Отторжение - Инна Тронина

Знаменитые приморские бандиты оказались вовсе не такими страшными, как про них говорили. Или боль притупила мои чувства? Ясно, что Никита Зосимович при мне не станет говорить ни о чём важном. Он лишь один раз вскользь заметил, что брат займётся устройством моей судьбы лишь после их возвращения из весьма ответственной командировки. И случится это минимум через две недели. А мне придётся пожить здесь, под охраной. Никто меня не побеспокоит.

Голос у Ковьяра тихий, речь правильная. Сам он похож на молодого учёного, дорвавшегося до светских приёмов. Никогда не подумаешь, что это — один из главарей мафии. Эдик — неплохой парень. Он явно за меня переживает. Видит, что сестра заболела, и винит в этом себя. Как же — приехала, и сразу слегла!

— Слушай, Дая, не стесняйся, — тихо сказал он. — Тебе «доза» нужна?

— Да нет, у меня жар.

Язык плохо слушался, в горле пересохло. И это несмотря на то, что я минуту назад выпила большой бокал минеральной воды.

— Тогда поднимайся к себе. Я доктора позову, а перед гостями извинюсь. Климат у нас, конечно, дрянной. Не зря сюда каторжных ссылали…

Косарев растерянно моргал. Он был похож на школьника, не выучившего урок.

— С непривычки можно любую заразу подцепить. Малярии у тебя никогда не было?

— Нет. — Я рада была убраться к себе. — Думаешь, она?

— Болота тут поганые, так что нельзя исключать. — Эдуард потрепал меня по горячей щеке. — Да, ты вся плавишься, подруга! Иди в постель, а я врачу позвоню. Хозяин поймёт. С кем не бывает?

Я не торопилась покидать зал со сводчатым потолком, где сегодня собралась вся приморская «малина». Ещё немного послушала трёп Ковьяра и его гостей. Но, конечно, зря. Свои главные вопросы они решали не в присутствии посторонних. Сейчас хозяин, попивая виски с содовой, рассказывал, как был в Лондоне. И там узнал, что говорит по-английски с американским акцентом.

Оказывается, настоящий английский русскому человеку не усвоить. Сленг так и липнет к мозгам, будто варенье. Британия — это не Штаты, где прямо около трапа самолёта начинается мигрень. А туманный Альбион — умиротворение и спокойствие. Жизнь, похожая на неяркое осеннее солнышко. Там тепло и уютно на душе. Англичане столь невозмутимы, что неловко чувствуешь себя, даже поздравляя их с несомненным достижением в жизни. Например, с крупным карьерным успехом. Британцы наплевательски относятся к победам и поражениям, считая, что с ними ничего особенно не произошло.

Ковьяр и сам не ахти как переживал, попусту нервные клетки не тратил. А в моих больных ушах каждое его слово ворочалось, как заползший ненароком жук. Я зажала ладонями голову, страдальчески сморщилась. Проклинала в душе и себя, и этих бандитов, которых мне никогда не расколоть.

Ещё немного послушала Ковьяра и решила, что англичане — не такие дураки, как здешние чиновники из ОВИРа. Порядочным людям десять лет жизни скостят, а такого зубра, как Ковьяр, пропустят через несколько собеседований. Исследование британских спецслужб под названием «Проект Иван» показало, что российской мафии в Англии нет. А если бандит из Владивостока проведёт на остовах пару-тройку недель, не причинив никому вреда, так и Бог с ним.

Надо будет передать Гаю, что Ковьяр недавно был в Великобритании. А вот с какой целью, выяснить не удалось. Кроме того, хозяин с моим «братом» опять куда-то собираются. Скорее всего, за кордон. Для первого раза неплохо было бы определить пункт назначения. Спрашивать напрямую опасно. У Гуляева тоже не разживёшься информацией. Его мой интерес может насторожить. А вот если как бы ненароком узнать, куда они поедут, будет здорово. И пусть Гай сам работает в том направлении — у него больше возможностей.

Никита Зосимович весело болтал о лондонских проститутках, поглядывая на меня куда приветливее, чем вчера. Видимо, сказались обильные возлияния. Кроме того, мне показалось, что хозяин и меня принял за жрицу любви. Из сахарных уст Никиты Зосимовича я услышала, что в Лондоне русские путаны не практикуют. Там навалом немок и скандинавок, а также уроженок Таиланда, Филиппин и стран Карибского бассейна.

Ковьяр назвал полным блефом слухи о повальной скупке «новыми русскими» лондонской недвижимости. А вот деньги наши соотечественники там отмывают. Хозяин говорил таким тоном, будто и сам «прачкой» не был, и их услугами не пользовался. Создавалось впечатление, что Никита Зосимович ездил в Лондон, чтобы посетить дорогие магазины. Дескать, эти торговые точки англичанам не по карману, вот и звучит там сплошь родная речь. Правда, забегают туда и американцы.

Ничего похожего на нью-йоркский Брайтон-Бич Великобритания не породила. Русских ресторанов мало, газет — и вовсе парочка, не более.

Потом Ковьяр вдруг обратился лично ко мне:

— Дая, в Англии сейчас другая мода. — Он осуждающе оглядел моё чёрное платье. — Я понимаю, у тебя траур, но нельзя же пеленать себя смолоду в мрачное. Сейчас популярны «цитрусовые» цвета — ярко-жёлтый, сочно-зелёный и оранжевый. Если хочешь одеться скромнее — серый и беж. Прими к сведению…

— Обязательно приму… — Я не знала, как к нему надо обращаться. — Очень благодарна вам, Никита Зосимович. Обязательно учту.

В пиршественном зале было, на что посмотреть. Рекой лились французские, португальские, испанские, южноамериканские и греческие вина. Почему-то мне официант постоянно подливал американскую водку. Из Англии Никита Зосимович привёз моду на званые ужины. Сейчас он пытался сделать обычную попойку похожей на аристократическую тусовку.

Кружевные скатерти раскинулись во всю ширь столов. Салфетки с вензелями неизвестно чьей фамилии парили над блюдами и бокалами, как паруса регаты. Прислуга заполнила коттедж под завязку — по одному официанту на каждого гостя. Хозяин приказал рассадить гостей «по интересам», но меня позвал к себе под крылышко.

К итальянским блюдам Ковьяр добавил английские, которые полагалось вкушать на званых ужинах. Это были: зажаренная телячья нога, сырное суфле, цыплёнок под тайским соусом, малиновое желе с взбитыми сливками. Последнее кушанье оказалось плодом фантазии поваров Ковьяра. Кроме того, хозяин сменил всю посуду на серебряную и фарфоровую. Из каждой поездки за границу он привозил редчайшую посуду.

Мы пили кофе из чашек сервиза «Величественный» от фирмы «Линда». Я с трудом глотала любимый некогда напиток. Меня едва не рвало. Конечно, надо уйти и не досаждать хозяину своим присутствием. Всё равно он будет говорить со мной только о тряпках и французских тарелках.

Фарфора, конечно, более чем достаточно. Он отделан серебром, золотом, перламутром. Над столами мерцают свечи, благоухают цветы. У меня текут слёзы от блеска кобальтово-золотых супниц и громадных тяжёлых поварёшек. Я окончательно запуталась в многочисленных вилках, бокалах, стопках и рюмках, а также в вещицах из богемского фарфора.

Никита Зосимович предложил мне выбрать, какой из сервизов я хотела бы получить в подарок. Смешно, конечно, но я начала всерьёз приглядываться к серебряному, за двенадцать «лимонов»*. Скорее всего, вместо сервиза я от Ковьяра получу пулю, но помечтать никогда не вредно.

— Никита Зосимович, можно мне вас оставить?

— А в чём дело, Дая? Тебе скучно? — Хозяин поднял густые брови с изломом.

— Нет, у меня температура.

Я лепетала, боясь, что Ковьяр заинтересуется моей хворью. Но он, церемонно пожелав мне скорейшего выздоровления, с удовольствием повернулся к своим дружкам и занялся деловыми переговорами. Эдуард взял меня за руку и, как маленькую, довёл до квартиры. Он сказал, что, если жар не спадёт к утру, мне пришлют врача.

Едва Косарев ушёл, я, не закрывшись изнутри, поплелась к холодильнику. Достала оттуда пакет яблочно-сливового сока, открыла его и жадно припала к краю. Я выпила целый лир — почти не переводя дыхания. Неужели доктор придёт только утром, а всю ночь я буду мучиться? От такой боли и озноба можно умереть. А зачем? Ведь должен же быть смысл в трудах Прохора Гая, в моих усилиях. Иначе зачем мы потратили столько времени и, возможно, денег?…

Первый раз мастит у меня был в Питере — сразу после рождения дочери. Арина вылечила меня уколами. А перед этим пришлось сцеживаться — подолгу, с дикой болью. Тогда это было необходимо, и сейчас тоже. Может быть, полегчает? Вообразив, что придётся перетерпеть, я заранее разрыдалась. Хотела вызвать горничную, попросить вызвать врача прямо сейчас. Но потом решила ждать до утра.

Сунув под мышку термометр, я улеглась в постель. Кажется, даже задремала. Но, когда очнулась, увидела, что прошло двадцать минут. Против ожидания, жар был не такой уж сильный — ровно тридцать восемь. Жалея себя, одинокую и несчастную, я подошла к окну, всхлипнула. За жалюзи клубилась туманная тьма. От отвратительного самочувствия тоска стала невыносимой.