Камни говорят - Тоурбергюр Тоурдарсон

глубоко с нашей стороны? Две-три сажени? Сейчас, наверное, последняя ночь, когда водоем настолько красив. Как я хотел, чтобы эти черти не расчищали лопатами устье! По мере того, как занималась заря, вспышки начали немного тускнеть. Восточные склоны Эрайвайёкюдля засверкали на солнце. Это вам не какой-нибудь утренний концерт на патефоне завести! Когда солнце дошло до юга, показавшись над раннеутренним ориентиром, мы созвали криками всех овец, забредших далеко в сторону от луга, и пошли домой спать.

На следующий день все мужчины с хуторов Брейдабольсстадюра и, думаю, также из Сльетталейти пошли на косу, чтобы прорыть перемычку в протоке и «спустить» Лагуну. Мы с ребятами, которые дежурили ночью, тоже принимали в этом участие – мы долго не спали. Когда расчищают устье, долго спать не приходится. Хотя я и знал, что потом буду испытывать от этого неприятные чувства.

Мы выплыли на лодке к косе. Грести приходилось долго, потому что в том месте, где следовало копать, Лагуна была широкой; к тому же нам пришлось пересекать ее по диагонали на юго-восток от Брейдабольсстадюра. А расстояние там было порядочное – на вид казалось, что мы плывем по морю. На водной глади не было ряби: полный штиль! Вся поверхность Лагуны напоминала лежащее на земле зеркало, повернутое к небу. Небо было ясным, ярко светило солнце, и теперь на западе не наблюдалось ничего необычного. Мне всегда нравилось грести на лодке по Лагуне, даже когда там не было волн. Я засмотрелся на эту ослепительную ширь, наблюдая, как в ней отражаются луга, лавовое поле Удлар-Хрёйн и гора за хуторами. Шхеры Скётюскер и островок Маркхольми ушли под воду, а поросшие мхом лавовые поля Фискилайкяр-Хрёйн и Мидхольма-Хрёйн превратились в зеленые острова, расположенные в дальнем конце Лагуны. Такими их было видеть намного приятнее, нежели лицезреть, как они поднимаются из илистой почвы.

Мы прокопали узкую, но глубокую траншею через песчаную перемычку – там, где ранее проток, пересекавший косу, впадал в море. Рыть стали от начала песчаной гряды и продолжили на север по направлению к Лагуне. Копать там пришлось немало. Солнце припекало, но мы, постоянно разговаривая друг с другом, старались меньше обращать внимания на жару. Беседа зашла о вспышках в небе – их каким-то образом связывали с рекой Скейдарау[69]. Я не помню, как именно. Под конец дня до Лагуны остался лишь небольшой отрезок. Мужчины, не теряя времени, докопали его, и как только это случилось, вода с растущей энергией понеслась по траншее, расширяя ее с обеих сторон и все глубже врываясь в песок; я же услышал, как Лагуна испустила первый вздох.

На следующий день была ясная погода, сияло солнце и дул западный ветер. На хуторах в Брейдабольсстадюре собирали овец для стрижки. Под вечер, когда работы закончились, на западе в ясном небе показался столб черного дыма, который двигался на восток и за короткое время покрыл весь небосвод – на улице потемнело, как в буран в четыре часа днем в конце декабря[70], и из этой темени на землю навалило столько пепла, что в нем оставались опечатки следов.

Я в тот момент возился с овцами в двенадцати минутах ходьбы к западу от Хали, и мне было крайне трудно держать глаза открытыми. Пепел проникал в уши и ноздри, набивался в рот и скрипел на зубах, а когда я дошел до дома, все лицо было перемазано пеплом, от которого было трудно отмыться. То, что мы видели ночью, не было никаким обманом зрения. В Сюдюрсвейте было не принято видеть галлюцинации. Теперь все знали, что, скорее всего, начался разлив Скейдарау.

На следующий день опять установилась ясная погода, и у всех полегчало на душе при виде солнечного света и ясного неба после зловещей темноты накануне. В воздухе, впрочем, от пепла еще оставалась небольшая дымка, а солнце плыло по морю, имевшему красноватый оттенок. Это выглядело красиво.

В тот день погнали яловых овец на горное пастбище в сторону от хуторов Брейдабольсстадюра; я в этом тоже участвовал. Помню, что погонщики овец обсуждали выпадение пепла и паводок на Скейдарау, когда мы возвращались домой, идя на запад мимо горы Стейнафьядль по склону между Сльетталейти и развалинами хутора Стейнар. Выражение «разлив Скейдарау» звучало как нечто ужасное и таинственное, проникающее внутрь тебя. Человек, не поживший в Сюдюрсвейте или Эрайви, никогда не ощущал это своим нутром. Для него это просто лишь такое-то количество кубометров воды, протекающей за столько-то секунд.

Как я помню, пепел быстро исчез с земли. Я забыл, смыл ли его дождь или это произошло каким-то иным образом.

Освобождение устья завершилось успешно для тех, кто особо не пекся о красоте Лагуны. Через несколько дней она умерла, осталось лишь узкое русло, по которому вода медленно вытекала на запад среди темно-коричневых илистых осушек совсем неподалеку от берега, потом поворачивала на юг немного вдали к западу от Брейдабольсстадюра, а после этого на юго-запад к протоку. С приливом вода широко разливалась, покрывая ил.

Так выглядела Лагуна на протяжении всего лета. Это уже был не тот красивый водоем, что ранее, но в нем сетями ловилась в большом количестве форель. Мы с парнями постоянно ставили там плавные сети[71] и без всякого затруднения переходили русло вброд. Это было прекрасное время для массового убийства, и убивать казалось весело. А потом это уже стало не в радость.

17

Мне всегда было крайне интересно выходить на пляж. Там все выглядело не так, как дома. Пляж будто только что появился на белый свет. Там царило великолепие, которое шло из глубины и практически парализовывало тебя, заманивая в какую-то первозданную даль. Оттуда открывалась более широкая панорама, чем с наших хуторов. Было видно дальше на восток и на запад, а гора выглядела совсем иначе. И когда ты смотрел в сторону родного луга, освещенного вечерним летним солнцем, то совершенно искренне спрашивал самого себя: «На каком уровне бытия я нахожусь?» А по другую сторону взморья находился мировой океан.

На пляже можно было увидеть множество птиц. На пляже Рейниведлира на поросших травой холмиках откладывали яйца гаги и изредка – чайки и короткохвостые поморники. Пляж Брейдабольс-стадюра был ровнее, там гнездилось лишь небольшое количество поморников. Я не любил этих птиц. Короткохвостые поморники предвещали дождь, а еще пытались ударить меня или поцарапать, когда я к ним приближался. Я никогда не мог неотрывно долго смотреть на них – мне начинало казаться, что в этих