Карты нарративной практики. Введение в нарративную терапию - Майкл Уайт

переездом направить Томаса ко мне, чтобы я продолжал с ним работать, она предложила встретиться всем вместе и поговорить об этом. Томас согласился.

Вот эту историю я и услышал, когда встретился с Томасом и Шерил. Чтобы помочь Томасу осмыслить, что же происходило с ним на встречах с Шерил, я порасспрашивал их обоих о том, какие впечатления вызывали у них беседы. Через двадцать минут до Томаса дошло: «Ой, это ж признание, вот это что. Наконец-то мне удалось понять, что это такое. Это признание. Вот что меня так выбивало из колеи. То, что она даёт мне признание. У меня этого никогда не было, я не знаю, что с этим делать, честное слово, не знаю, как с этим быть».

Я спросил Томаса, почему это признание так притягивает его. «Да вы что, не знаете, что ли? Это же чисто человеческое что-то. Разве вы не знаете? Людям свойственно стремиться к тому, чтобы получать признание», — ответил Томас. Я сказал, что не уверен, знаю ли я это, и попросил его поподробнее рассказать мне об этом понимании. И Томас так и поступил, привлекая идею о человеческой природе в качестве объяснения тому, по побуждало его так реагировать на встречи с Шерил. После этого я спросил Томаса, как Шерил откликалась на историю его жизни, и вскоре у меня был список особых умений, позволявших ей давать признание другим людям.

Объясняя свой отклик на признание со стороны Шерил, Томас сослался на представление о человеческой природе, человеческой натуре. В нынешние времена люди достаточно часто ссылаются на «человеческую природу» (см. главу 2). Поэтому вполне ожидаемо, что они будут объяснять свои достижения общими фразами такого рода — я называю их «натуралистические объяснения». Хотя они могут быть по-настоящему красивы, широко признаваться и применяться в терапевтических целях, подобный подход «затеняет», игнорирует социальную историю достижений, роль отношений с другими в том, чего человек достигает, в развитии важных линий человеческой жизни. Именно поэтому «натуралистическое» понимание — это бедное, слабое описание, и в беседе оно заводит нас в тупик.

Чтобы сделать возможной беседу восстановления участия, важно понимать, что подобных тупиков можно избежать, если открыть путь для социальной истории значимых достижений в жизни людей, для осознания роли человеческих взаимоотношений в их развитии. Например, человек может говорить о том, что жить и пережить травму ему помогла надежда, которая свойственна человеческой натуре: «Для людей вообще характерно сохранять надежду в ситуации катастроф, травм и т. д., это свойственно их природе». Это замечательная мысль, но она не способствует насыщенному развитию истории. В терапевтическом контексте можно уважать и признавать подобное понимание, но при этом как бы обходить его, задавая следующие вопросы:

   • Каким образом вам удавалось сохранить надежду, несмотря на то, что вам довелось пережить?

   • Как вам кажется, каким образом вам удавалось сохранять чувство сопричастности этой надежде в тяжёлые времена, что помогало вам не забывать о ней?

   • Из всех людей, которые знали вас, кто меньше всех удивился бы, узнав, что вам удалось сохранить надежду?

   • Как вы полагаете, что именно из того, что эти люди знали о вас, чему они были свидетелями в вашей жизни, позволило им предсказать, что вы сможете сохранить надежду?

   • Можете ли вы припомнить какие-нибудь обстоятельства, эпизоды, случаи, которые подпитывали бы вашу надежду?

   • Не могли бы вы вспомнить какие-нибудь случаи, которые могут подтвердить, что сохранение надежды на будущее было вполне обоснованным?

Такие вопросы открывают возможность для положительной оценки, признания людьми собственных достижений и обеспечивают основу для богатого, насыщенного развития истории. Они также создают основу для начала беседы, направленной на восстановление участия. Когда Томас предложил «натуралистическое» объяснение своего отклика на признание, которое он получил от Шерил, я задал ему следующие вопросы:

   • То есть в какой-то момент вы смогли как-то распознать это признание?

   • Может быть, вы сумеете рассказать о каких-то жизненных событиях, переживаниях, которые помогли бы мне понять, каким образом вам удалось распознать признание?

   • Откуда взялось ощущение, что это признание? Что позволило вам узнать его, понять, что это было именно оно?

   • И это признание не осталось незамеченным. Вы позволили ему затронуть вас, приняли его. Мне очень любопытно, каким образом вы узнали, как отнестись к этому признанию?

   • Не могли бы вы рассказать о своей жизни что-то такое, что помогло бы мне понять, откуда вы знали, как обходиться с признанием?

   • Есть ли какие-то истории в вашем личном опыте, которые бы позволили мне понять происхождение, основы вашей способности впустить в свою жизнь признание и позволить ему затронуть вас?

Именно отвечая на эти и им подобные вопросы, Томас впервые упомянул собственную мать.

Томас: Ну, вы, наверное, хотите узнать про мою мать, другие консультанты всегда спрашивают. Она покончила с собой, когда мне было семь лет, я этого почти не помню. Помню только, что в этот момент был дома, помню, что искал её повсюду и не мог найти, а потом нашёл... в ванной, она не шевелилась. Все после этого как-то мутно, я не помню. Следующее воспоминание — я куда-то бегу и всё время падаю, бегу и падаю. Больше я никогда её не видел, и никто никогда мне ничего о ней не говорил. Мне сказали, что она покончила с собой, но я не мог этого понять. Потом я узнал, что она перерезала себе вены. И ещё я узнал, что она попросила, чтобы дядя на это время забрал меня из дома, но этого не случилось, — он валялся на газоне в палисаднике, пьяный в дым. Некоторое время после этого я жил с тётей и другим дядей. Эта тётя была двоюродной сестрой моей матери, но в той семье было жутко. В конце концов я больше не смог этого выносить и в четырнадцать лет убежал из дома и жил на улице. Потом меня взяли в одну приёмную семью, затем в другую, но из этого тоже не вышло ничего хорошего. И вообще я не хочу об этом говорить, я просто рассказываю вам, потому что психологи всегда об этом спрашивают.

М.: Вы не хотите