Человек-землетрясение - Хайнц Конзалик

– Нет.

– Не лги!

– Я не ее тип, а она не мой. Бог ты мой, у нее обалденное тело, грудь стоит без лифчика… но чего-то не хватает, понимаешь, какой-то изюминки… Нет флюидов, ток не бьет тебя так, чтобы штаны оттопыривались… Ева, конечно, будет хорошей хозяйкой, любящей матерью, заботливой женой. При всей красоте – это комнатное растение.

– Ну хватит! – Хансен сорвал с шеи галстук. В глаза Боба закрался страх. Они вдруг замерцали.

– Решил повесить? – спросил он глухо. – Трудно будет вбить в скалу гвоздь.

– Почему Ева оказалась в Каннах?

– Ради развлечения. Исключительно ради удовольствия. Или скажем точнее: чтобы позлить тебя!

– Опять ложь!

– Черт побери, да не спал я с Евой! Я живу в номере сто один, а она двумя этажами выше, в четыреста двадцать шестом. Это, конечно, преодолимое препятствие, но в комнате сто один позавчера ночевала Мирей Татуш, вчера Маргарита Боунс, а сегодня ночью это будет сладкая мордашка по имени Анке Лорендсон. Шведка. Спроси у официанта на этаже, если не веришь. Он хорошо зарабатывает тем, что ничего не видит, А если мы сейчас закончим наш разговор, я еще успею принять душ, переодеться и подготовиться к приходу Анке.

– Что с Евой? – спросил Хансен, как будто не слышал длинной тирады.

– Она чиста, как обкатанная морем галька. Но тебе придется нелегко.

– Мне? Почему?

– Спроси ее. Я только скажу: черные волосы до бедер, стройные ноги до подбородка, и зовут Дианой! Как богиню охоты. И она охотится, охотится, охотится… – Боб начал громко хохотать. Он согнулся пополам от смеха и медленно пошел обратно на пляж.

Его омерзительный смех еще долго стоял над каменистым побережьем, хотя Гельмут уже не видел Боба. Смех этот облеплял его как нечистоты. Хансен зажал уши руками и пошел в город лишь тогда, когда был уверен, что уже не встретит Боба.

Ева все еще ждала, когда он вернулся в отель.

Она сидела на краю бассейна в той же позе, в какой он ее оставил. Одна, накинув на плечи полотенце, единственный посетитель бассейна. Хансен выбежал в парк и схватил ее за плечи:

– Ты ждала…

– Ведь ты сказал, что вернешься.

– Ева…

Он поправил съехавшее полотенце, ее волосы, как занавесом, разделили их лица.

– Пошли… – просто сказала она.

– Да, становится прохладно. – Он обнял ее. – Пошли.

– Куда?

– Номер четыреста двадцать шесть.

– Завтра я куплю себе черный парик.

– Ты совсем глупая девочка… – Они поцеловались в стеклянном холле и исчезли в лифте.

Ровно в 23 часа 17 минут Боб Баррайс и Гельмут Хансен встретились в туалете бара «Казино-55». Они были одни, стояли рядом и мыли руки.

Потом Хансен молча кивнул Бобу и залепил ему звонкую пощечину. Она отбросила Боба через полуоткрытую дверь кабинки на унитаз.

– Если честно, ты должен признать, что ты это заслужил, – сказал Хансен и вытер руку о брюки.

Боб Баррайс стучал кулаками по кафельной стене. – Ты, моралист говенный! – вопил он. – Поганый моралист-онанист! Проваливай! Убирайся! Моралист говенный!

На следующий день Хансен и Ева вернулись в Германию. Это было ошибкой. Но кто мог предполагать, как будут развиваться события, и молено ли было что-то предотвратить?

В субботу 18 мая Чокки и Баррайс встретились в клубе «Медитерране». Чокки сиял, как будто по крайней мере убил своего отца, которого страшно ненавидел.

– Чем занимался все это время? – спросил Чокки, когда им принесли заказанные напитки и они остались вдвоем.

– Ничем!

– Типичный баррайсовский ответ. Разумеется, ты что-то делал. Твой дядя Теодор знает о нашем деле?

– Лишь приблизительно.

– Но тем не менее этого хватило, чтобы наслать на моего старика вашего адвоката, этого Дорлаха. Я вчера вечером позвонил домой… Там воняет, как на пожарище. – Чокки наклонился вперед: – Что ты, собственно, разболтал?

– О Господи, всего лишь намеки. – Боб Баррайс скривил лицо. В глазах появилась злость, – Ты что, приехал допрашивать меня? Спасибо, я пас! Еще неделю назад ты хотел шокировать весь мир своей торговлей трупами, а теперь уходишь в подполье… Тогда тебе больше подходит фирма для кающихся грешников.

Чокки медленно потягивал свой ледяной коктейль и поверх бокала наблюдал за своим новым другом. «Боб Баррайс – слабак, – подумал он. – Великий Боб, герой тысячи ночей, как он сам любит себя называть, – на самом деле маленькая, противная, скользкая медуза. Раздутый гигант, от которого останется горстка резины, если его проткнуть. И в то же время он опасен. Именно самовлюбленные ничтожества – прирожденные тираны».

– Я открыл новый рынок, – сказал Чокки, не пускаясь в дальнейшие дискуссии.

– По продаже иконок в местах паломничества?

– Кончай строить из себя обиженную кинозвезду. – Чокки поставил бокал. – Заказчик в Германии. Платит за каждый труп две тысячи марок наличными на руки.

– Безумный!

– Никакого риска. Наш новый партнер – директор частной клиники в Мюнхене. Это известный, превосходный врач, но с одним заскоком: считает себя великим исследователем. Хочет разработать новые методы операций в случаях, которые считаются неоперируемыми. Глубокие опухоли мозга, рак печени, рак поджелудочной железы, пересадка костного мозга для борьбы с лейкемией и масса других вещей. Для этого ему нужны трупы. Чтобы тренироваться, чтобы стать художником скальпеля, как он любит выражаться. К сожалению, его пациенты относятся к высшему обществу и не продают своих покойников для научных целей, а предпочитают класть их в резные гробы из красного дерева. Просто бедственное положение с наукой, и мы этому горю можем помочь. Я обязался поставлять ежемесячно по четыре трупа. Славный доктор подпрыгнул от радости почти до потолка.

Боб Баррайс обхватил свой ледяной бокал обеими руками. Несколько дней в Каннах опять испортили его. Солнце, девочки, море, тихая музыка, аромат камелий, пальмы, шелест ветра – перед этим волшебным миром он не мог устоять, он не мог жить без него, как без утреннего туалета, он был рожден частью этого беспечного мира из книжки с картинками. Перевозки трупов через всю Европу не вписывались в эту красивую, сверкающую огнями жизнь.

– Я выхожу из игры, Чокки, – сказал Боб. – Еще один рейс, это я обещал, а потом – конец. Я верну тебе твои деньги – и оставь меня в покое.

– Страх? – Чокки выстрелил это слово, как будто нанес хук в челюсть. Он знал, что попал в самое уязвимое место. Голова Баррайса дернулась.

– Я не знаю страха!

– Тебя что, перекормили недавно похлебкой из морали?

– У меня другие планы, Чокки.

– В ралли я на твоем месте не торопился бы снова участвовать, – произнес язвительно Чокки.