Человек-землетрясение - Хайнц Конзалик

– Вы заказывали комнату? – спросил мужчина в регистратуре и начал листать большую тетрадь. Хансен покачал головой:

– Мне не нужна комната. Спасибо. – Голос его звучал хрипло, как будто гортань неделями была погружена в соленую воду. – Я просто ищу хорошего друга.

– И вы нашли его, месье?

– Да, нашел!

Он поставил свой небольшой багаж у мраморной колонны в холле и вышел в парк гостиницы. Медленно приближался он к бассейну. Ева опустила свои длинные стройные ноги в воду и откинула голову назад, навстречу золотисто-оранжевому вечернему солнцу. Ее волосы сияли, как освещенная изнутри паутина. Малюсенькое бикини из лимонно-желтого латекса ничего не скрывало. Рядом потягивался Боб Баррайс как обладатель редкой, невиданной птицы.

Хансен остановился, спрятав кулаки в карманах своего костюма. Новая для него, неукротимая жажда крови застилала ему глаза, и остатком разума в одной из извилин мозга он поражался, как может измениться человек. В этот момент он понимал мужчин, которые становились дикими зверями из-за женщин, ставили на карту королевства и клали голову под нож гильотины.

«Это неправда, – думал он, прижав подбородок к воротнику. – Встань, Ева, подойди ко мне и скажи: „Ничего не было! Боб не дотронулся до меня. Я принадлежала только тебе и никогда не буду принадлежать другому. Все это был лишь каприз, глупость, необдуманный поступок, я сама не знаю. Боб поехал на Ривьеру, и я просто поехала за компанию, забавы ради. Дешевая поездка, вот и все! А Боб ведь твой друг! Ты не понимаешь меня? Ну почему же, Гельмут… Ты должен больше доверять мне…“ Если она так скажет, все в порядке, я ей поверю, – размышлял Хансен. – Но полную правду я все же почувствую – во взглядах, репликах, движениях. Ева не умеет притворяться, а Бобу это не нужно… для него это всего лишь выигранное одностороннее пари! Одностороннее? Э, нет! Ставка – его жизнь. Что случится потом – сплошной туман…»

Ревность терзала его. Он тяжело дышал, с шумом выпуская воздух из носа, и от волнения начал дрожать. Неуклюжими шагами продвигался он вперед, ведомый чувством всепожирающей мести.

Боб заметил его первым. Он приподнялся на локте, замахал свободной правой рукой и громко закричал:

– А вот и он! Моя ходячая совесть! Иди сюда, ты, гений! Хансен был готов убить его прямо здесь, у бассейна. Просто кулаком, нанести удар в висок или в сонную артерию. Но он не вынимал руки из карманов и шел дальше. Ева Коттман подняла голову. В ее глазах читалось безмерное разочарование.

– Гельмут… – произнесла она тихо. Боб Баррайс кивнул.

– Ну что, я лгал? В Каннах он, или это его дух? – Он вскочил, поправил леопардовые плавки, явив всему миру свой половой орган.

Гельмут Хансен заскрипел зубами. Раскроить ему череп – это слишком ординарно. А вот оставить ему жизнь, но лишить мужской силы, изувечить его – это кара. Это его самое уязвимое место, его это сразу сломает, потому что именно там, только там сидит его гордость, его спесивость, вся его суть.

Хансен остановился у бассейна. Ева смотрела на него, но не трогалась с места. Она ему даже не помахала рукой, и вообще в ее поведении не было ни намека на то, что перед ней неожиданно оказался жених. Но на ее лице не было ни страха, ни ужаса, оно было просто пустым. Маска с глазами, носом и губами.

– Ты не удивлена, Ева? – спросил Хансен сдавленным голосом. Ему стоило неимоверного труда говорить спокойно и четко.

– Нет. – Тон ее был таким, что Хансен не удивился бы, если бы замерзла вода в бассейне рядом с ней. – Я ждала тебя.

– Ах вот как. Вы меня… – Он повернулся к Бобу. Баррайс стоял, ухмыляясь, рядом со своим зонтиком и раскачивался в коленях. – Давай отойдем! – хрипло проговорил Хансен.

– С удовольствием. Извини, детка. – Он наклонился к Еве и погладил ее волосы.

«Чтоб у тебя рука отсохла!» – кричало все в Хансене. В ушах у него стучало.

– Где она? – неожиданно спросила Ева, когда он уже отходил. Боб направился своей пружинящей походкой к стеклянному холлу, уверенный в своей неотразимости и провожаемый женскими взглядами, готовый к прыжку жеребец.

– Кто?

– Длинноволосая брюнетка!

– Ты что, на солнце перегрелась? – Хансен глубоко вздохнул. «Не кричать, – приказывал он себе. – Не шуметь. Не делай себя посмешищем перед людьми». – Мы еще об этом поговорим.

– Разумеется! – Она воинственно откинула волосы на плечи. – Если тебе это больше нравится, я могу покрасить волосы в черный цвет. Повсюду.

– Это лексикон Боба! – Хансен поднял плечи. Последний остаток разума сгорел в огне его ревности и превратился в пепел. – Я вернусь. Я точно вернусь!

Он резко повернулся и побежал вслед за Бобом, уже подходившим к гостиничному холлу. Под мраморными колоннами он его догнал.

– Куда? – кратко спросил Боб.

– К морю.

– Хочешь меня утопить? Я превосходно плаваю и ныряю. Это будет стоить большого труда.

– Есть еще скалы.

– Я и прыгаю хорошо.

– Пойдем…

Молча они прошли двести метров до моря, пробрались по камням и исчезли среди рассеченных, изъеденных морем и ветрами скал. Когда они решили, что остались одни, они остановились, сверля глазами друг друга. Боб прислонился к скале и скрестил руки на груди. На лице была написана высокомерная насмешка.

– Ты этого не сделаешь, – наконец произнес он. – Я это точно знаю… ты не сможешь. Ты не тот человек, который может уничтожить другого. Ты никогда не совершал дурных поступков и не совершишь. Раньше из тебя сделали бы святого. Ты бы стал пророком. «Святой Гельмут, добрых дел мастер». – Боб опустил руки и выпятил грудь, как будто приготовившись к расстрелу. – Пожалуйста, к твоим услугам! Я не сопротивляюсь. Я рта не открою. Души, бей, топи, расстреливай… вперед, мой мальчик! Убивай беззащитного! Режь кролика. Смотри, какой выбор! Каждый прирожденный убийца сейчас бы ликовал и благодарил дьявола! А ты стоишь, как будто обмочился в постели, и жижа стекает у тебя по ногам…

Хансен не перебивал его. Боб помогал ему преодолеть внутренний страх, неуверенность, сомнения в выборе действий. Хансен выигрывал время и спрашивал самого себя: способен ли ты на это? Сможешь ли ты сейчас убить этого омерзительного человека? Он не достоин жизни, но достаточно ли этого, чтобы усыпить твою совесть? Разве ты убийца? А убийство ли то, что ты намерен сейчас совершить? А может, ты спасешь мир от чудовища в красивом обличье, совершишь скромный, но добрый поступок, освободишь других от грядущих, еще неведомых бед. Может, убийство – высоконравственный поступок?

– Ты спал с Евой? – спросил Хансен почти шепотом.

– Нет.

– Не лги!

– Я не ее тип, а она не мой. Бог ты мой, у нее обалденное тело, грудь стоит без лифчика… но чего-то не хватает, понимаешь, какой-то изюминки… Нет флюидов, ток не бьет тебя так, чтобы штаны оттопыривались… Ева, конечно, будет хорошей хозяйкой, любящей матерью, заботливой женой. При всей красоте – это комнатное растение.