Миниатюрист - Джесси Бёртон

До ее слуха долетает какое-то звяканье. Корнелия даже не пошевелилась, с благодарностью погрузившись в бессознательное состояние и отключившись от событий последних дней. Странные звуки доносятся откуда-то из недр. Нелла встает и заглядывает в отделенную часть кухни, где готовят, но там ее встречает только огромный буфет с посудой из майолики, дельфтского фаянса и китайского фарфора. Тарелки поблескивают, как зрачки, подсвеченные единственной горящей свечой. Нелла втягивает носом воздух. Пахнет железом и сырой землей. В голову тут же приходят мысли о Резеки. Может, кто-то в приступе тоски и скорби откопал ее труп? Звуки долетают из среднего погреба, где стоят бочки с элем и соленьями. Между тем к лязгу добавились судорожные всхлипы.

Она медленно спускается по лесенке. Запах делается все явственнее, она ощущает его языком и нёбом. Это запах крови. Немного помедлив – а вдруг за дверью притаился истекающий кровью Джек или Резеки скребется, пытаясь вылезти из могилы? – Нелла, поборов страх, толкает дверь.

Вот это неожиданность! Марин, засучив рукава, выливает из ведра остатки крови. Тут же валяются перепачканные тряпки.

– Что вы тут делаете? – У Неллы округляются глаза. Эта картина внушает ужас.

– Убирайся, – раздается в ответ. – Ты меня слышала? Убирайся отсюда.

Нелла пятится. В голосе Марин слышится откровенная ярость, лицо искажено, рот разинут, на щеке пятно крови. Нелла захлопывает дверь и убегает к себе наверх.

Что пошло не так

На следующий день, узнав об исчезновении Отто, Йохан учинил служанке допрос. Корнелия рассказывает ему о рыбном ноже и о кровавой ране на плече Джека, в точности такой же, как у Резеки на загривке, и о том, как Джек отвесил поклон с издевательской ухмылкой. В ее пересказе он выглядел проказливым, всесильным и зловещим, в какой-то момент Йохан садится на стул и обхватывает голову руками, хотя следы от сестринских ногтей, напоминание о почти звериной ярости, скрыть невозможно.

– Нас же никто не тронет, да, господин? – спрашивает Корнелия, но ответа не получает.

Йохан ложится в постель. Утрата любимой собаки, а также потеря Отто и Джека одновременно давят на него тяжелым грузом, к которому добавляются невидимые для других, но оттого не менее грозные призраки.

Поразительно, как быстро он сбрасывает, точно старую кожу, былую уверенность и трусливо прячется под одеялом на целую неделю. А в результате исчезновение Отто становится еще более нереальным.

– Если бы он разыскивал Отто, мне было бы легче поверить в то, что он пропал, – ворчит Корнелия. – Но ему все равно. – Она плюет в огонь, что ей совсем не свойственно. Это страх: ее могучий хозяин на глазах превратился в жалкое ничтожество.

– В доме ему безопаснее, – откликается Нелла. – Ты забыла, что говорил Меерманс?

– Он ничего не ест, только выпил немного куриного бульона.

Он совершенно перестал следить за собой. Корнелия напоминает ему, чтобы он вымыл грязные волосы, от которых уже плохо пахнет. Пальто висит на нем, как монашеская сутана, глаза воспалены, взгляд одновременно усталый и диковатый.

Он целыми днями молится в кабинете. Унес к себе Библию, и всем слышно, как он переворачивает страницы и бормочет себе под нос. Надо как можно скорее сходить на Калверстраат, говорит себе Нелла. Она уверена, что найдет ответы там, поскольку здесь их нет. Но есть более неотложные дела, тот же сахар, про который она напоминает золовке, – сладкая переливчатая крупа, превращающаяся в бесполезную серую массу на портовом складе. Она чувствует, что от Лийк исходит угроза, и если сахар не будет продан, то их ждет катастрофа.

Но Марин, похоже, мечтает поквитаться с бывшей подругой. Она отмахивается от возможных угроз:

– Лийк надо преподать урок, чтобы впредь не предлагала нам кабальные условия.

Нелла не верит своим ушам. Неужели Марин совсем не думает о последствиях?

– Вы шутите, – говорит она.

– Лийк ван Кампен не хватит ума, чтобы навредить нам. Она жеманничает, ломает комедию, демонстрирует своего мужа, как африканскую обезьяну, но за ней нет силы, и все это знают. Выйдя за него, она потеряла все свое влияние. Дочь над ней смеется, муж игнорирует, а повар, подозреваю, плюет ей в суп.

Такого монолога Нелла от нее давно не слыхала. Интересно, чем она больше всего озабочена? Своей ссорой с братом, неожиданным визитом Меерманса, тайной Йохана, проблемами с партией сахара или бегством Отто, охваченного ложным чувством вины?

Марин напяливает на себя сто одежек, чтобы как-то согреться, а по ночам до Неллы долетают всхлипы. Она решила рассказать служанке про ведро и пропитанные кровью тряпки.

– Чем Марин занималась в погребе? – недоумевает она, но Корнелия, побледнев, тут же уходит.

– Я что-то не так сделал? – спрашивает Йохан Неллу в сумерках спальни. Его грубое лицо освещают сальные свечи. Она с трудом переносит исходящий от него тяжелый запах.

– Не мне судить, – отвечает она. Муж ее разочаровал, но она уже успела с этим смириться. Нелла считает, что он предал Отто, отправившись искать не его, а Джека, тем самым сильно расстроив Корнелию и вызвав гнев Марин. Как он мог махнуть рукой на приемного сына, которого когда-то спас подростком?

Стоя на пороге его спальни, она разглядывает фигурку на огромной кровати, и дом за ее спиной представляется ей гигантским, как и шкап в ее комнате, это загадочное сооружение, происхождение которого она до сих пор не может объяснить. Она думает о Марин, которая почти все время проводит у себя, а выходит, лишь когда никого нет поблизости. Передвигается она теперь медленно, как будто к ногам привязаны грузила.

– Единственное мое преступление заключается в том, что я любил, – говорит Йохан. – И вот теперь все трое меня покинули.

Нелле кажется, что она ослышалась. Даже не знает, что ответить. Он явно не отдает себе отчет в том, какую роль сыграл в этих событиях. Наверное, это можно объяснить временным состоянием скорби и некоторой паники. Он потерян, замкнут в себе, парализован собственными действиями.

– Йохан, сахар Ганса Меерманса и Лийк ван Кампен до сих пор валяется на складе.

Он поднимает на нее глаза.

– Я забыл.

– Ну да. И что же нам делать?

– Почему бы тебе не пойти к Гансу, – предлагает Йохан. – Ты ему нравишься. И Лийк тоже.

Сама идея ее возбуждает, но она ровным счетом ничего не понимает в бизнесе мужа, в схемах распределения, ценах, контактах.

– Йохан, вы сами должны пойти, – говорит она, но он уже отвернулся.

– От него пользы – как от стеклянного молотка, – позже замечает Корнелия, чья печаль по поводу ухода Отто частенько находит выход в виде таких колкостей. Нелла представляет, как некий великан колотит Йоханом по льду и тот разлетается на куски, а его черепушка с треском раскалывается подобно глиняной чаще.

Открытие

Ночью она просыпается от непонятного холода, который волной поднимается от ступней к животу, потом к груди и так до самого горла. Она рывком садится на кровати. Эта блондинка, она где-то рядом! Нелла ждет в темноте, сердце рвется из грудной клетки. Но вот сквозь просвет между штор пробился первый луч, да такой мощный – как в тот вечер, когда она шла вместе с Отто по Калверстраат. Он мигом высветил кукольный дом, и узорчатая обшивка из свинца и олова кажется жидкой ртутью, растекшейся по дереву. Озарились все девять комнат вместе с их обитателями: ею самой, Марин, Корнелией, Меермансом, Джеком и Йоханом – они засияли, точно белые шляпки грибов в ночи. Засеребрились предметы обстановки, собачка похожа на чудо из драгоценного металла, брачную чашу в виде наперстка словно только что выковал кузнец, колыбелька в паутинке кружавчиков заиграла боками из расплавленного золота.

Глядя на все это, как зачарованная, она выскальзывает из постели и подходит ближе, испытывая такое же возбуждение и уверенность, как тогда на Калверстраат. Вот только рядом нет Отто, который потащил бы ее прочь. Она раздвигает шторы, ожидая увидеть за ними ту самую блондинку, готовую ей помочь, указать путь.

Дорожка вдоль канала безлюдна, а покрывший его лед тянется меж стоящих галеонов белой шелковой лентой. И над всем этим стоит луна, огромный золотой диск. Нелла радостно распахивает окно. Кажется, до луны рукой подать, не иначе как Господь опустил ее до земли, чтобы человек мог подержать в руках. Вот оно, чудо, говорит она себе, чувствуя, что золотой диск принадлежит ей.

Вдруг доносятся странные захлебывающиеся звуки. Нелла опускает взгляд на тротуар. Но там никого нет. Ни пьянчужки, воющего на луну, ни рыдающей брошенной девушки, ни скулящей собаки.

Развернувшись, она видит распахнутую дверь. В том, что она ее закрыла, перед тем как лечь спать, нет никаких сомнений. Луч света, ударившись об угол кукольного дома, упал на пол и протянулся до открытой двери.

Нелла идет по темному коридору на шум, пока не обнаруживает полоску света под дверью золовки. Вот кто так странно дышит и тихо всхлипывает. Сквозь щель проникает некий запах. Нет, не лаванды и не сандала, какой-то мерзкий ладан, заставляющий Неллу задержать дыхание. Она пытается заглянуть в замочную скважину, но в нее с обратной стороны вставлен ключ.