Алмазная цепь - Виктор Сафронов

Вызвали как-то оперативного сотрудника забугорной резидентуры, дали ему незапечатанный конверт и говорят: «Давай, — говорят — «ехай» и передай сей, особой важности документ, как быть должно, прямо в руки, но сам, дурья башка, читать невздумай…

Он после услышанного заартачился, мол, не мой профиль, я не курьер, я — оперативник, и вообще, работы по ноздри, дышать и то некогда. Ему и говорят, кончай саботаж разводить, это приказ, а приказы, как ты, есть — боевая единица, обязан исполнять беспрекословно, иначе расстрел.

Делать нечего, взял он конверт, одел специальную сбрую курьера и отправился выполнять поручение.

Приехал он по расписанию. Встретили его в Центре хорошо. Что говорить? Приветливо встретили. Накормили, напоили. Почистил он после еды зубы, пожевал корень хрена, чтобы чесноком сильно не воняло. Потом руку к козырьку приложил и передал конверт по принадлежности.

Адресат прочитал, удивленно посмотрел на него… и как треснет ему в зубы… Наш парень от неожиданности — навзничь.

Тот, который читал цидулку, из-за стола выполз, плечи расправил и давай его болезного, ногами месить. Как в этих органах полагается, отбил ему часть внутренних органов, вложил конверт с посланием в руки. Поднатужился и с помощью порученца, выбросил из кабинета, как надоедливую жабу.

Избитый сотрудник побежал жаловаться к начальнику, а тот и говорит: — Раз ты мне казенные ковры своей пролетарской кровью измазал, выкладывай все начистоту.

Рассказал курьер, про то, как его послали передать пакет, он передал, после чего и был избит.

- Давай — говорит высший начальник. — Давай, теперь я прочитаю, хуже не будет…

Прочитал вышестоящий. Задрожал нервной дрожью. Гневно закусил губу и сам бросился лупцевать парнишку. Бил основательно. Окончательно отбил ему оставшиеся до этого целыми органы. После вложил конверт с посланием в руки и собственноручно выбросил прочь из кабинета.

Совсем загорюнился избитый. Ползет по ковровой дорожке, оставляя за собой глубокий, кровавый след.

Нежданно-негаданно, ему навстречу Берия…

- Ты, пачэму, тут, такой-сякой, портишь народное имущество, — и сквозь пенсне подозрительно смотрит. — Отвэчай, мать-перемать…

Опять начал бывший здоровый сотрудник рассказывать…

- Давай — говорит Берия, его перебивая. — Давай, теперь я прочитаю, хуже не будет…

Прочитал, изменился в лице, отдал бумагу назад. После того, как руку освободил, достал пистолет и несмотря на то, что дело происходит в коридоре учреждения, где следовает соблюдать чистоту, застрелил письмоносца до смерти…»

Тут Курдупель не выдержал и перебивая своего дружка Аркадьича, говорит: «Так, стоп! Хорош, врать! Быть такого не может, чтобы прямиком в коридоре.»

Аркадьич сощурился, пальцами этак в воздухе покрутил… Ноздрями воздух понюхал. Подправил оптический фокус, им нащупал стакан и жахнул еще самогонного нектара. Неторопясь закусил, сальным продуктом, его надо сказать, стояло на столе богато и говорит: «Погоди, полковник, это еще не конец истории.»

И рассказывает дальше.

«После убийства попал наш бедолага пред врата рая.

Как издавна повелось, на распределительном пункте встречает его Святой Петр и интересуется, мол, по какому, такому делу, вас товарищ, к нам сюда, прибило-занесло?

Снова расповел бывший заграничный опер, свою заунывную песню о неудавшейся судьбине, короче, исполнил, гусляр чужой воли, попурри на тему «Бродяга к Байкалу подходит…»

- Давай — говорит Святой Петр. — Давай, теперь я прочитаю, хуже не будет.

Прочитал. Отдал бумагу. И как даст дубиной ему в лоб. Тот прямо в ад и свалился.

Что и говорить, с сатаной-шайтаном, та же история, только тот, гад гладкоутюженный, поухмылялся, поскалился, да и говорит: «Забирай, дурья твоя башка, свои бумаги и мотай отседа. У меня, говорит, даже на сковородке для малопочетных грешников и то места для тебя, такого противного нет. Мотай, к морскому царю Нептуну, пусть он попытается отмыть тебя, черного кобеля добела…

Экс-курьер и не помнит, как оказался в воде, посредине моря-окияна… Плывет мужик, грабками по воде шлепает и думает, «за что мне эта злая и неудавшаяся стезя..?»

Мы сидим раскрыв рот, ждем чем история закончиться, а Федорчук, на последних словах, от ранее выпитого местечкового бренди, берет и натурально засыпает, да еще и храпит, совсем уж безобразно.

Злой Курдупель, аж подпрыгнул от неожиданного поворота линии. Достаточно бесцеремонно, подзатыльниками и щипками, растолкал дружка и нетерпеливо задает свой финальный вопрос:

- Ты, Аркадьич, давай, не сачкуй, — а сам у него перед носом бутылкой машет, заинтересовывает, не дает уснуть. — Чем дело закончилось, что в записке-то было написано?

Федорчук глаза протер и интересуется: «В какой записке?»

Я от внутреннего хохота и выпитого самогона, начинаю корчиться в конвульсиях. Но и самому интересно, что там случилось. Вместо невыдержанного Курдупеля, сам при помощи языка глухонемых, постукиваний по плечу и громких однокоренных матерных выражений, объясняю про записку.

- Ах, в записке, — начинает ориентироваться в пространстве Аркадьич. После того, как мы отмассировали ему уши, просыпается, вернее, ненадолго приходит в себя и завершает былину СВР:

- Стало курьеру интересно самому поинтересоваться, что там такое написано, из-за чего он понес столько страданий. Перестал он плыть баттерфляем, остановился посреди окияна. Откашлялся, открыл конверт, достал лист…

- Ну, ну, — подпрыгнул я от нетерпения. — Что там такое было?

- Прочитать не может, — грустно сказал тот. — Текст, напрочь, водой смыло…

Тьфу, ты, старый дурак, — скривило Курдупеля. — Столько времени украл у душевного застолья. Смысл-то, хоть в чем?

- Смысл в том, — совершенно трезвым голосом говорит Федорчук. — Что если есть возможность узнать, что у тебя за секретные задания, так узнай, хуже не будет.

После сказанного, глянул он тогда на меня совершенно ясным осмысленным взором. И только после этого, кулем повалился на палати и уже окончательно уснул.

Хозяин застолья, долго не мог тогда успокоиться, все ворчал себе под нос: «Что там могло быть такого написано, не понимаю? Вот ведь, старый мудак, загадал загадку, теперь мучайся…»

ГЛАВА 38

Шло время. Да, не просто шло. Неслось, как сумасшедшее. Выкопали мы в песочнице достаточно большую яму. Края неровные, обсыпаются. А я по-прежнему продолжаю ковырять землю и бросаю, бросаю, как заведенный…

Отвлек меня от копки собственной могилы «Полонез Огинского» одноименного автора. На чьей-то мобиле, эта мелодия заменяла звонок. Абонент четко и коротко перетер понятия: «Да… Да… Хорошо. Так точно, будет исполнено.»