Истоки славянской письменности - Игорь Додонов

Итак, откуда в коллекции нашего героя могли оказаться такие древности? А. И. Сулакадзев и помогавший ему брат много ездили по монастырям, в которых либо приобретали древние рукописи, либо снимали с них копии (II, 9; 134). Совершал покупки манускриптов Александр Иванович и у торговцев антиквариатом. Но подобным путём в то время шли многие учёные и другие собиратели письменных древностей. Однако ни у одного из них не было даже близко ничего подобного экземплярам сулакадзевского собрания. То есть объяснить этими поездками и покупками наличие у Сулакадзева такой старины невозможно. И, кажется, становится понятным скепсис одного из главных хулителей Александра Ивановича ещё при его жизни А. Н. Оленина, который писал К. М. Бороздину и А. И. Ермолаеву, также собиравшим древние книги, следующее: «Вы ездили по белу свету отыскивать разные материалы к российской палеографии и едва нашли остатки какого-нибудь XI, а может быть, только и XII века. А мы здесь нашли человечка, который имеет свиток, написанный во времена дяди и тётки Олега и приписанный Владимиром Первым, что доказывает существование с приписью подьячих с самых отдалённых веков Российского царства… Если же вам этого мало, то у нас нашёлся подлинник Бояновой песни…» (II, 34; 164–165).

Однако есть одно обстоятельство, которое старались не замечать противники Сулакадзева в его время и о котором почему-то молчат (может, не знают?) его критики в наши дни. А между тем данное обстоятельство многое могло бы объяснить.

Этим обстоятельством является близкое знакомство и даже дружба между Александром Ивановичем и Петром Петровичем Дубровским.

Пётр Петрович Дубровский — основатель «Депо манускриптов» (современная Государственная публичная библиотека им. Салтыкова-Щедрина в Санкт-Петербурге). Основу «Депо манускриптов» составила богатейшая коллекция книжных древностей, принадлежавшая П. П. Дубровскому. История происхождения этой коллекции такова.

Пётр Петрович, служа по дипломатическому ведомству, работал в русском посольстве в Париже как раз в период начала Великой французской революции. Революционные события заставили покинуть Париж не только французских дворян, но и большинство работников российского посольства. Дубровский оказался фактически его главой. В это время он познакомился с якобинцем Паулем Очером, членом клуба «Друзей Закона».

Этот клуб после падения монархии заседал непосредственно в бывшей королевской резиденции, в Версале. Для выработки законов необходимо было часто обращаться к юридическим актам из королевской библиотеки. Библиотекарем клуба как раз и был Пауль Очер. В его распоряжении были все её сокровища, в том числе и древлехранилище. Запомним этот факт. В нашей истории он сыграет свою роль. А сейчас скажем, что под псевдонимом Пауль Очер скрывался Павел Александрович Строганов, сын графа Строганова, одного из влиятельнейших российских вельмож. Мы не будем останавливаться на биографии Павла Строганова. Она очень интересна, но не имеет отношения к нашей теме. Интересующихся отсылаем к статье Александра Асова в журнале «Наука и религия» (№ 2 за 2001 год) и одной из миниатюр Валентина Пикуля.

Дубровский уже много лет занимался собиранием древних манускриптов. Приобретал он их и во Франции, и в других странах, в которых бывал. Бежавшие от революции дворяне менее всего думали о старинных книгах. Хранилища древностей во Франции оказались фактически распахнуты. Пётр Петрович не мог не воспользоваться этой ситуацией. Он колесил по стране и скупал за гроши сокровища, не имеющие цены. Может показаться, что поступал он не очень красиво, но, по сути, он спас от разграбления и уничтожения невежественными людьми памятники письменной культуры человечества. Так в его коллекции оказались античные и египетские свитки, книги византийские и старофранцузские, письма французских королей и… древние славянские рукописи из библиотеки Анны Ярославны (II, 9; 159–160). Передаче последних Дубровскому содействовал Павел Строганов (II, 6; 8). Благодаря этим двум людям то, что восемь столетий назад ушло из Руси, вернулось в Россию.

О библиотеке Анны, дочери Ярослава Мудрого, выданной замуж за короля Франции Генриха I Капета, у нас принято говорить больше как о легенде. А уж что там стоит за этой легендой — правда или вымысел, кто ж теперь разберёт. Между тем доподлинно известно, что Анна в качестве приданого привезла с собой во Францию русские книги и рукописи. И, судя по всему, книги эти были не только христианские, но и более древние — языческие.

В самом факте, что рукописи отдавались невесте в приданое, ничего удивительного нет. Книги тогда очень и очень ценились. И не только Ярослав Мудрый считал их достойным приданым невесты царственной особы, но и другие монархи. Так, дочь императора Византии Константина Мономаха Мария, выданная за сына Ярослава Мудрого Всеволода, привезла с собой на Русь книги античных писателей.

Во Франции привезённые Анной рукописи стали храниться в королевской библиотеке. Потом большая их часть была перевезена в основанное Ярославной аббатство Санлис. И там они пробыли вплоть до Великой французской революции.

Такая история странствий древних славянских манускриптов восстанавливается, как утверждает А. И. Асов, на основе свидетельств королевского архива Франции (II, 9; 157).

Тот же Асов в своей книге «Славянские руны и “Боянов гимн”» приводит интересный факт.

Русский писатель-эмигрант А. П. Ладинский, живя во Франции, много лет работал во французских королевских архивах, а потом написал роман «Анна Ярославна» (1960), в котором он изложил также историю славянской рунической библиотеки этой королевы. Причём интересовался ею не только Ладинский, но и некоторые французские учёные. Так, в бумагах Ладинского, хранящихся сейчас в ЦГАЛИ, есть указания на книгу некоего Люшера об аббатстве Санлис и библиотеке Анны и 10томное собрание «Истории Франции» (II, 9; 157). Как видим, французы, в отличие от русских, не считают библиотеку Анны легендарной, они считают её вполне реальной, так сказать, имевшей место быть.

Ещё интереснее то, что А. П. Ладинский в своём романе, описывая книги из библиотеки Ярославны, говорит о рукописях, которые были в собрании А. И. Сулакадзева («Песнь Бояна», «Громовник» Путисила и ряд других). Причём описывает он их словами, схожими с теми, которыми описывал их Александр Иванович в своих книжных каталогах (II, 9; 158). Как объяснить данный факт?

Самое простое объяснение, что Ладинский был знаком с архивами Сулакадзева. Отсюда и совпадение названий и описаний. Однако на такое объяснение есть ряд очень веских возражений. Во-первых, для того чтобы ознакомиться с архивами Сулакадзева, Ладинскому нужно было поработать в архивах и библиотеках тогда ещё Ленинграда и Москвы. Но ведь писатель находился в эмиграции! Во-вторых, если даже допустить, что каталоги Александра Ивановича были известны Ладинскому, то остаётся открытым вопрос, почему писатель связал эти каталоги с библиотекой Анны Ярославны. Ведь сам Сулакадзев ни разу, ни словом не обмолвился о том, что какие-то раритеты его коллекции происходят из библиотеки русской княжны и французской королевы.

Другое объяснение заключается в том, что данные сведения писатель-эмигрант почерпнул непосредственно из королевского архива Франции, даже не ведая о Сулакадзеве и его собрании (или ведая на уровне «что-то где-то краем уха слышал, краем глаза видел»).

И ещё одно объяснение. Асов считает, что Ладинский мог знать о связи коллекции русского антиквара и библиотеки Ярославны. Информацию об этой связи он мог почерпнуть из работ тех французских учёных, которые использовал при написании своего романа. Последние же из сопоставления данных французского королевского архива и того, что им было известно о собрании Сулакадзева (например, из публикаций XIX столетия), пришли к выводу, что книги дочери Ярослава Мудрого, уйдя из Франции, в конечном итоге оказались у Сулакадзева (II, 9; 159). Вывод, к которому мы подводим, становится очевидным: библиотека Анны Ярославны — источник, откуда в коллекцию А. И. Сулакадзева могли прийти древнеславянские рунические книги.

Остаётся выяснить совсем немного: как из коллекции Дубровского старинные славянские рукописи попали в собрание Сулакадзева. О дружбе между этими двумя людьми уже упоминалось. Так что становится понятно, что ничего в принципе невероятного в таком переходе нет. Если же говорить подробнее, то переход этот мог совершиться при следующих обстоятельствах.

В феврале 1800 года в возрасте 46 лет после 23 лет дипломатической службы П. П. Дубровский вернулся в Санкт-Петербург. Но родина приняла его не очень ласково. Из-за чиновничьих игр он был отчислен из Коллегии иностранных дел и остался без службы и каких бы то ни было средств.

Интересно свидетельство Бестужева-Рюмина, друга Дубровского, о причинах его опалы, ибо свидетельство это хорошо иллюстрирует нравы, существовавшие в высших кругах власти. «Граф Ростопчин, — пишет Бестужев-Рюмин, — не знал даже лица его, но при вступлении в звание вице-канцлера, в царствование императора Павла I, исключил его, Дубровского, из службы единственно потому, что он не был никому знаком из приближенных к графу, и такою несправедливостью ввергнул его в самое затруднительное положение возвратиться в отечество; и потом, когда он, Дубровский, кое-как возвратился и явился к нему, Ростопчину, он оболгал его перед государем, и Дубровский был выслан из Санкт-Петербурга» (II, 9; 160).