Блистательные годы. Гран-Канария - Арчибальд Джозеф Кронин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Сожалею, – сказал ему Мюррей, убирая свой стетоскоп после ежедневного осмотра, – но боюсь, что в конце концов я не буду иметь чести присутствовать на ваших похоронах.
– Мой друг, – покосился на него Александр, – твое разочарование – ничто по сравнению с тем, что испытают другие. – Внезапно он посмотрел прямо в глаза Мюррею. – Боб, тебя удивило бы, если бы я сказал, что кто-то пытается меня убить?
Вопрос был настолько неожиданным, что Мюррей молча воззрился на Александра.
– История стрельбы по голубям, – продолжил Дефрис, – это благочестивая выдумка. Это не было случайностью. Кто-то пытался убить меня, когда я шел домой с сахарного завода в Гранд-Лимбе.
– Кто?
– К сожалению, – пожал плечами Александр, – я этого не знаю.
– А вы не можете выяснить?
– Попробую, потому что, когда я вернусь, попытка, несомненно, повторится.
Мюррей, решив перевести все в шутку, сказал:
– Какой толк от того, что мы вас подлатали, если вас уберут сразу же по возвращении?
– Не волнуйся, – хохотнул Дефрис. – Я буду осторожен. У меня есть особое желание – я бы сказал, исключительное – остаться в живых.
И он тут же сменил тему:
– А теперь вернемся к нашей игре.
– Почему бы вам не забыть о ней – лучше поднимитесь на палубу. Солнце чудесное.
– Мой юный друг, полагаю, это наша последняя возможность поиграть. Давай не будем пренебрегать этим. Достань карты.
Он не собирался отпускать Мюррея. Очевидно, партия в джин-рамми стала его главным дневным развлечением. Он был прирожденным игроком, и Мюррей решил, что тот жаждет победы. Но опять же карта шла доктору в руки. Когда в шесть они закончили, он был в выигрыше.
– Невероятно! – пробормотал Александр. Он каждый день записывал результаты и теперь проверял полный итог. – Молодой человек, я обнаружил, что должен тебе семьсот шестьдесят два доллара. С тяжелым сердцем я обязан расплатиться.
– Разумеется, – шутливо кивнул Мюррей. – Осталось перевести их на мой Пекинский счет.
– Ни в коем случае. Долг чести. – Он вытащил свой бумажник.
Роберт почувствовал, что краснеет:
– Что вы имеете в виду? Это было не всерьез. Неужели вы думаете, что я мог бы позволить себе играть на такие суммы? Как я смогу заплатить, если проиграю?
– Этот момент не имеет значения. Ты выиграл.
Покраснев еще больше, Мюррей уставился на него. До него дошло, что все это время Дефрис дурачил его, подкидывая нужные карты, чтобы иметь предлог вручить ему вознаграждение.
– За кого вы меня принимаете? – не на шутку рассердился он. – Вы не должны мне ни цента, так что, пожалуйста, не оскорбляйте меня.
Александр не стал спорить и убрал бумажник.
– Удивительно. Боб, ты провоцируешь меня на морализаторство. Ты отказываешься от того, за что большинство людей продают свои души, – одним словом, от прибыли. Ты также не проявляешь ни малейшего интереса к противоположному полу. – Он помолчал. – Уже девять дней ты путешествуешь в тесном общении с очаровательной молодой леди и все еще обращаешься с ней как – как бы это описать? – как с деревянным чучелом индейца у табачной лавки.
– Вы это о ком?
– Ну ты и идиот. О Мэри Бенчли.
– Она медсестра, – категорично заявил Мюррей.
– Чрезвычайно красивая молодая женщина.
– Вы находите ее хорошенькой? – как будто вдруг удивившись, спросил Мюррей.
– Она юная Юнона. Ты меня разочаровал, мой друг, – такой крепкий парень, а в жилах течет только ледяная вода. Серьезно, Боб, если бы ты не был таким абсолютно порядочным, я бы подумал, что ты… напыщенный тюфяк. Я склонен подозревать, что в детстве у тебя развился целый набор комплексов. Разве твоя мать не избавила тебя от них?
– Нет, – сухо ответил Мюррей. – Я потерял обоих родителей, когда мне не было и пяти лет.
– Тогда кто тебя воспитывал?
– Два очень достойных человека.
Последовала пауза, в течение которой Александр внимательно изучал бесстрастное лицо собеседника. Затем он пожал плечами.
– Ты не очень умеешь врать, Боб. А теперь оставь меня, пожалуйста. Мне нужно подготовить кое-какие бумаги до прибытия на остров.
Мюррей вышел из каюты и поднялся на палубу, намереваясь проветриться. Первой, кого он встретил на шлюпочной палубе, была Бенчли. Она играла в настольный теннис со старшим стюардом и робко спросила, не хочет ли Мюррей сыграть с ней один на один. В обычной ситуации он бы, вероятно, отказался, но, уязвленный насмешкой Александра, он почувствовал необходимость оправдать себя и успокоиться, поэтому сказал:
– Согласен.
Он снял пиджак, закатал рукава рубашки, и игра началась.
Час спустя Роберт опустил рукава и надел пиджак.
– Что ж, – сказал он, цепляясь за веревочное кольцо, свисавшее с перекладины оградительной сетки, – это было довольно забавно.
Она выиграла у него три сета кряду.
– Это было невероятно весело, – сказала она. – Последние два сета мы шли почти вровень.
– Не говорите чушь. Вы мокрого места от меня не оставили.
Затем, чтобы показать, что он не в обиде, Мюррей протянул ей руку. Она ответила ему крепким пожатием. Мгновение он стоял в некоторой растерянности, чувствуя, как пульсирует его кровь, и на зная, что сказать.
– Как насчет чего-нибудь прохладительного? – вытирая лоб, спросил он наконец.
– Я бы с удовольствием выпила лайма с содовой.
Они спустились в маленькую буфетную у входа в обеденный зал, и Мюррей выдавил пару лаймов в два высоких стакана, добавив содовой и льда. Бенчли сделала большой глоток и удовлетворенно вздохнула.
– Это напоминает мне «У Зооба». Интересно, как дела у Макси.
– Вы часто туда заходите?
– Ничего не могу поделать со своим зверским аппетитом, – улыбнулась она. – Ланч позади, а до обеда далеко. – Она опустила глаза, изучая пузырьки, поднимавшиеся в ее стакане. – Мне так часто хотелось с вами поговорить, но как я могла? В Методистской клинике это было бы просто неуместно.
Вот оно что – ему и в голову никогда не приходило, что ее сдержанность может быть результатом самодисциплины. Он с любопытством посмотрел на нее. После нападок Александра он был вынужден как бы со стороны оценить ее физические данные. Босиком, в белых шортах и майке с короткими рукавами, она выглядела до нелепости юной. У нее была фигура мальчика, стройная и прямая, за исключением небольших, упругих грудей. Ее глаза были какого-то орехового цвета, а лицо, с тонкими правильными чертами, было настолько загорелым на солнце, что ее мягкие светлые волосы казались еще светлее. Что его поразило, так это ее свежесть. Большой и чувственный рот, губы едва тронуты помадой, и он вспомнил, что это было единственное, что она себе позволяла. Конечно, с
