспоминать все те ужасные слухи, которые ходили о методах этих людей… Нет, смерть, просто смерть всегда лучше… она застрелится.

Впрочем, что это она, дурища… Сама себя понапрасну запугивает! Ведь никто же не знает. Никто на свете не знает об этом доме! Кроме… Кроме самых-самых близких, которых нечего опасаться…

Значит, никто сюда не заявится. Другой вопрос: сколько ей придется здесь просидеть? Гораздо более вероятно, что она попросту подохнет тут от голода, так и не решившись высунуть нос из дома…

Лекарство сняло головную боль, и Виктория облегченно задремала…

Она проснулась от шума мотора, от резкого хлопанья автомобильных дверец… Сквозь ставни пробивался свет от включенных фар…

Спросонок она даже не пыталась рассуждать, как они могли ее найти.

Одна только мысль: пистолет! Главное, пистолет… чтобы у нее остался пистолет. Виктория сжимала его судорожно, как последнее спасение…

Потея от страха, она прокралась к ставням, чтобы заглянуть через щелочку во двор. Но свет автомобильных фар, направленных на окна, слепил глаза и не позволял ничего увидеть.

В доме уже хлопали двери, стучали тяжелые башмаки, скрипели и содрогались ступени лестницы, ведущей наверх, раздавались грубые хамские голоса…

— Не убивай эту суку сразу! — услышала она.

Нет… Этого она вынести не могла…

Домашняя изнеженная девочка… английская школа — не какая-нибудь оторва, родившаяся в колонии и прошедшая закалку в подвалах… Она не выдержит не то что издевательств, а даже ожидания.

Виктория сжала тяжелый пистолет в хрупкой руке, поднесла к виску и нажала курок…

…А он победоносно усмехнулся: вот, вот еще одно доказательство того, насколько он умен!

Он даже не убивал Вику Цвигун.

Она сама!

Ему принадлежала только инсценировка. Магнитофонная запись, включенные фары, грубые мужские голоса, хлопанье дверей, тяжелые шаги…

Переписал на пленку фрагменты из «страшных» боевиков, смонтировал, склеил… Ну, знаете, это «наше новое кино». Все эти излюбленные фразы новых режиссеров: «Ну, где эта сука?! Попадись она мне в руки…» — и тому подобное…

И Виктория Цвигун застрелилась сама — от ужаса, от ожидания… В полной уверенности, что некие молодчики, подосланные, заявились по ее душу…

Надо и здесь отдать себе должное — это он, он сам и внушил ей такую мысль… Внушил, что будто бы по ее следу уже идут бандюки, намеренные проучить — таков заказ! — зарвавшуюся шантажистку.

«Ничего себе «только инсценировка!» — возразила ему некая уцелевшая еще в неприкосновенности частичка прежней его души. — Только инсценировка… Нормальный человек не в силах «объять» разумом такой ход режиссерской мысли… От этой дьявольской режиссуры веет хладом могильным».

«То есть что же, остается предположить, что я ненормален? Чушь! Полная чушь!..»

И с этой невообразимой чушью он согласиться, разумеется, не мог никак.

Петя нахмурился… Сквозь приоткрытую дверь ему хорошо было видно жену…

Анна сидела в гостиной перед увядшим букетом роз. И смотрела на него, как зачарованная… Это ее занятие продолжалось уже добрых минут двадцать… Розы давно пора было выбросить — они потемнели и засохли…

— Неспроста, — хмыкнул Стариков.

Вообще у Пети все последнее время отчего-то было ощущение, что его жена того и гляди может исчезнуть. Как будто он взял что-то, что ему не принадлежит, — и вот-вот обман обнаружится, и он лишится добытого…

Возможно, он не так уж и преувеличивает. Если в один отнюдь не прекрасный день тот, кто подарил Ане эти розы, проявит решительность… Старикову останется только паковать чемодан.

Посвистывая, Петр вошел в гостиную. Остановился рядом с женой:

— Ты увлеклась собиранием гербария?

Петя щелкнул по засохшему розовому бутону, и лепестки, с легким, как папиросная бумага, шуршанием осыпались на стол.