Я беременна, профессор! - Амелия Борн
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И я, все же осознавая, что мне сейчас лучше уйти, сказала в ответ:
– И я этого тоже очень хочу, Альберт. Ты ведь это понимаешь?
– Судя по твоей физиономии, Даша звала тебя не для того, чтобы устроить страстное примирение, – заявил, внимательно осмотрев меня, Ольшанский.
За последние дни он практически перебрался ко мне жить. И я был ему за это безумно благодарен. Пустота, наступившая после ухода Даши, была непереносимой. Жуткий контраст того, каким дом был с ней и без нее. Да я, честно говоря, уже напрочь забыл, как это вообще – быть без нее. Не помнил, что было до. Зато воспоминания о совместной и, казалось, такой счастливой жизни, преследовали на каждом шагу. Насколько же сильным было ее недоверие ко мне, что она сумела все это вычеркнуть для себя?
Ольшанский, составлявший мне компанию каждый вечер и каждое утро, хоть как-то разбавлял безрадостную картину, в которую превратилась моя жизнь. Даже шлюшка Молли в последнее время притихла, чувствуя общее настроение, и только молча терлась у моих ног. Жалела, видимо, как умела. По-своему, по-кошачьи.
– Совсем не для того, – ответил я Тиму, опуская на кресло кейс. Развязал галстук и, сдернув его, по привычке повесил на спинку стула, куда вешал всегда. Жизнь с женщиной быстро научила меня не раскидывать свое приданое по всему дому.
– Случилось что-то? – спросил Ольшанский обеспокоенно, верно оценив хмурое выражение на моем лице.
– Случилось, – кивнул я. И также методично стал расстегивать рубашку.
– Поклонский, может, в спальне переоденешься? – хмыкнул Тим. – А то стоишь и делаешь все с таким видом, будто стриптиз мне показывать собрался!
Очнувшись от этих слов, я невесело усмехнулся в ответ.
– Стриптиз тебе и без меня есть кому показывать.
– Вот уж точно! И, не обижайся, конечно, но на женщин смотреть куда приятнее!
– Если б тебе было приятнее смотреть на меня, я бы обеспокоился, – парировал я, невольно втягиваясь в эту пикировку.
– В общем, иди-ка ты, Алик… переодеваться! – заявил Ольшанский. – А потом все расскажешь. И у меня на тебя большие планы касаемо этого вечера!
Я кинул на Тима взгляд, не выражавший особого энтузиазма, и покорно поплелся в спальню. Надо было бы сесть и подумать над всем произошедшим. Впрочем, пока Даша не решит для себя, готова ли она позволить мне организовать для Гоши самое стандартное обследование, все было бесполезно.
– Повар из меня так себе, поэтому я заказал еду из ресторана.
Тим встретил меня на кухне этими словами и протянул тарелку с едой. Вдохнув запах пасты с морепродуктами, я вдруг понял, что ужасно голоден. Так, словно не ел год! Впрочем, это было недалеко от истины. В последнее время я питался кое-как и то больше на автомате. Казалось, что вместе с Дашей ушло все – способность чувствовать запахи и вкусы, воспринимать цвета и звуки. Похоже, меня в полной мере настигла идиотская романтическая херь, в которую раньше не верил.
– Наш пациент идет на поправку! – довольно констатировал Ольшанский, глядя на то, как я жадно уплетаю пасту.
Я втянул в себя спагетти и, покачав головой, сказал:
– Мне порой кажется, что это неизлечимо.
– Что – это? – поинтересовался Ольшанский, деликатно жуя. Глядя на него сейчас, я понимал, почему женщины от него буквально текут. Было в нем что-то такое, некая врожденная породистость, что ли, которая позволяла ему выглядеть блестяще в любой обстановке. Что бы он ни делал. Даже если просто ел пасту.
– Эта тоска, – вздохнул я и, внезапно потеряв аппетит, отложил вилку.
– Вот смотрю я на тебя, Алик, – сказал Тим, – и думаю – какое все-таки счастье, что я никогда не влюблялся по-настоящему!
– У тебя еще все впереди, – невесело хмыкнул я.
– Нет уж, спасибо! – открестился поспешно Ольшанский. – Я и дальше не собираюсь погружаться… – он сделал какой-то неопределенный жест вилкой, – вот в это все.
– А ты считаешь, я этого хотел? – откинувшись на спинку стула, я искривил губы в усмешке. – Да ни один мужик в здравом уме не подпишется добровольно на такие мучения!
– Ты просто подпустил ее слишком близко, – выдал мне истину Тим.
– А по-другому семьи не построить, – подернул я плечами. – Да и то… даже это нам не помогло, как видишь.
– Так что все-таки произошло? – снова спросил Тимур и я вновь услышал, как наяву, надрывные крики сына, причину которых не мог понять.
– С Гошей что-то не так, – ответил со вздохом.
– Он болен? – обеспокоился Ольшанский.
– Не знаю. При поверхностном осмотре у него, кажется, ничего не болит. Но периодически случаются настоящие истерики.
– Что ты имеешь в виду?
– Он начинает надрывно плакать. Не так, как обычно делают дети, а… – я потер подбородок, подбирая слово, – в общем, как-то странно.
– Ты не думаешь, что это как-то связано с тобой? – озвучил Ольшанский тревожащую и меня самого мысль.
– Не знаю, – снова сказал я. – У меня нет практических знаний в этом вопросе.
Но я искренне надеялся, что дело не во мне. Меньше всего мне хотелось, чтобы Даша была вынуждена вернуться потому, что Гоше нужен я. Тем более что она по-прежнему боялась доверить мне ребенка. Моего собственного ребенка!
В голове все чаще возникали мысли, что, возможно, стоит оставить ее в покое. Подарить спокойствие относительно того, что я не пущу Гошу на опыты. Самоустраниться ради тех, кого любил.
Но как же я не хотел этого делать! Как надеялся на чудо! Как ждал, что она поймет, что я неспособен на все то, в чем она меня обвиняла. И я готов был на что угодно, чтобы вернуть обратно ее, детей, и ее веру в меня. Только Даша пока не оставляла мне для этого ни единого шанса.
И я не боялся биться головой об эту стену, сколько потребуется. Я боялся, что своим упорством делаю только хуже тем, кто мне дороже всего на свете.
– Все наладится, – Ольшанский мягко похлопал меня по спине и я автоматически кивнул. Он поддерживал меня, как мог, а я боялся произнести вслух то, что чувствовал. Что это тупик, из которого нет выхода.
– Значит, так, – снова взял инициативу в свои руки Тим. – Я купил пиво, чипсы, рыбу и предлагаю тебе посмотреть вместе футбол. Сегодня ужасно интересный матч в Лиге чемпионов!
Я фыркнул.
– И когда ты видел, чтобы я смотрел футбол?
– Никогда не поздно начинать! – заявил Ольшанский и, нырнув в свой любимый холодильник, достал оттуда пару бутылок. – Держи, – сунул он мне в руки одну из них.
– Давай
