Рассказы - Адам Нэвилл

черную фигуру. Но когда, прикрыв глаза от солнца и прищурившись, он всмотрелся еще раз, то не увидел ничего, кроме равнины из твердой соли, на которой не смог бы спрятаться даже койот.

Из третьего здания полным ходом шла эвакуация, и солдат присмотрелся, нет ли у голодных дьяволов оружия. Долговязый мужчина в подтяжках и цилиндре держал в руках нечто, похожее на кремневое ружье, оставшееся от французов, воевавших с англичанами. Солдат снес ему голову из винтовки. Другая ослепшая от дыма растрепанная фигура наступила на его цилиндр когтистой ногой.

Воспользовавшись пожаром, охватившим два здания, и густым черным дымом, опустившимся на палаточный городок, солдат спокойно перезарядил и пистолет, и винтовку. Поднявшись с колена, принялся спокойно расстреливать тех, кто, завидев своего заклятого врага, вознамерился броситься на него. Две пыльных, костлявых старухи в чепчиках и сарафанах разлетелись на части, словно соломенные куклы. А затем он зарубил саблей двух девочек-подростков, разбегавшихся перед ним, словно курицы.

Третье здание он поджег изнутри, держа саблю наготове. Когда он вступил в забытую богом пыльную тьму, под ногами захрустели, перекатываясь, обглоданные кости и пустые черепа съеденных несчастных.

Солдат вышел, кашляя, и посмотрел в сторону палаток. Темные силуэты — он насчитал не больше пяти — ковыляли неровным строем под ярким солнцем. Двое из них рыдали, остальные трое тоже последовали их примеру, будто понимали, что время Великого Пробуждения подошло к концу. Одна лупила себя по лысой голове длинными руками, выдирая из черепа последние пучки бесцветных волос.

За спиной у солдата три храма Сиона, этого Нового Иерусалима для паствы Светлокожих Нефийцев, пылали красно-черным пламенем, уходящим высоко в темно-синее небо.

Солдат направился к палаткам, перезаряжаясь на ходу. У оставшихся уже не было сил для сопротивления, хотя они рычали, как сторожевые псы, будто не желая отходить далеко от того, что находилось под тентами.

Наконец одна тварь бросилась на него на четвереньках, взбивая костлявыми ногами пыль. Солдат отстрелил ей большую часть шеи и правой щеки. Тварь завыла и затихла лишь тогда, когда он раздавил каблуком ей череп. Из оставшихся четырех одну, вопящую во все горло, он застрелил на месте, попав с десяти ярдов в морщинистое, как кора дерева, лицо. Трое других разбежались по палаткам.

Солдат повернулся кругом, держа перед собой саблю. По спине у него пробежал холодок, вызванный предчувствием, которому он научился доверять. Нечто в высокой шляпе, низко жмущееся к земле, юркнуло за сарай, словно бродячая собака. Пророк Легий, должно быть, обошел Сион кругом и проник с запада через пустыню. Медленным, окольным путем, но тем самым не привлекая внимание драгуна.

Солдат опустился на колени и перезарядил винтовку и пистолет. Сунул пистолет в кобуру, встал и бросился к сараю на поиски Пророка.

— Легий! Ах ты, ублюдок…

Из охваченного огнем и дымом здания рядом с сараем вырвалась ярко-оранжевая вспышка света, и нечто словно кулаком сбило солдата с ног. Он почувствовал, как три ребра у него треснули, как спицы в колесе, и весь воздух вышел из легких. Он понял, что ему попали в правый бок и пуля прошла навылет. Когда он попытался сделать вдох, боль была такой силы, что он даже не смог закричать.

Солдат пошарил в пыли, пытаясь отыскать карабин, который отлетел в сторону при падении.

Из-за горящих у него за спиной зданий раздался полный триумфа и ярости крик Пророка, призывающий поредевшую паству провести долгожданную службу.

— И он искупит, мои братья и сестры. Искупит своей кровью, которую мы выпустим на этот священный берег!

Из-за палаток высунулось три жутко растрепанных головы. Нефийцы мотали ими из стороны в сторону, пытаясь разглядеть своими тусклыми глазами раненого солдата. Затем упали на четвереньки и поспешили к нему, ослепленному и побелевшему от боли.

Он дважды резко вскидывал голову, когда усыпляющая чернота накатывала на его горящие глаза. Посмотрел на мокрую руку, которой зажимал себе правый бок. Пуля разорвала кожу и мышцы под соском и раздробила несколько ребер. Солдат молился, чтобы осколок дробинки не проник в живот, потому что чувствовал, что желудок жжет сотней маленьких угольков, и боялся, что больше не сможет принимать пищу.

Увидев, что он повержен и тяжело ранен, Нефийцы бешеными скачками бросились к нему из палаток. Возможно, учуяли в пыли и на его белой коже горячую кровь, отчего стали выть и скакать, словно голодные кошки, и каркать, как черные вороны.

С другой стороны от себя он услышал топот ботинок проповедника.

Драгун стиснул зубы, вытащил пистолет и оглянулся на пожар рядом с сараем, но Легий использовал дым как прикрытие во время перезарядки. Солдат повернулся и выстрелил в лицо стоявшей на четвереньках твари, первой прибежавшей на пир. Две других разделились и стали кружить вокруг него, завизжав от звука выстрела.

Он поднялся на колени, затем на ноги. Левой рукой вытащил из ножен саблю. Земля под ним ходила ходуном.

Что-то прыгнуло ему на спину и прокусило шляпу. Солдат почувствовал, как кожа отрывается от головы, как грязные зубы жуют ее. Он перекинул Нефийца через плечо и раздавил ему череп. Вторая тварь, в грязном корсете, накинулась на него, целясь длинными пальцами в глаза, но он пронзил ее саблей и приподнял в воздух, удерживая на расстоянии от своего тела. Посмотрел, как та извивается как змея, затем опустил на землю, скинул с сабли быстрым ударом ботинка, и тварь рассыпалась, словно сухая труха.

И тут показался Легий. Были видны лишь его зубы под черной шляпой и длинная вытянутая рука с пистолетом. Это был старый кавалерийский пистолет, не отличавшийся точностью. Он мог поразить цель не больше чем с двадцати ярдов и с таким же успехом оторвать стрелявшему руку. Пророку просто повезло с тем первым выстрелом из-за сарая. Он прицелился, чтобы второй сделать уже наверняка, и подошел вплотную.

— Похоже, Эфраим, мне придется собирать здесь новую паству.

Редкие пряди волос слегка развевались, когда Легий приблизился к нему. От одного колена осталась лишь кость, торчавшая из штанины.

Солдат пошатывался, истекая потом и кровью. Он поднял саблю, хотя сомневался, что у него хватит сил снова воспользоваться ею. Или сил на то, чтобы обругать себя за то, что зашел так далеко, но не сумел перед смертью обезглавить этого лжепророка, этого нечестивого мессию. Но глубоко внутри, под жгучей болью и угасающей жизнью, солдат все же нашел уголь ненависти к этому дьяволу, такой жаркой, что сумел плюнуть в него.

Дьявол ухмыльнулся из-под козырька черной шляпы. Его голос был тихим, нежным, почти женственным.

— Солдат,