Психология креативности - Ф. Зенасни

Конативные факторы

Джон Нэш привлекал внимание своей эксцентричностью и нонконформизмом, которые проявлялись и в манере одеваться, и в отвержении им условностей и принятых идей. Он носил полупрозрачные рубашки из дакрона без нижнего белья:

«Это был высокомерный и крайне эксцентричный красавец. […] Никто не был более упрямым, презрительным по отношению к властям и стремящимся к независимости, чем он» (Nasar, 2001).

«Моя фамилия Нэш с большой буквы! – восклицала вся его личность. […] Нэш заявлял: “В MIT в наше время можно найти лишь несколько гениев. Это, естественно, я и Норберт Винер. Даже Норберт, возможно, больше не гений, но есть указания на то, что он им когда-то был”» (беседа с Флатто).

В другой беседе с М. Леггом выяснилось, что он собирался сделать вклад в банк спермы гениев, который был создан в Калифорнии.

Хотя Джон Нэш очень хорошо осознавал свое интеллектуальное превосходство, он также жаждал признания, и это был один из двигателей его работ и публикаций. Так, для получения медали Филдса (самой высокой награды, которую раз в четыре года вручают математику моложе сорока лет) и приза Бехера (престижной награды, сопоставимой с медалью Филдса) он был готов на все, включая подачу одной статьи одновременно в два математических журнала, чтобы гарантировать ее публикацию, что противоречит деонтологическим правилам. Хорошо понятны его горечь и глубокое смятение, когда в 1958 году ему не вручили медаль Филдса (четыре года спустя, будучи в глубокой шизофренической декомпенсации, он не мог больше быть кандидатом), и также хорошо понятно, что для него могло значить получение Нобелевской премии. «Быть коронованным медалью Филдса», как писал Джон Нэш в своей нобелевской автобиографии (Nash, 1995), было, возможно, главной внешней мотивацией. Действительно, если оставить в стороне общественное признание, медаль Филдса была наилучшим основанием для того, чтобы претендовать, будучи еще молодым математиком, на университетскую кафедру и получать исследовательские контракты и хорошую зарплату.

Что касается психотизма, то черты шизоидной личности проявлялись у Джона Нэша еще в годы, предшествующие возникновению шизофрении. Существенным диагностическим признаком шизоидной личности, согласно классификации DSM-IV[24], является «общая отстраненность от социальных связей и ограниченная вариативность эмоциональной экспрессии при контактах с другими людьми. Расстройство возникает в начале взрослого периода и отличается от шизотипической личности отсутствием когнитивных и перцептивных искажений (а именно отсутствием телесных иллюзий)» (р. 749 и 752).

Согласно DSM-IV, «у шизоидов часто наблюдается сдержанность аффектов, они кажутся холодными и отстраненными». В беседах коллеги Нэша сходятся на одном и том же описании: он был лишенным эмоций, отчужденным, сдержанным, высокомерным, изолированным, странным и неудобным в общении. Все это соответствует следующему описанию из DSM-IV (p. 749 и 750): «Шизоиды предпочитают проводить время в одиночестве, а не с другими людьми. Будучи отшельниками, они часто находятся в социальной изоляции и почти всегда предпочитают времяпровождение или виды деятельности, связанные с одиночеством, не включающие взаимодействий с другими. Они предпочитают механические или абстрактные задачи – такие, как математические игры».

Среди диагностических критериев DSM-IV находим также: «Они могут игнорировать нормальные нюансы управления социальными взаимодействиями и часто не реагируют адаптивным образом на социальные сигналы, из-за чего кажутся неуклюжими, неестественными и эгоцентричными. Часто внешне они выглядят бесстрашными, лишенными эмоциональных реакций и редко реагируют на жесты и мимику, такие, как улыбки и приветствия» (р. 750). Этот критерий соответствует рассказу о Джоне Нэше профессора математики Юргена Мозера (21 марта 1996 года): «Простое машинальное приветствие при встрече с ним в коридоре могло стоить вам негодующего вопроса: “Почему Вы со мной здороваетесь?”».

Первые признаки шизофрении стали появляться у него постепенно и незаметно (бредовые идеи, слуховые и зрительные галлюцинации), когда Джону Нэшу было 30 лет и его жизнь казалась успешной как в эмоциональном плане (он женился на студентке физического факультета, которая перед ним преклонялась), так и в профессиональном (начало блестящей университетской карьеры).

Несмотря на очевидную социально-аффективную адаптацию Нэша, на протяжении 1958 года стали заметны некоторые стрессовые и дестабилизирующие факторы среды. Он был крайне озабочен своим профессиональным будущим, так как не занимал постоянной профессорской должности в Кембридже (он не был включен в штат) и думал, не стоит ли ему gthtqnb в Гарвард или в университет Чикаго. Он был также глубоко разочарован тем, что не получил за свои математические работы медали Филдса, которая в августе 1958 года была присуждена другому, хотя он и был в списке кандидатов.

Кроме того, его финансовые дела оказались в то время в упадке, и даже если потерянная сумма и не была огромной, это его сильно волновало (письмо Нэша к матери от 15 октября 1958 года). В 1958 году он также испытывал влечение к блестящему математику Полу Коэну – среди коллег ходили слухи, что Нэш был в него влюблен (беседа с Гарсиа от 27 мая 1997 года). «Пол Коэн был польщен, если не очарован интересом Нэша, но, тем не менее, ему доставляло большое удовольствие принижать его интеллектуально, подчеркивая разрыв между его грандиозными претензиями и реальностью. Его критика Нэша доходила до озлобленности» (Nasar, 2001). Многие приписывали декомпенсацию Нэша его безответной любви к Полу Коэну, так же, как и интенсивному интеллектуальному соперничеству с этим молодым человеком (беседа с Ф. Браудером от 10 ноября 1995 года). Наконец, в том же году жена Нэша Алисия забеременела. Хотя Нэш и казался чрезвычайно довольным, это, несомненно, явилось стрессовым фактором, который, в совокупности с другими факторами, мог привести к состоянию психоаффективного неравновесия.

Во время первого эпизода шизофрении мышление Нэша было заполонено цифрами, превратившимися в его бреде в закодированный язык, который только он один мог расшифровать – подобно тому, как Бальзак был заполонен своими персонажами. Как будто созданные Бальзаком и Нэшем вселенные (у одного населенные персонажами, у другого – цифрами), обычно выполнявшие функцию защиты (защиты от тревоги депрессивной опустошенности у Бальзака, защиты от тревоги, связанной с межличностными отношениями, у Нэша), вторглись в их жизнь настолько, что столкнули их в безумие, заставили потерять разум и связность мышления. На самом деле разум и связность мышления оставались, но они следовали личной внутренней логике и были оторваны от реальности до такой степени, что становились непонятными окружающим.

Итак, Нэш примерно на тридцать лет забросил математику и говорил только о нумерологии и религиозных пророчествах, считая себя мессией. Луи Сасс, психолог из университета Ратгерс, говорит, что это «не бегство от разума, не сужение, а расширение самосознания, отчуждение не от разума, а от эмоций, инстинктов и воли». Действительно, в начале заболевания у Нэша было «обострено осознание самого себя, он находился в состоянии бессонницы, возбуждения, постоянной тревоги. Он начал верить в то, что числа, которые он видел, например, номер телефона, обладали скрытым смыслом, который только он один мог расшифровать. Эти знаки настолько овладели им, что изгнали из сознания его обычные мысли и дела. […] Склонность к шизофрении, возможно, была неотъемлемой частью мышления Нэша как математика, но, однажды возникнув, болезнь свела к нулю его способность к творческой работе. Его видения, еще недавно яркие, становились все более невразумительными, противоречивыми и полными сугубо личного смысла, понятного только одному ему. Его давнее желание, чтобы вселенная была рациональной, стало карикатурным, превратилось в непоколебимое убеждение, что все имеет смысл, все разумно, ничто не происходит случайно или в результате совпадений» (Nasar, 2001, р. 22).

После долгого периода тяжелой шизофрении, который, напомним, длился тридцать лет, Нэш постепенно стал приходить в себя. В частности, под влиянием стабилизирующего лечения нейролептиками его способность к мышлению и творчеству восстановилась. Его жена Алисия Нэш написала в 1994 году: «Как вы знаете, он был болен, но сейчас он чувствует себя очень хорошо. Это нельзя объяснить одной или несколькими конкретными причинами. Это просто результат спокойной жизни» (Nasar, 2001, р. 417). На самом деле бредовые идеи и галлюцинации не исчезли полностью, но он научился с ними жить и, главное, понимать, что они относятся к воображаемому миру. Именно эта рациональная логика, которая характерна для творческого процесса создания математических теорий, позволила ему в решающий момент жизни осознать, что преследовавшие его зрительные галлюцинации не относятся к реальности. Это очень хорошо показано в фильме Рона Ховарда «Игры разума», где Джон Нэш однажды внезапно понимает, что девочка, регулярно переходящая ему дорогу, является плодом его воображения, потому что, несмотря на прошедшие с ее первого появления годы, она не выросла и не состарилась.