Ранчо - Стил Даниэла

– Мне здесь нравится, – призналась она и осторожно улыбнулась.

На сей раз подруги улыбнулись с ней за компанию. Как ни странно им снова оказаться вместе, все трое вынуждены были согласиться, что попали в удивительное место, а домик – просто чудо!

– Тебе предоставили нечто особенное, Тан, или здесь всех встречают одинаково? – поинтересовалась Зоя. Она сомневалась насчет равенства, так как слишком многое указывало на особый прием, включая специально подобранные в соответствии с их возможными наклонностями журналы.

– Думаю, что хороши все домики, – ответила Таня, наливая себе пиво. – Неделю назад отсюда звонили и у моей секретарши узнали, что я люблю есть, пить, читать, каким мылом моюсь, сколько кладу под голову подушек, сколькими одеялами укрываюсь, какие видеофильмы смотрю, нужен ли мне факс, дополнительные телефонные линии. Я ответила, что хватит одного номера, но настояла на факсе и трех видеомагнитофонах и позволила себе пофантазировать насчет ваших вкусов по части съестного и выпивки. Если вам хочется еще чего-нибудь, выкладывайте без стеснения.

– Потрясающее место! – согласилась Мэри Стюарт, изучив все спальни. На обратном пути она чуть не натолкнулась на Зою.

– Как твои дела? – спросила та участливо.

Взгляд бывшей подруги заставил Мэри Стюарт смешаться: в глазах стояли грусть и боль.

– Неплохо, – тихо ответила Мэри Стюарт. Ей очень хотелось расспросить Зою, как она сама прожила все эти годы. Впрочем, про клинику она знала от Тани.

– Я слышала о твоем сыне, – Зоя инстинктивно дотронулась до ее руки. – От Тани. Это такая несправедливость... Я все время сталкиваюсь с ней и никак не могу привыкнуть, особенно когда человек уходит в таком молодом возрасте. Так жалко!

– Спасибо, Зоя, – ответила Мэри Стюарт, смахивая слезы и отворачиваясь.

Ей не хотелось, чтобы Зоя видела ее заплаканной, но Зоя все равно чувствовала, каково ей. Она отошла, чтобы не усугублять горе матери.

– Ну, разобрались, кто где спит? – Вернувшись в гостиную, Таня догадалась, что Мэри Стюарт только что всплакнула. Уж не вышло ли у них новой ссоры? Впрочем, обе выглядят вполне мирно. Она поняла, что разговор коснулся Тодда, и приподняла бровь, взглянув на Зою. Та утвердительно кивнула.

В конце концов женщины выбрали себе комнаты. Та, что побольше, имела, помимо душа, ванну и джакузи, и Зоя с Мэри Стюарт настояли, чтобы ее заняла Таня, хотя та с радостью отказалась бы от привилегии в их пользу. Посопротивлявшись, она согласилась, но сказала, что они могут в любой момент воспользоваться джакузи. Подруги ответили, что это лишнее, потому что утром их все равно здесь не будет. Таня едва не упрекнула их в ослином упрямстве, но в последний момент сдержалась и молча прошла к себе переодеться к ужину. Подруги поступили так же.

Зоя позвонила из своей комнаты домой, там еще не успело произойти ничего из ряда вон выходящего. Инга сказала, что все в порядке, и позвала к телефону Джейд, которая даже не расплакалась от звука маминого голоса. Она хотела было вызвать по пейджеру Сэма – узнать, как обстоят дела в клинике, но не стала: у него и так достаточно хлопот без ее вопросов.

Незадолго до семи вечера все трое сошлись в гостиной. Таня надела черные замшевые брюки в обтяжку и ковбойскую рубаху с бисером; волосы она убрала назад и закрепила черной лентой. На ногах высокие ковбойские сапоги, тоже из черной замши, купленные специально для этой поездки. Зоя надела джинсы, бледно-голубую кофточку и туристские ботинки; Мэри Стюарт – серые брюки, бежевый свитер и мягкие мокасины от Шанель. Они остались такими же, какими были всегда: поразительно дополняя друг друга, совершенно друг на друга не походили. Все-таки их соединяло что-то большее, неподвластное суетным раздорам, и даже давняя ссора двух подруг ничего не могла изменить. Таня знала честность и порядочность обеих, и они должны махнуть рукой на глупую размолвку. Ее влекло к подругам так сильно, словно существует незримый канат, не позволяющий ей от них отдаляться. Вернувшись в гостиную, она застала подруг за разговором о Зоиной клинике: Зоя с жаром что-то рассказывала. Мэри Стюарт заворожено слушала ее.

– Потрясающее подвижничество! – восхищалась Мэри Стюарт по дороге в ресторан.

После этого обе умолкли, словно внезапно вспомнили, что давно не разговаривают. Но стоило им сесть за стол, как разговор возобновился. Таня рассказала о своем предстоящем концертном турне, о кинофильме, в котором она как будто соглашалась сниматься. Подруги пожелали ей всяческих успехов. Им предложили занять столик в углу ресторана. Конечно, все присутствующие беспрерывно крутили головами, любуясь Таней, но никто не посмел клянчить автограф или заговаривать со знаменитостью, за исключением хозяйки ранчо Шарлотты Коллинз, остановившейся возле них и пожелавшей приятного отдыха.

Шарлотта – интересная женщина с широкой улыбкой и проницательными голубыми глазами, от которых ничто, казалось, не может ускользнуть. У нее все под контролем: каждое помещение, каждый отдыхающий. Она в точности знает, что делает в любой момент каждый ее служащий и что требуется клиенту. Организация пансионата вызывала восхищение и у Тани, и у всех остальных. На Шарлотту со всех сторон сыпались благодарности и комплименты.

– Надеюсь, вам у нас понравится, – искренне пообещала она.

Ни Зоя, ни Мэри Стюарт не осмелились спросить ее о рейсах и признаться, что утром уезжают.

– Спрошу в администрации после завтрака, – сказала Мэри Стюарт, когда Шарлотта Коллинз прошла к другим столикам. Ока решила, что полетит в Лос-Анджелес и переночует в «Биверли Уилшер». Можно также полететь в Денвер. Зоин маршрут и того проще: она отправится домой тем же путем, каким прилетела.

– Сейчас я не желаю об этом говорить, – оборвала обеих Таня. – Лучше подумайте хорошенько о своем поведении. У вас столько подруг, что вы можете себе позволить расплеваться с теми, кого знаете полжизни?

Увы! Причина их раздора достаточно серьезна, и Тане это хорошо известно. Просто ей хотелось положить этому конец. Двадцать один год – вполне приличный срок и можно наконец покончить со старым. Они слишком необходимы друг другу, чтобы так легкомысленно расстаться.

Речь зашла об Алисе, Джейд, только не о Тодде. Ни Мэри Стюарт, ни Таня не упомянули мужей. Говорили о чем угодно: о путешествиях, музыке, общих знакомых, книгах, запавших в память, Зоиной клинике. Потом стали вспоминать о колледже, людях, которых терпеть не могли и которых обожали, о смешных субъектах, однокашниках, заставивших о себе говорить в последнее время, о дураках, слюнтяях, тупицах, вульгарных девицах, героях девичьих грез. Многие из бывших знакомых погибли во Вьетнаме перед самым подписанием мира, и это было самой большой несправедливостью – лишиться друзей в последние часы. Но что было, то было... Многие умерли в мирные годы, некоторые – от рака. Зоя знала истории всех болезней от коллег и друзей, а также потому, что жила в Сан-Франциско, откуда многие их однокурсники так и не уехали, так как город находится недалеко от Беркли. На протяжении всего разговора подруги ни разу, не упомянули Элли. Возвращаясь в дом, они продолжали обсуждать старых друзей, и только в гостиной Таня впервые произнесла запретное имя. Она знала, что Элли не выходит у подруг из головы, и решила доставить им облегчение.

– Представляете, столько лет прошло, а я по-прежнему по ней тоскую.

– Воцарилось долгое, тягостное молчание.

Потом Мэри Стюарт кивнула.

– Я тоже, – тихо призналась она.

Элли была душой и сердцем их маленькой компании. Она всегда оставалась самой внимательной, чуткой, нежной. Это была веселая, даже дурашливая девушка, готовая на что угодно, лишь бы рассмешить остальных, вплоть до появления, на вечеринке в чем мать родила, размалеванная белой краской. Поступив так однажды, заработала соответствующую репутацию. Она откатывала безумные номера, вызывая всеобщий смех. А потом из-за нее пролились горькие слезы. Ее смерть стала страшным ударом для всех, особенно для Мэри Стюарт – ведь она и Элли были закадычными подругами. Все трое думали о ней, когда Зоя нарушила молчание.