Спустя тысячелетие. Лунная дорога - Александр Казанцев

Власть Зла сразить Мечтой я в мир пришел.

— Однозначно! Мир двух солнц! — воскликнул Галлей.

Огромное закатное солнце опускалось над морем. Потускнев, оно напоминало гигантский красный воздушный шар, зависший над клочковатой дымкой горизонта. Внезапно узкая, словно лезвие, тучка поднялась над горизонтом, как бы стараясь удержать падающее светило. Но… разрезала его пополам. Вернее, превратясь в темную ленту, опоясала багровый диск, прикрыв его середину. И он разделился на две части, овальные и такие же багровые.

Какое-то время действительно казалось, что над морем висят два светила.

— Вполне доказательно можно утверждать, — с напускной серьезностью продолжал Галлей, — что мы не просто на острове Солнца, а на чужой планете двух солнц! Не туда мы попали, многочтимые мои штурманы! Я еще на околопланетной орбите убеждал лететь к другому звездному кристаллу, отыскивать нашу родную Солнечную систему.

— Не бреши, друже!- усмехнулся Бережной.- Родное Солнце наше здесь одно, а вот парусников в гавани тьма тьмущая! Где такой лес мачт увидишь? Я еще парнишкой мечтал о каравеллах да бригантинах. Вы только поглядите, как Никитенок наш на них смотрит! Или взглядом паруса прожечь хочет, или Америку, как Колумб, вновь открыть.

— Америка! Не малыша нашего, а Васю Галлея «однозначно» туда тянуть должно. Но попали мы, как и подобает истым донкихотам Вселенной, в мир парусов и ветряков. Впору росинантов седлать, за копья браться! Так или не так, Никитенок?

— Хочу плавать, — отозвался мальчик.

— Все шуточки, — проворчал Бережной. — Не нам жалеть о высадке на эту планету. Одна банька дорогого стоит.

— То-то у тебя, командир, после «очищения» краснота никак не проходит, — не унимался Вязов.

— Краснота пройдет. Не любопытствуй вздорно! Тебя ведь ни о чем не спрашивают.

— Спрашивать даже у дикарей не принято. Съедят без гарнира.

— Да будьте же достойны тех, с кем мы сейчас увидимся! — возмутилась Надя. Она взяла Никитенка за руку, словно тот готов был сбежать на каравеллу.

— Свиданьице, — усмехнулся Никита. — И опять у памятника.

— Я, признаться, теперь памятников побаиваюсь, — поежилась Надя.

— Он без лошадки, — по-своему утешил ее малыш, который все слышал, все воспринимал.

Его и впрямь тянуло в гавань, где плавали «диковинные птицы со множеством белых-белых крыльев».

— Они всегда белые? — приставал он к матери.

— Как подрастешь, прочитаем с тобой про корабль с алыми парусами.

— А зачем? И я хочу алые паруса! Надя улыбалась.

— А вот дома здесь не алые, а такие же серые и высокие, как у твоих темных мамы с папой, только новые.

— А почему?

— Потому что их недавно и построили люди, все вместе, и живут в них, даже на самом верху. И площадь похожа, только трава не синяя, а обыкновенная, зеленая, как у нас прежде росла… дома.

— А мы пойдем домой?

— Нет, сначала посмотрим памятник и увидим там добрых людей.

— А эти дяди тоже добрые? — указал мальчик на снующих у пристани моряков с повязанными на головах платками. Они искоса поглядывали на чужестранцев в серебристых костюмах, так не похожих на их грубую одежду с широкими поясами.

Но Надю, кроме новизны окружающего, занимали перемены в мальчике, прошедшем вместе с нею «душ очищения». Должно быть, не только на сосудистую систему влияло загадочное излучение.

Еще в пути к острову Солнца Надя заметила резкие перемены в малыше. Он как-то внезапно «повзрослел», если так можно сказать о трехлетнем ребенке. Если раньше он воспринимал Землю,где они будут жить, как обиталище рыбок, птичек и зайчиков, о которых знал лишь по картинкам, то теперь — то ли после всего пережитого в Городе Руин, то ли излучение так повлияло на его детский мозг, — речь его стала меньше напоминать младенческий лепет, а порой он удивлял Надю развернутыми фразами на ее родном языке с придаточными предложениями. И теперь она отлично видела, что, интересуясь кораблями и парусами, он не случайно приставал к дяде Галлею, чтобы тот рассказал про свою Америку: когда и как ее нашли на Земле прежние люди? Словом, мальчик менялся, и, когда в нем вдруг проявлялась недавняя детская наивность и он спрашивал про белые крылышки кораблей или утешал маму, что памятник без лошадки, — Надя радовалась. Ей не хотелось, чтобы с мальчиком произошло чудо и он скачком перемахнул через безоблачное свое детство.

И теперь, крепко держа Никитенка за руку, Надя любовалась вместе с ним жизнью гавани.

А мальчик успел уже ей сказать, что хочет стать моряком. Почему моряком, а не звездонавтом, как папа и все они, прилетевшие сюда из прошлого времени? Мальчика как бы тянуло назад, в еще более раннее время, в эпоху морской романтики, о которой он лишь слушал в звездолете сказки да любовался кораблями на картинках.

В гавани царило оживление, дюжие полуодетые люди несли поклажу на спине или на плечах, разгружая корабль у причала. Очевидно, остров Солнца вел торговлю (или товарообмен) с другими населенными местами планеты. Пахло свежими фруктами, стружками, рыбой и цветами.

Деликатные или равнодушные, а скорее занятые, они с пришельцами не заговаривали.

«Даже странно, — подумала Надя. — Впрочем, кто из них знает наш язык? Один Диофант. Даже сын его, координатор острова, регулирующий здесь все дела, с которым предстоит встреча, не знает языков. Оказывается, он, будучи первым лицом, никем не командует, поскольку считается, что на это каждый имеет право».

Встретиться предстояло почему-то на площади, у памятника, после захода солнца (должно быть, после дневных забот). «Делу время, беседе час!» — подумала Надя.

Звездонавты подошли к монументу несколько раньше назначенного срока, солнце еще не скрылось.

Монумент был весьма своеобразный: в скале, в суровом каземате виднелся изможденный человек с вдохновенным лицом. Он стоял у оконца, как бы обращаясь к тем, кто на воле.

А на воле, как бы отгороженные «преградой времени» в виде прозрачной стены, изваяны были двое бородатых ученых, склоненных над рукописями и словно записывающих услышанные сквозь века слова.

На пьедестале, на шероховатой поверхности камня, появлялись надписи, разные, если смотреть со стороны узника или со стороны бородатых ученых, продолжателей его дела.

Очевидно, Демокрит хотел познакомить гостей с этим монументом и надписями на нем, предназначенными, возможно, для всех прибывающих на остров.

— Информация дана на латыни! — воскликнул Галлей, зайдя со стороны узника.

— Ты ж у нас врач, латынь разуметь должен. Читай, — предложил Бережной.