Дети капитана Гранта - Жюль Верн

— Иногда причиной — молния, когда трава высушена жарой. Иногда виновники пожара — индейцы.

— Зачем они это делают?

— Они утверждают, — не знаю, насколько основательно это утверждение, — что после пожаров злаки лучше всходят. Очевидно, это объясняется тем, что зола удобряет землю. Лично я предполагаю, что они поджигают траву, чтобы уничтожить миллиарды паразитов, страшно истощающих их-стада.

— Но ведь этот способ может стоить жизни тем животным, которые будут захвачены пожаром в прериях?

— Да, бывает, что сгорают целые стада. Но что значит одно стадо при таком изобилии?

— Однако в пампасах бывают и путешественники, — сказал Мак-Набс. — Может ведь случиться, что пожар застигнет их врасплох и отрежет пути к спасению?

— Конечно! — воскликнул Паганель с нескрываемым удовольствием. — Так это иногда и бывает. Признаюсь, я не прочь был бы присутствовать при подобного рода спектакле.

— Вот это настоящий учёный! — рассмеялся Гленарван. — Мы все читали Фенимора Купера, и Кожаный Чулок научил нас, как спасаться от степного пожара: для этого достаточно вырвать вокруг себя траву на расстоянии нескольких саженей. Нет ничего проще. Поэтому я нисколько не боюсь степного пожара, но, напротив, жажду увидеть его своими глазами.

Однако мечте Паганеля не суждено было осуществиться, и поджаривал его не степной пожар, а только лучи солнца, действительно невыносимо горячие. Лошади задыхались в этой тропической жаре. Изредка только мимолётная тучка заслоняла солнце. Когда это случалось и тень пробегала по гладкой земле, всадники и кони приободрялись и старались не отстать от прохладной полосы, несомой вперёд западным ветром. Но туча скоро оставляла лошадей далеко позади, и снова беспощадное солнце поливало огненным дождём известковую почву пампасов.

Когда Вильсон говорил, что воды в мехах больше чем достаточно, он не принимал в расчёт отчаянной жажды, мучившей его спутников в этот трудный день. Надежда встретить реку пока не оправдалась: гладкая, как скатерть, поверхность пампасов не представляла удобного русла для рек. Но мало того, что по пути не было рек, искусственные водоёмы — пруды, вырытые индейцами, — все пересохли! Видя, что признаки засухи увеличиваются с каждой милей, Паганель спросил у Талькава, где он рассчитывает найти воду.

— В озере Салинас, — ответил индеец.

— А когда мы туда приедем?

— Завтра вечером.

Аргентинцы, путешествующие по пампасам, когда их одолевает жажда, обычно роют землю на несколько саженей вглубь и находят там воду. Но наши путешественники не имели необходимых для этого орудий, и потому такой способ не годился для них. Пришлось ограничить потребление воды: минимальные порции её выдавались через большие промежутки времени. Если путешественники и не умирали от жажды, то, во всяком случае, изрядно страдали от неё.

Вечером они сделали привал после перехода в тридцать миль. Все мечтали об отдыхе и сне, но ночью налетавшие целыми тучами москиты никому не дали покоя. Их появление предвещало перемену ветра, и действительно, в полночь ветер повернул на несколько румбов и подул с севера. Таким образом, путешественникам нечего было надеяться на избавление от этих проклятых насекомых, которые исчезают только при южном и юго-западном ветрах.

Майор хранил обычное спокойствие даже под укусами москитов, но Паганель всё время клял судьбу. Он посылал ко всем чертям москитов и горько жаловался на отсутствие подкислённой воды, которая умеряет боль от укусов.

Несмотря на утешения майора, говорившего, что они должны считать себя ещё счастливыми, так как из шестисот-семисот тысяч видов насекомых, известных натуралистам, на них напала только одна разновидность, Паганель проснулся утром в очень плохом настроении. Однако сигнал к отправлению застал его уже в седле, так как не менее всех остальных он спешил добраться до озера Салинас. Лошади очень устали; они умирали от жажды, хотя всадники и отказались в их пользу от своих порций воды.

Признаков засухи в этот день было больше, чем накануне, а знойное дыхание северного ветра, настоящего самума[41] пампасов, делало жару совершенно нестерпимой.

В этот день произошло событие, которое ненадолго внесло разнообразие в монотонное путешествие. Ехавший впереди Мюльреди вдруг повернул коня и сообщил о приближении отряда индейцев. Путешественники по-разному отнеслись к этому известию. Гленарван прежде всего подумал, что эти туземцы могут дать ему новые сведения о потерпевших крушение на «Британии», и обрадовался. Талькава же нисколько не соблазняло знакомство с кочевниками: он опасался встретить грабителей и разбойников.

По его предложению маленький отряд выстроился в боевом порядке, и каждый зарядил своё ружьё: нужно было быть готовым ко всему.

Вскоре все увидели индейцев. Их было не больше десятка, что несколько успокоило патагонца. Они приближались, и теперь их можно было хорошо рассмотреть. Это были коренные жители пампасов. Высокий выпуклый лоб, большой рост, оливковый цвет кожи — всё это обличало в них представителей чистейшей индейской расы.

Кочевники были одеты в шкуры гуанако. Их вооружение составляли длинные двадцатифутовые пики, большие ножи, пращи, боласы и лассо. Это были великолепные наездники, судя по непринуждённой грации их посадки.

Остановившись в сотне шагов от путешественников, они стали совещаться, крича и жестикулируя.

Гленарван направился к ним, но не успел он пройти и двух саженей, как весь отряд индейцев круто повернул назад и ускакал с невероятной быстротой. Измученные лошади путешественников, конечно, не могли догнать их.

— Трусы! — вскричал Паганель.

— По тому, как они улепётывают, видно, что они мошенники, — сказал майор.

— Кто эти индейцы? — спросил Паганель у Талькава.

— Это гаучо, — ответил патагонец.

— Гаучо? — повторил Паганель и, обернувшись к своим спутникам, добавил: — Не стоило принимать столько предосторожностей! Нам нечего было бояться.

— Почему? — спросил майор.

— Потому, что гаучо — безобидные землепашцы.

— Вы уверены в этом, Паганель?

— Вполне. Они приняли нас за грабителей и потому ускакали.

— А я думаю, что они бежали потому, что не осмелились напасть на нас, — возразил Гленарван, взбешённый неудачей своей попытки вступить в переговоры с индейцами.

— И я так думаю, — сказал майор. — Если не ошибаюсь, гаучо не безобидные землепашцы, но самые отъявленные и опасные бандиты.

— Чепуха! — сказал Паганель.

И он так живо принялся доказывать свою правоту в этом этнологическом[42] споре, что ухитрился вывести из равновесия даже майора. Вопреки своему обыкновению всегда и во всём соглашаться с собеседником, Мак-Набс вдруг сказал: