Завтрашний взрыв - Иван Алексеев

Хан Девлет-Гирей готовился к решающему сражению с русичами. Он сидел, поджав ноги, на белоснежном войлоке в кольце из семи костров, неподвижный и суровый. Его взгляд был направлен в черное небо. Там в непредставимой вышине тусклым светом мерцали звезды и планеты, движения которых определяют человеческую судьбу. Вокруг войлока деловито суетилось полдесятка дервишей и колдунов, честно отрабатывающих свой дармовой кумыс. Они били в бубны, дергались всем телом, подпрыгивали и падали на землю, выкрикивая бессвязные и непонятные слова. По мнению беснующихся, все их действии должны были неминуемо повлечь за собой победу ордынского оружия в предстоящей битве. Блюдя по отношению к хану внешние приличия, визирь некоторое время стоял за линией костров, с усмешкой наблюдая за кривляниями самопровозглашенных магов и волшебников. Однако вскоре ему все это надоело, и он негромко, но отчетливо произнес сквозь зубы:

— А ну, пошли вон, пока целы!

Всесильные колдуны, как оказалось, обладали весьма тонким и изощренным слухом и, несмотря на весь производимый ими шум, прекрасно расслышали приказ визиря. Насчет их способностей к предсказанию судеб на многие годы вперед история умалчивает, но свое собственное ближайшее будущее, ожидающее их в случае неисполнения этой небрежно отданной команды турецкого вельможи, они наверняка представили очень хорошо. Бубны смолкли, песнопения прекратились, а обладатели сверхъестественных магических сил мгновенно исчезли, словно по мановению волшебной палочки. Хан, казалось, полностью погруженный в размышления вселенского масштаба и отстраненный от всего земного, тоже соизволил повернуть голову, довольно поспешно встал со священной белой кошмы и суетливо подался навстречу визирю.

— Мы рады видеть вас, достопочтенный Буслам-паша, в этот торжественный час, когда наше непобедимое войско готовится к последнему решающему броску на вражескую столицу.

— Не соблаговолит ли великий хан уделить мне крупицу своего драгоценного времени и, предохраняясь чужих ушей, в своем шатре выслушать мои скромные мысли по поводу завтрашней битвы? — Почтительная просьба визиря звучала, как приказ.

— Конечно, достопочтенный паша, мы готовы немедленно следовать вместе с вами в свой шатер.

Войдя в огромный роскошный шатер, хан движением бровей разогнал стайку наложниц, готовившихся доступным им способом укрепить его боевой дух, и любезным жестом пригласил визиря усесться на мягкое обширное ложе, застеленное шелковыми одеялами и покрытое горой пуховых подушек. Визирь отрицательно покачал головой и остался стоять.

Хан плюхнулся на ложе, с некоторым сожалением проводил взглядом убегавших наложниц и, повернув голову к визирю, предложил тоном любезного хозяина:

— Кальян? Шербет? Рахат-лукум?

— Нет! Только внимание великого хана к моим словам! — довольно резко произнес Буслам-паша.

Под его тяжелым взглядом хан поднялся с подушек, сел на край ложа, выпрямил спину, кивнул в знак готовности слушать.

— Завтра на рассвете великий хан выстроит свои тумены в боевые порядки и, развернувшись в лаву, на рысях двинется полумесяцем на врага.

— Именно это мы и собирались сделать, визирь! — нетерпеливо перебил хан турецкого военного советника.

— Русские воеводы, — не отреагировав на реплику хана, продолжил Буслам-паша, — согласно предписаниям своего Разрядного приказа, втянули войска в предместья столицы, отгородившись от атак твоей конницы домами и заборами.

— Мы осыплем их стрелами, а наши лихие наездники будут врываться в улицы, перемахивать через заборы, колоть робких русичей копьями, рубить саблями и заарканивать, как баранов! — напыщенно воскликнул Девлет-Гирей.

— А вот этого великий хан как раз и не велит сделать своим войскам! — усмехнулся визирь.

— Это еще почему?! — от возмущения хан даже приподнялся с ложа.

— Великий хан прикажет своим воинам остановиться в двух полетах стрелы от вражеских позиций. За спинами твоих всадников мы развернем наши орудия и перекидным огнем, калеными ядрами и гранатами зажжем посады, в которые нерадивые русские военачальники загнали свое войско, как в мышеловку. В Москве скопилось то ли пятьсот, то ли восемьсот тысяч беженцев, и когда эта толпа начнет метаться среди горящих домов, они потопчут и друг друга, и своих собственных ратников, которые тоже побегут в разные стороны, спасаясь от огня.

— Но если они кинутся на нас? — озабоченно произнес непобедимый хан.

— Ну что ж, тут-то твоя доблестная конница и встретит неприятеля стрелами, копьями и саблями! — пожал плечами визирь. — Вряд ли русичи сумеют выстроиться в правильные боевые порядки. Вы их сомнете, потопчете и порубите, как стадо овец. А потом, когда русские рати погибнут в огне, будут смяты беженцами, твоя конница ринется к Кремлю по оставленным проходам вслед за отступающей толпой и на плечах неприятеля ворвется в распахнутые ворота.

— А кто ж их распахнет? — с сомнением в голосе спросил хан.

— Их либо не успеют закрыть, пропуская беженцев и свои отступающие войска, либо... Впрочем, это уже моя забота, и я не буду утомлять великого хана мелкими подробностями. Проходов будет всего два, с востока и с запада, вдоль излучины Москвы-реки. Остальной город будет пылать, весь объятый пламенем.

Хан задумался на некоторое время, затем промолвил нерешительно, словно размышляя вслух: 

— Русская столица чрезвычайно обширна, расстилается, куда хватает глаз... Я и не знал, что твои пушки могут посылать ядра на такое большое расстояние, чтобы, стреляя с одного конца, зажечь каждый уголок столь большого города.

— Мудрость великого хана не знает границ! — то ли с восторгом, то ли с издевкой произнес визирь, согнувшись в почтительном поклоне, чтобы скрыть выражение своего лица. — Конечно, наши пушки не способны метать снаряды во все уголки русской столицы. Но у меня имеется и другое средство, чтобы зажечь ее. Впрочем, опять-таки не стану отвлекать великий ум отважного степного полководца на всякие ничтожные пустяки.

— Ну что ж, визирь, — снисходительно промолвил хан. — Мы прислушаемся к твоим советам. Наше войско изобразит нападение и даст возможность твоим пушкам сжечь русскую столицу... Погоди, а если ветер будет дуть в нашу сторону?

— Это не имеет значения, великий хан. Наши пушки будут посылать зажигательные снаряды в глубь московских посадов, и даже если ветер погонит огонь в нашу сторону, все равно неприятельские войска, сосредоточенные на передовой линии предместий, окажутся в огне.

— Кто ж из русских воевод допустил подобную глупость: разместил своих ратников в деревянном городе, обрек их на поражение и гибель? — недоуменно воскликнул хан. — Ведь в прежние годы их войском руководил калга Михайло Воротынский, муж доблестный и ума отменного. Однако, хвала Аллаху, русский царь Иван заподозрил его в измене и сослал в ледяную пустыню. Иначе Воротынский, конечно, не допустил бы подобной глупости.

 — Ты, как всегда, прав, о великий хан! Сейчас над русской ратью начальствует калга, то бишь князь, Иван Бельский, который боится своего царя более, чем тебя. Кстати, твой давний противник, Воротынский, вернулся из опалы, но, вероятно, остался под подозрением. Ему поручили не все войско, а лишь третьестепенный полк левой руки. Поэтому великий хан должен предупредить своих темников, действующих на правом фланге, пусть будут все время настороже. Даже с одним-единственным полком Воротынский способен причинить нам большой урон.

— Хорошо, визирь, я поставлю на правое крыло своего войска против Воротынского свои лучшие тумены. Что еще ты намереваешься нам сообщить?

— Это все, что я хотел сказать, великий хан. Я благодарен, что твоя мудрость, не знающая границ, снизошла до моих скромных советов. А сейчас я не смею больше отвлекать непобедимого полководца от отдыха перед завтрашней битвой и посему удаляюсь!

Отвесив церемонный поклон, визирь покинул шатер и, сопровождаемый безмолвными янычарами, отправился в расположение своих батарей, чтобы еще раз проверить готовность канониров, которым в предстоящем штурме русской столицы отводилась ключевая роль.

Вечер был теплым и безветренным, небо — безоблачным. Все это предвещало, что и завтрашний день будет теплым, даже, наверное, жарким. А еще у Степы не болела рана в груди, что также означало устойчивую хорошую погоду. Грудь, пробитая саблей опричника, начинала ныть к ненастью. Степа отхлебнул еще кваску, поставил кружку на скатерть, расстеленную прямо на траве, закинул руки за голову и прилег на спину, направив взгляд в бездонный чистый небосвод. Старый сотник, командовавший их монастырским ополчением, по-своему понял движение сотрапезника и произнес успокаивающе:

— Ты, Степан, в небо-то можешь не смотреть. Я тебе и так скажу, что погода завтрашняя будет такая же, как сегодня. Ежели б иначе, то у меня все старые раны болели бы. А они, слава Богу, сейчас не болят.