Гостеприимный край кошмаров - Антон Орлов

– Постой, постой, разве он не сам ее убил? Везде же написано…

Эгле поморщилась, выразительно вздохнула и ничего на это не сказала.

Налила себе ликера, уставилась на рюмку, словно впервые увидела изящный перламутровый бутон, оплетенный серебряной филигранью, и негромко произнесла:

– Мы, Высшие, делаем что можем. Регулярно совершаем рейды в Кесуан и наносим превентивные удары, чтобы Мерсмон не смог полностью избавиться от связывающих заклятий. Суку-ведьму никак не поймать, но бывает, что удается прихлопнуть кого-нибудь из кесу, которые тянутся туда со всех концов Леса, чтобы учиться у Наргиатага и его доверенной мерзавки. Боже, Стах, как я устала от этой бесконечной войны с Гиблой страной…

Он накрыл ладонью тонкое беззащитное запястье. Как еще ее поддержать? Разве что не задавать больше дурацких вопросов, но все-таки не вытерпел, спросил:

– Эгле, почему вы не повторите то, что проделали так блестяще семь с половиной долгих лет назад? Вы же тогда полностью победили! Если вы снова скрутите Мерсмона теми же заклятиями и на этот раз приставите постоянную охрану, чтобы ведьма до него не добралась…

– Хорошенького ты о нас мнения! Мы, по-твоему, не пробовали? Бесполезно. У него ненормальная сила сопротивления, да еще такой магический потенциал, что больше его никак не сломать, можно только ослабить.

– В тот раз получилось.

– Послушай, Стах… О чем сейчас скажу, помалкивай, как будто дал подписку молчать как рыба. В тот раз нам невероятно повезло. Мы тогда использовали одно безотказное средство… Случай подвернулся неожиданно, и мы решили – почему бы нет? Даже не рассчитывали на такой сокрушительный результат, но как Мерсмона пробило, это было что-то! Бледная, как у трупа, каменная морда, запавшие покрасневшие глаза – покрасневшие, представляешь? Мы еще немного подождали, пока он дозреет, и нанесли окончательный удар. Иначе, боюсь, так бы все и тянулось с переменным успехом. Он и правда исключительно силен.

– Неужели нельзя опять применить то же средство?

– Да если б только можно! Оно было одноразовое, из того барахла, которое уничтожается в момент использования.

Снова, всего на секунду, мелькнула неприятная улыбка. Словно прием, позволивший Высшим одержать верх над Темным Властителем, был отнюдь не джентльменским и Эгле до сих пор вспоминает об этом с болезненным злорадством. Словно у нее там замешано что-то личное, да такое, что подробностей нипочем не расскажет.

– Главное, тем, кто охраняет южную стену Танары, нечего считать ворон и медузников, – заговорила она с легким раздражением, стряхнув мутноватое наваждение прошлого. – И зачем туда пускают туристов? Пню ясно, что за деньги, но кормятся на этом вовсе не Высшие! Разве я не права? Жертвы прорывов – расплата за коррупцию.

На это возразить нечего. Официально в полосе риска на Танаре гражданским лицам находиться запрещено, неофициально – взятки с любителей острых ощущений обеспечивают кое-кому недурные доходы, на безбедную старость хватит. На этой роковой территории шагу не ступишь, чтобы не наткнуться на микроавтобус, палатку или парочку-другую восторженных иноземцев, ожидающих, когда начнется знаменитое шоу под названием «Прорыв».

– Недавно Летняя нагрянула туда с высочайшей проверкой, – добавила Эгле с усмешкой. – Ходят слухи, собственноручно надавала пощечин ворюге-коменданту, который хотел от чистого сердца поделиться с ней выручкой. Эта может, ей палец в рот не клади – откусит, разжует и выплюнет тебе же в лицо. Стерва.

Стах уже усвоил, что в устах у Эгле «стерва» – не оскорбление, а высшая степень похвалы.

– Дай бог, чтобы Летней госпоже удалось разобраться с этим гадючником. Она вроде бы грозилась…

– Мечтай. Коррупция увяла только при Мерсмоне, потому что взяточников, казнокрадов и вымогателей он без суда отдавал своим серым сучкам на пропитание. Вот тогда они плакали, но держались, не гребли под себя в четыре руки, жизнь дороже. А Янари ничего не добьется, ей напугать их нечем. Разве что скопит меньше, чем другие, да наживет лишнюю сотню врагов. Хватит об этой тягомотине. Ты мое поручение выполнил?

– Я над этим работаю, – сказанул Стах, лишь после запоздало подумал, что это может быть понято как издевка.

– Звучит солидно… Хочу надеяться, твоя работа надолго не затянется, мне правда-правда очень надо. А теперь как насчет меня утешить?

Она оттолкнула иноземный столик на колесиках, сверкающий серебристым металлом, розовой эмалью и алмазной россыпью стразов. Столик наткнулся на раскинутую посреди комнаты шкуру белого медвераха, брякнула посуда. Эгле, пахнущая мускусом и жасмином, очутилась на коленях у Стаха в тот же миг, когда соскользнуло на пол ее шелковое кимоно с веткой мимозы на бледно-желтом фоне.

Перед визитом к колдуну Лерка замазала пожелтевший фингал перламутрово-синими тенями для век и тональным кремом. То, что получилось, смахивало на куклу с расписной мордашкой или на жрицу наемной любви, собравшуюся на работу. Подумав, смыла косметику и отправилась на трамвайное кольцо в своем обычном облике.

Настроение было смурное.

Дружба с Лидией естественным образом сошла на нет: после доверительной беседы с адаптером Лерка чувствовала себя едва ли не тайным осведомителем, это ее смущало, а девочка, узнав от Марианны об их встрече, замкнулась в себе. Разговаривала как раньше, но больше не откровенничала, словно в одночасье выздоровела и нет у нее больше никакой мнемотравмы. Она ведь не просто тринадцатилетний подросток. Фрагменты прежней, более взрослой личности – словно провалы среди травы на лужайке, и черт знает, какая там глубина, какой жизненный опыт. Беда в том, что всегда находились желающие решать за нее: в прошлой жизни любовник, который был порядочной скотиной, а теперь психолог и Никесы. Лерка ее в общем-то понимала (тоже бы в такой ситуации всех послала), но было немножко обидно. С другой стороны, оно к лучшему: раз нет возможности совершить предательство – пусть совсем маленькое, безобидное, в интересах терапии, – совесть будет чище. Своей совестью Лерка дорожила.

Личная жизнь тоже не ахти какая радужная. Бескомпромиссный эколог девушками интересовался в сугубо физиологическом смысле. Перепихнуться, так это у него называлось. Романтика для Йонаса в другом: нарыть что-нибудь пострашнее, переворачивающее вверх тормашками представления обывателя о реальности, а потом нести в массы. В гостиничном номере с ползучей живностью на потолке, ржавой оконной решеткой и пятнами на обоях Лерка влепила ему по физиономии и стремглав выскочила, хлопнув дверью: насчет «перепихнуться» – это не к ней. Вероятно, Йонас остался при убеждении, что его подло продинамили. Не хам, добродушное животное, даже злиться бесполезно. А для Берта Никеса она недостаточно хороша: чтобы его заинтриговать, надо быть королевой рекламных акций и успешных продаж. К тому же не шла у нее из головы та фраза Берта: «Валерия, у меня много сестер…» Одной больше, одной меньше. Все-таки не может быть, чтобы он и вправду так относился к Лидии и остальным девочкам… Но тогда почему? Это ведь не было шуткой.