Убийства в «Маленькой Японии» - Барри Лансет

Берега расщелины были сложены из песчаника, перемежавшегося вкраплениями гранита. Местами они поднимались над руслом на тридцать футов. Странно, но я даже надеялся, что притаившиеся в прибрежных валунах ночные змеи – коварные и ядовитые – в какой-то степени защищают нас с флангов.

Я пока не полностью пришел в себя, и наше продвижение вперед было мучительно медленным, хотя с каждым пройденным изгибом реки мы уходили все дальше от деревни. Я брел, спотыкаясь, по колени в воде, и никак не мог избавиться от мыслей о смерти Мори и воображаемых сцен его гибели. Дважды я падал, Нода помогал мне подняться и вел вперед, обхватив рукой вокруг пояса.

Вскоре нас настигли москиты. Они замелькали у щек, ушей, глаз, с жадным жужжанием предвкушая неожиданный роскошный пир. Машинально я прихлопнул одного, и звук шлепка моей ладони по щеке эхом отдался в узком коридоре расщелины.

– Не делай этого больше, – строго произнес Нода. – Здесь любой звук разносится далеко.

– Но они съедят нас заживо.

– Не худший из возможных вариантов.

И он словно сглазил. Худшее материализовалось почти мгновенно. Цикады и лягушки резко оборвали свои рулады. И сразу нас с Нодой окружила мертвая тишина. Нода прижал палец к губам и указал вниз. Секундой позже он уже беззвучно скрылся под водой, и на поверхности осталась лишь часть лица. Я последовал его примеру и тоже погрузился в поток, улегшись на дно и всем телом содрогаясь от ледяного холода.

Через несколько секунд над кромкой берега показалась чья-то голова. Сквозь приборы ночного видения мы наблюдали, как мужчина внимательно осматривает русло. Судя по плавному движению головы, он тщательно изучал каждый его дюйм.

Он действовал методично и эффективно. Удерживая себя на месте, запустив скрюченные пальцы в дно, я оставался неподвижен, пока боец из Соги изучал место, где мы залегли. Холодная вода стремительно обтекала тело, быстро забирая из него остатки тепла. Чтобы не дать своим конечностям полностью онеметь и все еще борясь с легким головокружением, я отрывал от грязного дна правую руку и с силой вонзал ноготь большого пальца себе в бедро.

Нам пришлось затаиться на три минуты, пока голова скрылась.

– Ждем, – шепотом скомандовал Нода.

Минутой позже голова показалась над берегом вновь ярдах в двадцати выше по течению, и наблюдение повторилось. Но на сей раз он все делал гораздо быстрее и поспешнее. Мы понимали, что сквозь инфракрасные очки он рассчитывал увидеть внизу очертания двух человеческих фигур, которые должны были излучать тепло. Однако речная вода так быстро понизила температуру наших тел, что прибор не среагировал на них, и в этом был наш шанс спастись.

Голова опять пропала. Я переместился ближе к Ноде и жестом указал ему путь ниже по течению. Он кивнул в ответ, и тогда я «снялся с якоря», позволив потоку плавно увлечь меня за собой ногами вперед. Используя руки как рули, я мог при необходимости изменять направление и огибать постоянно возникавшие препятствия.

Нода поступил так же, и подобным образом мы преодолели следующие полмили. Проплыв первые триста ярдов, я осмелел настолько, что выбрался на середину реки, где скорость воды была гораздо выше. Но еще ярдов через пятьсот нам все же снова пришлось уйти на мелководье, остановиться и вслушаться. Хор ночного леса звучал громко и торжественно, что не могло не радовать.

Нода поднялся и подал мне сигнал следовать за ним. И опять по колени в воде мы стали передвигаться, чувствуя, как тепло постепенно возвращается к нам. Теперь я даже не пытался отгонять москитов. Холодная добыча уже не вызывала, видимо, у них прежнего аппетита, однако они постоянно кусали меня в руки, в шею, в лицо. Один из них пристроился у меня на лбу. Я смахнул его, но на его место сразу пристроились три других.

Мы, конечно же, ни на мгновение не ослабляли бдительности, вслушиваясь в песни цикад и лягушек и осматривая края берегов.

Через два часа, полностью истощенные нервно и физически, мы с огромным трудом взобрались по круче расщелины наверх и продрались сквозь кусты к темневшему у дороги силуэту «ниссана-блюберд», за рулем которого безмятежно спал Джордж. Нас ждало возвращение к свободе и цивилизации, которому теперь никто не смог бы воспрепятствовать.

Глава тридцать восьмая

Визит в Согу открыл для меня неведомый прежде мир новой боли, и я метался в салоне машины, как попавшая в сеть форель. Отчасти это объяснялось действием яда, который все еще бродил в моем организме. Но лишь отчасти. Мое сердце буквально колотилось о грудную клетку в ритме барабанов Соги, а мозг выжигала лишь одна мысль: «Что же, черт возьми, мы сможем теперь предпринять?»

Мы дважды едва не погибли в захолустной деревушке префектуры Шига. И даже теперь, оказавшись в относительной безопасности и на пути в Токио, я никак не мог переварить всего, с чем нам там пришлось столкнуться. Ладно бы только с ножами. Но яд, но петля! Да что же это такое?! Ничто из рассказанного прежде Нодой не подготовило меня к подобному повороту событий. Это было действительно какое-то царство фантомов. А мы разбудили не только их, но и самого дьявола. Ничто не способно было поколебать меня в этом убеждении. Да, нам удалось на сей раз спастись, но что дальше? Сога проникала повсюду. Нам не избежать их следующей атаки, причем мы даже не успеем понять, кто и откуда напал на нас.

Ноду одолевали те же мысли, но он реагировал на все по-своему. Сев за руль машины, он просто гнал ее на бешеной скорости, вперив взгляд в узкий туннель света, который прорезали во тьме над поверхностью шоссе фары автомобиля.

Первый час на обратном пути ни один из нас не вымолвил ни слова. Потом Нода сказал:

– Что ж, считай, что худшее мы уже видели.

Я смотрел в боковое окно на смутно видневшиеся по сторонам дороги рисовые поля. Джордж продолжал мирно спать на заднем сиденье.

– Лучше бы нам этого не видеть, – откликнулся я.

– Ты можешь все бросить, если уж совсем невмоготу.

– Вернуться в Штаты и вместе с дочерью где-нибудь пересидеть опасный период?

– Да.

– Ты считаешь, я не сумею противостоять им?

– Им вообще мало кто может противостоять. А ты еще и зеленоват для этого.

В своей обычной манере Нода не стеснялся в выражениях и говорил что думал.

– На твоем месте любой посчитал бы отступление самым умным, что можно сделать в таких условиях, – добавил сыщик.

Я откинулся на подголовник и закрыл глаза. «Самым умным...» В далеком прошлом, когда время моего ученичества закончилось и я открыл собственное дело, я сформулировал для себя несколько важнейших принципов. Основывались они на сформировавшейся у меня прежде системе ценностей и твердом решении добиться независимости, чтобы ни перед кем и ни перед чем не склонять головы. Я должен уметь постоять за себя и каждое утро, глядя на себя в зеркало, иметь возможность сказать: «Я свободен, и совесть моя чиста». Когда мне пришлось взять на себя еще и «Броуди секьюрити», я пришел туда, лелея такие же идеалы. Ведь так прожил жизнь мой отец. Он никогда не бросал борьбы, не поступался своей независимостью. Я вспомнил, как подростком иногда принимал с ним вместе душ и он в шутку учил меня, как «отскребать с себя всю налипшую грязь», имея в виду не только мыло и мочалку. Отец рассказывал мне о делах, которые расследовал. И о своих поступках – добрых, злых, порой не совсем честных. «Что бы ни случилось, – повторял он, – умей сохранить лицо. Научись защищать простых людей и самого себя». Но только после его смерти, несмотря на нашу отчужденность в последние годы, до меня дошло, что все жизненные принципы, которые считал своими, я перенял у этого неистового и свободного человека, сумевшего вопреки трудностям устроить свою судьбу за тысячи миль от родины.

Все это было для меня крайне важно. Нода замечал мое поверхностное сходство с отцом, но не ведал, насколько глубоко оно распространяется, а я сам, разумеется, не желал даже упоминать об этом. Вот ему и приходилось испытывать меня на прочность, а значит, его совет не следовало воспринимать всерьез.

Ввязавшись в это дело, мы пошли на то, что нам представлялось допустимым риском. То есть недооценили опасность, однако сумели выжить. Вот только то, с чем мы столкнулись, грозило теперь уничтожить нас – решительно и безжалостно. Да, мы спаслись, но увязли глубоко. Попали в паутину, из которой невозможно выбраться. Мы больше не могли отмахнуться от существования Соги, как не может повернуться спиной к разъяренному льву человек, случайно попавший в клетку.

Но даже будь у меня шанс прекратить расследование, я не мог этого сделать, не нарушив слова, данного Ренне. А ведь была еще и Миеко. Сога отняла ее у меня. Украла, разрушив дальнейшую жизнь. Всеми днями в смятении, всеми ночами без сна, всем своим одиночеством я был обязан именно Соге.

Для меня не существовало умных поступков или глупых. Я мог поступить единственно правильным образом. И когда мы миновали Шизуоку, я сказал: